Разведчики - Чехов Виктор Григорьевич - Страница 7

— Санитарный идет! — вдруг услышал он голос дежурного по вокзалу.

Мимо быстро прошел человек в красной фуражке, шея его была обмотана вязаным шарфом. Синюхин поспешил выйти за ним. Уж от раненых-то, наверное, быстро узнаешь новости! Он прошел в самый конец перрона. Сверху продолжала сыпаться снежная крупа. На белой земле поблескивали рельсы. Они тянулись, соединялись и уходили вдаль. По ту сторону путей высились закопченное здание паровозного депо и мастерские. Еще дальше, за забором, темнел угольный склад. Синюхин посмотрел туда, где рельсы сливались, и удовлетворенно подумал: «Еще несколько дней — и мы с Петром двинемся…».

Вот показался дымок, он все приближался, и вскоре можно было рассмотреть подходивший поезд.

С нетерпением наблюдал Синюхин, как паровоз, а за ним длинная цепь вагонов, проходя стрелки, сворачивали с одних рельсов на другие, объезжая стоявшие на путях составы. Вот поезд, грохоча, вышел на первый путь и остановился. Из тамбуров свежеокрашенных зеленых вагонов с яркими красными крестами в светлых кругах выглядывали девушки в белых косынках.

Синюхин пошел вдоль поезда, останавливаясь у каждого вагона, спрашивал:

— С Карельского никого здесь нет?

Он был разочарован: ни в одном вагоне не увидел знакомых бойцов. Сквозь стекло можно было рассмотреть застланные белоснежными простынями постели, почти все свободные. Обратившись со своим вопросом к усатому санитару первого вагона, Синюхин вдруг услышал возглас:

— Зоя! Ведь ты же на Карельском была?

— А что?

— Сюда иди.

В дверях показалась тоненькая девушка с большими темными глазами, на ходу заправляя под косынку светло-русые прядки волос. Увидев пограничника, она спрыгнула на перрон.

— Вы, товарищ, с Карельского? С шестой заставы там никого не знаете?

Лицо Синюхина расплылось:

— Шестых застав много, в каждом отряде есть. Я сам с шестой, отряда полковника Усаченко, — доложил он и поднес руку к козырьку.

Живые глаза девушки заблестели:

— Так вы… наверное, лейтенанта Марина знаете?

— А то как же! — гордо пробасил Синюхин. — Мой начальник! — Эта девушка ему очень понравилась: глаза внимательные, лицо выразительное, простая, видно, хорошая…

А Зоя, с интересом рассматривавшая Синюхина, вдруг сказала:

— А ведь я вас знаю!

— Ну-у! — удивился Синюхин.

— Вот откуда я вас знаю: лейтенант Марин мне несколько раз писал, что есть у них такой могучий пограничник — Синюхин. Писал и про то, как хорошо вы за ним ухаживали, когда он раненый возвращался на заставу. Долго я ничего не знала о нем… Потом в наш полевой госпиталь привезли раненых. Марин отказался остаться на лечение и после перевязки уехал… Вы даже не представляете, как мне было обидно тогда, — уже тихо сказала Зоя, — ведь я в том госпитале работала, где ему перевязку делали… Я только что сменилась с дежурства и ничего не знала…

Синюхин с недоумением поглядел на нее.

— И не только не видела его, а считала, что и в живых его нет, — слезы показались в уголках ее глаз.

— Скажи пожалуйста! — Синюхин сокрушенно покачал головой.

В тамбур вагона вошел раненый, неуверенно поставил ногу на ступеньку.

— Осторожней, — подбежала к нему Зоя. — Давайте-ка я вам помогу. Куда это вы собрались? Ведь поезд пойдет скоро.

— Подышать, сестричка, вольным воздухом захотелось, — улыбнулся раненый. — Я здесь только возле вагона поброжу.

Зоя помогла ему спуститься.

— Скользко очень, не упадите, — проводила она его взглядом. — Состав формировался в тылу, — пояснила она Синюхину, — сейчас направляется в Москву, несколько больных везем на консультацию.

«Видать, очень хорошая, — подумал Синюхин, и как раз под пару нашему лейтенанту. Про все это я ему доложу».

