Поцелуй или жизнь (СИ) - Литвинова Ирина А. - Страница 2

Николка тут же вскочил и бросился прочь подальше от тетиного полотенца, которым она его всякий раз охаживала, стоило племяннику пошалить. Но сейчас у друга был такой несчастный вид, что мне его даже жалко стало.

— Матушка! Ну зачем ты его так?

— Ой, девочка моя, да как же ж с ними, жеребцами, по другому?! Ты, Николь, ещё малая, не понимаешь ничего. Но я тебе так скажу: до добра не доведёт то, что он тебя везде где ни попадя трогает. Так и до греха недалёко. Оно, может, для тебя и не так страшно, коли ты замуж не за северянина пойдёшь, у остальных чистота невесты не так важна. Но Николка то к тебе душой и сердцем прикипит и, как репейник, не отцепится от тебя.

— Матушка Донна, да мы с Николкой просто дружим…

— Дружат они! В постели вы ой как сдружитесь! Ай, помилуйте Боги, тебе ж недавно тринадцать годков минуло! Ой, позор на мои седины, кого я из племяша воспитала! Он же на дитё позарился!…

— Матушка! — оборвала я ее причитания. — Расскажи о Богах! Почему ты говоришь как будто их много, а папа — что только Единый?

Кормилица аж икнула от удивления, но все же объяснила:

— Я — коренная северянка и язычница, так же как и все мои деды да прадеды. Много лет назад Мрачному и Единому поклонялись как Создателям, по силам разным и величию, однако где-то лет сто назад или чуть больше на земле между немагическими государствами и нашим королевством осели фанатики веры и поборники нравов. Они то и создали культ Единого и с помощью денег и армии насадили «истинную веру» большинству окрестных народов. Только в Веридоре да у нас в Северном Пределе до сих пор не жгут на кострах язычников, но у высоких аристократов и даже у глав родов при Саранском Вожде, рассчитывающих на династические браки, обязательно поклонение только Единому.

— Они же лицемерят!

— Возможно, — пожала плечами Матушка. — Только это не их прихоть, а необходимость. Эти же фанатики проклятые ещё и «карающих стражей» себе завели. Чёрных колпаков, простите Боги милостивые! Они то как раз выявляют всяких еретиков и неверных, а тех, кто откупиться не может, к сожжению приговаривают. До нас, простой челяди, им дела нету, но вот знатных шерстят постоянно. Так что неча на каждом углу о своей вере в Мрачного вопить и в тех руинах шляться…

— А причём тут руины древнего замка? — оживилась я.

— Дык ведь черные колпаки тот замок и порушили. Мол, некогда там главный храм Мрачному был и сам нечестивый Бог туда порой спускается. Так что не вздумай даже глядеть в ту сторону!

Я молча кивала, а сама уж думала, как бы ночью выбраться с третьего этажа на улицу, минуя Мамушку и прислугу…

Балдахином пришлось пожертвовать, но да ладно, все равно от него никакого толку, а ткани много, аж до самой земли хватило! Так что ровно в полночь я спустилась во внутренний двор по отвесной стене из окна своей спальни и крадучись пробралась в конюшню. Двери здесь никогда не запирают, потому что на соломе всегда Николка спит, а сон у него чуткий. Вот и сейчас, стоило мне переступить через порог, как меня прижали к стенке стальные руки.

— Николка… — шепотом позвала я, всматриваясь в темноту. — Это я, Николь.

— Николь… — обжег мне ухо глухой хрипловатый шёпот, и горячая ладонь сжалась сильнее. — Ты ко мне пришла?

— К тебе. Оседлай мне лошадь, хочу на руины замка съездить.

— Ночью нехорошо, опасно, — отозвался друг, — давай лучше в земли Саратского Вождя на праздник наведаемся. Сегодня в Антрополе всю ночь гуляют — день Пришествия Мрачного Бога. Поедем, там нас никто не знает, повеселимся с городскими. Я тебе свои тряпки дам и шляпу с полями, никто и не пронюхает, что ты девчонка и уж тем более дочка лорда Седрика Монруа. Ну, так едем?

Эх, в руины, конечно, очень хотелось, ну да ладно, днём как-нибудь выберусь. А вот случая погулять на празднике в честь «нечестивого Бога» скорее всего больше не представится случая, тем более наследнице знатного рода.

— Едем! — провозгласила я на всю конюшню.

