Сила иллюзии (СИ) - "Ledock" - Страница 10

— Смогу, — кивнул Мэл решительно.

Проводив брата, он приказал Пату везти его на прогулку: для будущих ночных вылазок требовалось хорошенько изучить прилегающую к дворцу территорию, чтобы не заблудиться в темноте. В коридоре возле двери обнаружились два рослых гвардейца в радующей глаз серо-синей форме — Рабби выставил караул из своих солдат-триднестцев, подчинявшихся только его приказам.

— Раньше не мог о младшем брате позаботиться, — бурчал Мэл себе под нос, кивая на приветствия гвардейцев. — Спохватился, защитничек.

Если бы Рабби побеспокоился о дополнительных мерах защиты заранее, не полагаясь на дворцовую стражу, Людвиг не смог бы незамеченным проникнуть в спальню. Но возможно, Мэл никогда бы не увидел, каким этот сильный альфа может быть трогательно беззащитным и уязвимым…

Пока Пат медленно толкал поскрипывающее кресло перед собой по дорожкам сада, Мэл в очередной раз вспоминал пророчество, в свете произошедших событий интерпретируя его иначе: «Кто его коснётся силой, оборвать пытаясь с ветки» — может быть, под веткой друиды имели в виду жизнь, а не древо рода? И речь шла не о замужестве, а об убийстве или покушении? Тогда Людвиг не тот, кто «пожалеет, что родился, навлечёт несчастья роду», и можно не переживать о грядущих бедствиях. Это хорошо. Только получается, что братьям-омегам слова «три из них сорвут соседи» предрекают смерть? Это плохо, очень плохо.

Мэл нахмурился — вот нельзя было чётко сказать? Напустили тумана, а ему теперь мучайся и переживай!

Как оказалось, напускать туман не хуже друидов умел и королевский лекарь Джемис Джемисон. Он и выглядел как колдун: маленький сухонький старичок-бета с длинной белой бородой. Закутанный в балахон мышиного цвета он уместнее смотрелся бы на лесном капище, а не в дворцовых покоях. С Мэлом лекарь обращался участливо и как-то даже преувеличенно ласково. Будто добрый дедушка с малышом внуком. Гладил по голове, когда осматривал белки глаз и язык, после тактично помял колени, рассмотрел ладони и признал, что если не брать в расчёт «крайне огорчительный в столь нежном возрасте ножной недуг», то на «его прекраснейшем высочестве» долгая дорога не отразилась в негативном плане.

Но стоило перейти к расспросам, как Джемис принялся мастерски ускользать от прямых ответов, выдавая такие витиеватые фразы, что к их концу забывалось начало. А чтобы окончательно запутать, щедро пересыпал речь латынью. Мэла пытались в детстве мучить изучением латыни, но учителя быстро поняли, что бесполезно, и смирились. Хотя и более прилежный Рабби вряд ли бы вычленил смысл из заунывного бубнения Джемиса. На расспросы о причине смерти о-короля Бриена белобородый зануда после долгого хождения вокруг да около заявил, что того сгубила «Febris erotica», случающаяся иногда у молодых омег, а поскольку «Amor non est medicabilis herbis», то несчастный буквально сгорел за пару дней. Вот и понимай, как хочешь. Про «любовь» Мэл уловил, но при чём тут смертельная болезнь не понял. Покивав с умным видом, он невинно поинтересовался: хорошо ли спит его величество Людвиг?

Джемис, огладив бороду, выдал:

— Сон, absque omni exceptione, отдохновение для души и тела, милосердно ниспосланное нам свыше, повелитель же наш Людвиг, за державу радея денно и нощно in imo pectore, не лишён всё же простых радостей, что доступны и сильнейшим мира сего.

— То есть хорошо?

Простой вопрос, предполагающий не менее простой ответ «да» или «нет». Но старикашка оказался не лыком шит:

— Что одному хорошо, то другому плохо. Suum cuique! — он поднял вверх указательный палец. — Вы ведь согласитесь, ваше прекраснейшее высочество, suum cuique. Ещё древние говорили, крепко спит тот, у кого совесть чиста. Наш пресветлый государь есть муж во всех смыслах достойнейший и могущий примером служить юным отрокам. Не хочу хвастаться, но крепкое здоровье короля в немалой степени заслуга вашего покорного слуги, — горделиво раздулся лекарь и откуда-то из складок балахона извлёк маленькую коробочку, украшенную финифтью. — Вам тоже не помешает попринимать пилюли для общего, так сказать, тонуса, — открыв крышку, Джемис продемонстрировал темно-зелёные горошины какого-то лекарственного средства. — Лично собирал травы и готовил! Специальное средство для омег. Насыщает тело соками, бодрит ум, веселит душу, — он издал непонятный звук: то ли хихикнул, то ли кашлянул. — По одной на ночь — и к свадьбе вы себя не узнаете!

