Тля. Вирус внутри нас - Рой Олег - Страница 2

Он привык показывать рисунки всем, кто интересовался, сверстники или подшучивали, или кривились, многие взрослые пытались убедить делать что-то более приятное, а родители постоянно намекали, что это можно продать или сделать карьеру в будущем.

Максу не нравилась ни одна из этих реакций, но, если он пытался спрятать альбом или блокнот, в котором тоже рисовал, это привлекало ещё больше внимания.

– Мне в школу пора, – сказал Макс, бросая взгляд на часы, висящие над дверью. – Мам, пап, я вас люблю, увидимся вечером!

Они всегда выезжали на работу позже, чем он уходил в школу. Макс забрал альбом, встал, подхватил сумку и, кивнув родителям, вышел из кухни. Он шёл завтракать уже одевшись, потому всё, что оставалось, надеть обувь, накинуть лёгкую куртку и забрать свои ключи с крючка около дверей. Осень только началась, так что нужды слишком тепло одеваться не было.

– Пока, береги себя! – раздался с кухни мамин голос.

– Не сломай трамвай! – пожелал папа. – Разрушитель!

Макс улыбнулся. Он любил своих родителей, пусть и не всегда их понимал. Не будь он так сильно похож на них и дядю Гришу – заподозрил бы, что приёмный. Но, как он сам считал, это нормально, если дети по характеру совсем другие. Папа часто дурачился, мама могла быть шумной и легко переходила на крик, но легко и успокаивалась. А Макс чаще переживал всё внутри и отмалчивался.

По внешности в них легко различали родственников, правда, незнакомые люди часто думали, что мама с папой – брат и сестра. Худые, высокие, с тёмно-каштановыми кудрявыми волосами и оттопыренными ушами, даже носы и те – с горбинкой у обоих.

– Это, чтобы природа долго не думала, как наш сын выглядеть должен, – шутил папа.

А мама добавляла, что они, как встречаться начали, специально архивы поднимали, чтобы проверять: а не дальние ли родственники. Выходило, что нет, просто так совпало.

«Наверное, мне с ними повезло», – подумал Макс, закрывая дверь и направляясь вниз по лестнице. Одноклассники, бывало, жаловались на свою семью, на «зануд-родителей», которые не давали им сидеть за компьютером все выходные или на бабушек, что могли отнять мобильный телефон именно в тот момент, когда они набирали важное сообщение. Максу такие проблемы были незнакомы, и потому что родители никогда ничего не запрещали, и потому что он не ладил с техникой. В его руках, как верно заметил папа, многое отказывалось работать. Что-то приходило в негодность, прямо как планшет сегодня утром, а что-то так отчаянно сбоило, что проще было не мучиться.

Когда Макс впервые попытался выйти в интернет (ему тогда было лет пять, и он сидел на коленях мамы) компьютер мгновенно «выпал» в «синий экран смерти». Папа рассмеялся и предложил попробовать с другого компьютера, обвинив во всём мамину операционную систему. Но всё закончилось ещё хуже: что-то хрустнуло, зашипело, и из системного блока повалил дым.

Макс убежал из комнаты, испугавшись. Родители посчитали это случайностью, но он сам тогда понял: с техникой лучше не связываться. А, когда рядом стали методично «умирать» телефоны, планшеты, плееры и даже игрушки с радиоуправлением – мама с папой признали, что тот случай был вовсе не совпадением.

В мире, где с каждого третьего рекламного щита улыбчивые люди предлагали купить новый смартфон, Макс чувствовал себя чужаком, но он ничего не мог со всем этим сделать и потому старался радоваться тому, что у него было.

Макс устроился вестибюле гимназии: сел на деревянный бортик, опоясывающий поддельный «сад камней», в центре которого стоял искусственный бонсай. Зимой и в дождливую погоду именно здесь ученики надевали сменную обувь, сняв мокрые сапоги и туфли. Справа была закрытая дверь в гардероб: никто не выдавал одежду во время занятий, получить свою куртку можно было только ближе к концу уроков.

Учительница истории заболела, замену не назначили, и вышло «окно». Одноклассники Макса разбрелись кто куда, одни пошли в класс информатики, посидеть за пустующими компьютерами, другие – в буфет, те, кого он мог назвать друзьями: Марк, Лиля и Рита – в как раз и пустующий кабинет истории, смотреть кино на Лилином планшете.