***

Ночной Антрополь — невероятное зрелище: всюду огни, смех и брага. Если в деревне царили шум и суета захмелевшей толпы, то город манил романтикой и кишил развлечениями вроде циркачей, бардов и бродячих артистов. Николка за медяшку купил кулёк с сахарными леденцами, и теперь мы, в практически одинаковых штопанных рубашках и потёртых шляпах, смахивающие на братьев, поочередно тянулись за вкусненьким и иногда сталкивались руками. Причём Никола практически не ел сам, а подносил леденцы к моим губам и сам вкладывал их в рот. Ближе к концу кулька я, очередной раз забрав у друга сладость, в шутку облизнула его сахарные пальцы и заливисто рассмеялась. Николка остолбенел.

— Николь, ты…

Что там я, слушать не стала, поскольку уловила задорный мотивчик, но слов было не разобрать. Музыка шла от перекрёстка двух небольших улочек: там, рассевшись на бочке и лихо закинув ногу на ногу, сидел заморский артист — скоморох — и умело перебирал струны тара.

С прекрасной дамой граф разгуливал по парку;

В окно виднелись очертания стен замка;

Возле ворот собака грозно завывала;

Девица графа очень нежно обнимала.

«Какая ночь, мой милый граф!

Луна так ярко светит,

И шорох листьев, шелест трав

Усиливает ветер.

Навеки вашей стать

Мечтаю я, и в этот час

Пускай моя любовь коснётся вас!»

«В подвалах замка у меня

Сокровища хранятся.

К твоим ногам, любовь моя,

Сложу я все богатства!

Моей ты станешь госпожой,

Тебе я вечность подарю.

Поверь, все будет так, как говорю!»

«Какой у вас глубокий взгляд!

Как он печалью манит!

Я не могу себя понять…

Меня к вам сильно тянет.

Мой граф таинственный,

Заворожили вы меня!

И в вашей власти кровь и плоть моя!»

О, сколько их, готовых кровь

Отдать за наслаждение!

В них есть блаженство и любовь,

Как сон и пробуждение.

Но граф всегда один

Под леденящем сводом Тьмы

О смерти обожает видеть сны…

Граф… это уже интересно! В северных землях показатель знатности — принадлежность к роду, но иерархии там никакой нет; в Веридоре королевская династия и множество дворянских титулов; а графья и виконты водятся только на юге, где, говорят, круглый год светит солнце и все цветёт и пахнет. Не земли, наверное, а сплошное чудо! Но что за странности там творятся, о которых в песне поётся?…

— А это о настоящем графе? — обернувшись, спросила я у Николки, который уже успел догнать меня и теперь обнимал сзади своими огромными мускулистыми руками. А ещё у него появилась привычка прижимать меня к себе и шептать прямо в ухо, щекоча дыханием кожу.

— Да, он поёт про самого состоятельного и знатного южанина, лорда Себа'стьяна, графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон. Он похоронил уже четыре жены, причём все они «отдали ему во власть свою плоть и кровь», купившись на его обещание «подарить им вечность» и сделать сон явью, и не переживали первую брачную ночь. Потому что граф «о смерти обожает видеть сны».

— А как же целители? От чего умирали жены графа? — я развернулась в кольце его рук и уперлась взглядом в кадык, который опять почему-то судорожно дернулся.

Друг нахмурился, словно раздумывая, говорить мне или нет, а спустя несколько секунд наклонился ещё ниже и шепнул ожидающей услышать нечто ужасное и невероятное мне:

— От любопытства.

— Ну Никола! — для виду возмутилась я, но улыбку сдержать не смогла.

На том про графа и забыли. Дался он нам, в самом деле!

Ночь близилась к рассвету, и началось самое волнующее событие праздника: воззвание к Мрачному Богу. Народ собрался на Главной площади и, подбрасывая к небесам пригоршни крупы и стоя под дождём манки, гречки и риса, кричали хвалебные речи Мрачному, кто-то ещё и благодарил его за помощь, некоторые просили что-то. Мы с Николкой уже подкинули две горсти, а в волосах собрали и того больше, и друг отправился за третьей к примостившимся в переулке бочкам, специально выставленным по случаю. Вокруг бросали крупу, смеялись, взывали к высшим силам, и все без исключения высматривали Божественное явление на темном небосводе… Поэтому-то никто ничего и не заметил…