Как-то странно бодрить ум перед сном да и обещанный эффект звучал сомнительно. Но ничего спрашивать и уж тем более спорить Мэл не стал: заумная, а по факту пустая болтовня надоела. Приняв коробочку, он сдержанно поблагодарил лекаря и почувствовал несравненное облегчение, когда тот наконец ушёл, выдав на прощание очередную абракадабру:

— Mens sana in corpore san!

— Сам ты ссаный капор, — шёпотом произнёс Мэл в закрывшуюся дверь. Якобу бы за такое прилетело по губам, но себе-то можно разрешить ненадолго забыть про манеры. — Видел я уже крепкое здоровье короля, от одного толчка валится.

Небрежно швырнув коробочку на туалетный столик к баночкам с мазями и притираниями, Мэл оттолкнулся ногами и отъехал на кресле к окну. Два часа коту под хвост! То есть крайне жаль потраченного времени. Оставалось надеяться, что добытые Якобом и Рабби за день сведения окажутся более полезными.

Комментарий к

Febris erotica — любовная лихорадка

Amor non est medicabilis herbis — любовь травами не лечится

Absque omni exceptione — без всякого сомнения.

In imo pectore — в глубине души.

Suum cuique — каждому свое

Mens sana in corpore san — в здоровом теле здоровый дух

========== Часть 6 ==========

Когда чего-то ждёшь, время всегда тянется. Мэлу казалось, что солнце застыло в одной точке и не двигается. Но всё-таки, пусть и медленно, оно спускалось к горизонту. Заявив, что ужинать желает в одиночестве, Мэл разогнал всех молоденьких омег-дворян, крутившихся мошкарой в гостиной и набивавшихся в будущую свиту. Всё равно от них не было никакого прока — так же, как и он, все они прибыли во дворец недавно и ничего интересного не знали. Только щебетали как заведённые о моде, портных и перспективных холостяках. Якоб, принёсший полный поднос разных вкусностей, получил «прощение» и милостивое разрешение не возвращаться на кухню. Обратно с пустыми тарелками отправили Пата, чтобы не маячил рядом и не мешал разговору.

— Ой, принц! Я узнал, я такое узнал! — дождавшись, пока останутся наедине, зачастил Якоб, эмоционально жестикулируя. — Он-то сам себя тогось! А граф его ещё подзуживал! Он тогда как раз на его место метил, то есть не на его, конечно. Хотя, тут ещё как посмотреть. А Джон мне и говорит, значится… а Джон, он ух какой, вы бы его видели: ручища, что моя нога, нет, как две ноги, а сам высоченный, а бородища — во! А глазища — глянет, аж в дрожь! Страшный — жуть! А голос — как гаркнет, так все ссу…

— Стоп! — прикрикнул Мэл. — Давай сначала и по порядку.

По порядку у Якоба не получалось, он постоянно сбивался с темы, норовя вперемешку поделиться информацией и впечатлениями от новых знакомств. Самое сильное впечатление произвёл главный королевский повар Джон — альфа с весьма выдающимися физическими данными. С наводящими вопросами и уточнениями Мэлу всё же удалось вычленить суть: первый муж Людвига, о-король Бриен, покончил жизнь самоубийством. Официально значилось, что тот «скончался от горячечной болезни, вызванной тоской по родине». Его отпели и похоронили чин чинарём, но все слуги знали, что Бриен не просто зачах от любви — то-то лекарь про «амор» бубнил, — а самолично принял яд.

— Не могу, говорит, без истинного жить — и кубок с отравою залпом! — Якоб с горящими глазами размахивал руками и рассказывал так, будто лично присутствовал. — У него, у Бриена-то, остался истинный в ихней Ш-ш… — он замялся, вспоминая, — Швабрии.

— Швабии, — поправил Мэл.

— Ага, — кивнул Якоб. — Я так и сказал, запомнил, что на швабру похоже. Это там, — он неопределённо махнул кистью, — царство такое. Мне Джон объяснил, он очень умный, всё знает. В этой самой Швабрии, оказывается, такой фрукт растёт…