А сам Макс рассудил, что лучше ему порисовать в тишине, там, где он ничего не испортит и ничто не отключится.

Он достал из сумки карандаш, альбом и, положив его на колени, принялся заканчивать тот рисунок, над которым мучился на прошлой перемене. Когда очередная линия уже не стерлась, а осталась некрасивыми серыми разводами, Макс сдался и перешёл на чистый лист, изображая другого монстра из сна. Этот выглядел как огромным сороконожка с человеческим лицом и множеством глаз на лапках и вдоль спины.

Солнечный свет падал полосами: на «бонсай» за спиной Макса и на его колени, как раз освещая альбом. Было тяжело не заметить, когда кто-то прошёл, закрывая его, а потом ещё раз. Сначала Макс обратил внимание именно на это, а тихие шаги услышал уже потом. Он поднял голову от рисунка и посмотрел на того, кто ходил по вестибюлю во время уроков. К его удивлению, это оказался не заскучавший снаружи охранник и не кто-то из одноклассников. Вдоль стены, на которой висела общая информация и стенгазета, которую сделали ученики, бродила девушка. На ней была форма гимназии, с юбкой в синюю клетку и тёмной жилеткой, но Макс знал в лицо всех со своего потока и ребят постарше, но эту девушку – нет.

Она заметила, что он смотрит прямо на неё и замерла на середине движения.

– Привет, – помахал рукой Макс, – ты новенькая в школе?

Незнакомка подошла ближе. Было в ней что-то от стрекозы или бабочки: в резких движениях, в том, как она наклонила голову, в глазах, не настолько больших, чтобы это казалось некрасивым, но явно не совсем обычных. Девушка смотрела на Макса спокойно и с лёгким любопытством, а потом перевела взгляд на альбом на его коленях и скривилась. А после этого на её лице промелькнуло что-то вроде злобы.

– Что?.. – начал Макс, поднимаясь.

Девушка резко повернулась к нему спиной, он расслышал её слова, которые она пробормотала больше самой себе:

– Ещё не имаго, далеко не имаго, а времени уже не осталось!

Макс собирался броситься следом, но альбом и карандаш выскользнули из его рук и упали на пол, а, когда он поднял их – незнакомки и след простыл. Будто она привиделась.

Раздался звонок: Макс с удивлением понял, что просидел, рисуя, сорок пять минут.

Позже он рассказал Марку, своему товарищу и соседу по парте, о незнакомой девушке, которую встретил.

– А опиши, как выглядела, – сказал тот, сев на стул задом наперёд и обхватив спинку руками. – Ну там волосы какого цвета, причёска, родинки, может, были.

– Да такая… – начал Макс и осёкся, неожиданно он понял, что совершенно не запомнил таких деталей.

Он не был уверен насчет родинок, когда представлял незнакомку, то в её образе то возникали, то исчезали, причёска вообще прошла мимо него и, о, ужас, не выходило даже про цвет волос сказать наверняка.

– Необычная, – пробормотал Макс. – Увижу – узнаю.

Марк хмыкнул, будто говорил: «Всё с тобой ясно», что до Макса, то он прищурился: ему показалось, будто бы вокруг планшета, который держала в руках их общая подруга Лиля, в воздухе висит желтовато-коричневое марево.

Раньше Максу казалось, что нет ничего неприятнее его снов. Теперь он понял, как сильно ошибался, потому что одно дело, когда чудовища приходят к тебе ночью и исчезают, стоит открыть глаза, только в памяти оставляют свой образ; и совсем другое, если они тебя окружают.

Всё началось с марева, которое он видел вокруг планшетов, читалок, телефонов, компьютеров, плееров… в общем, всей техники. Макс уже испугался, что у него проблемы со зрением, но всё остальное он видел чётко. А потом, начав вглядываться в этот «туман», он понял: лучше бы всё-таки дело было в одних его глазах.

Впервые это случилось на улице. Родители Макса уехали на неделю в командировку, оставив его самого с деньгами и полным холодильником продуктов. Они так делали и раньше: отправлялись на конференции, даже за границу, и ездили к коллегам в другие города из-за рабочих проектов. Максу в такие дни даже уютнее бывало: никто не мешал валяться на ковре посреди гостиной, рисуя, или ложиться спать, не приняв душ. В случае чего, всегда можно было позвонить дядя Грише и его семье, но Макс этого почти никогда не делал.