И в санитарном поезде и в госпитале Зоя была общей любимицей. Даже ночью, не в свое дежурство, приходила к тяжелораненым. Она привлекала к себе спокойствием, внимательностью, какой-то трогательной заботой, с которой выхаживала даже самых безнадежных. Вчера, в Горьком, куда уже совсем под вечер пришел санитарный поезд, Зоя встретилась с одним из своих знакомых. В буфете — она побежала с другими сестрами за папиросами для раненых — столкнулась с высоким человеком на костылях. Обескровленное лицо, ввалившиеся глаза говорили о только что перенесенном тяжелом ранении. Рядом стояла молодая женщина в деревенском полушубке. Увидев Зою, раненый сделал к ней движение и чуть не упал.

— Зоя Михайловна! — хрипло крикнул он, протискиваясь к буфету. — Не узнаете?

— Шебанцев! — воскликнула Зоя. Вспомнились долгие ночи у постели умирающего, слезы от бессилия помочь ему, страх, когда он впадал в забытье, — все припомнилось. Да, это он, Василий Шебанцев, стоял перед ней. Один из многих «безнадежных», прошедших через ее палату.

— Выходили меня, спасли! — взволнованно говорил Шебанцев.

— Четверым ребятам отца вернули, — добавила женщина, гладя рукав Зоиного ватника.

— Не я — доктора.

— Кабы не ваша забота, Зоя Михайловна, не выжить бы мне…

Почему-то эта сцена неожиданно всплыла в памяти.

…Зоя, чуть склонив голову набок, снизу вверх взглянула на Синюхина. Он достал кисет с табаком и не спеша закурил, лицо его было очень спокойным.

— А вы как сюда попали? — спросила Зоя.

— Я в госпитале… Отсюда до него километров семь. — Завтра на комиссию, да и на фронт.

— На Карельский?! Наверное, увидите лейтенанта Марина?

Синюхин замялся:

— Думаю под Москву… Ну, сами знаете, наше дело солдатское — куда пошлют! А вы где же теперь?

— Была ранена, а сейчас с этим санитарным до Москвы, получила назначение на курсы усовершенствования медицинских сестер. В этом поезде раненых немного, их в Москве оставят, а поезд пойдет на фронт.

Синюхин оглядел Зою:

— Трудно вам будет, слабенькая вы…

— Ничего, поправлюсь, — Зоя улыбнулась. — А кому сейчас легко? — Она пожала плечами. — Мама мне из Сибири пишет — там с эвакуированным заводом — работают они дни и ночи, забыли, что такое отдых.

— А ранение у вас какое было? — задал Синюхин вопрос и пояснил: — Это я на случай спрашиваю, ежели придется товарища лейтенанта повидать.

— Ранение у меня тяжелое было, в брюшную полость. — Зоя опять подняла голову и взглянула на Синюхина: — Я все-таки напишу письмо, хоть коротенькое. Если не попадете на Карельский, опустите в почтовый ящик.

— Что ж, напишите, я обожду.

Зоя поднялась в вагон. Синюхин подошел к прогуливающемуся по перрону раненому.

— Это зачем же вас в Москву везут?

— Профессору показывать. В Москве тот профессор остался, не захотел выезжать… Нерв у меня какой-то перебит, поэтому и двигаюсь плохо. Он, говорят, хорошо этот нерв сшивает… Трое нас таких к нему едет.

Синюхин стал подробно расспрашивать о Калининском фронте, откуда был раненый, и решение ехать в Москву еще более окрепло. Прошел комендант поезда, предупреждая об отправлении. Синюхин помог раненому подняться в вагон.

— Вот, пожалуйста, — протянула Зоя с площадки письмо. Глаза девушки выражали горячую просьбу.

Послышался свисток паровоза. Колеса лязгнули, завертелись. Поезд набирал ход. Зоя стояла в дверях, держась за поручни…

Синюхин некоторое время шел рядом с вагоном, потом остановился, приложил руку к козырьку.

— Счастливого пути! — крикнул он.

— Прощайте, Синюхин! — донеслось к нему сквозь грохот идущих вагонов.

Белый халат Зои все еще был виден, потом он исчез, и Синюхин остался один.

Скрылся поезд, перестали гудеть рельсы, а он все стоял и стоял…

В госпиталь Синюхин вернулся к обеду. В вестибюле его поразила тишина. Он забыл, что сейчас наступило то время, когда раненые должны были находиться по своим палатам. Синюхин оглядел светлые стены со старинными стрельчатыми окнами, широкую, под белый мрамор, лестницу, ведущую на второй этаж, резные перила. На квадратной площадке, окруженный цветами, — Ленин с поднятой рукой…

Медленно, твердо ступая, Синюхин пересек вестибюль.