Мертвая зона
(Повести) - Чехов Анатолий Викторович - Страница 1

Анатолий Чехов, Виктор Чехов

ПАРОЛЬ — «СТАЛИНГРАД»

Широко и просторно раскинулась красавица-Волга, чистая и вольная, под голубым прозрачным небом. Ветер играет рябью, полощет флаги и вымпелы на шпилях речного вокзала, дебаркадеров, на многоэтажных теплоходах, наполняет паруса скользящих по водной глади яхт. Река омывает песчаные косы, зеленые острова, прячет в легкой дымке противоположный левый берег.

Неподалеку от песчаного пляжа вознес форштевень на постаменте катер «Гаситель», возле него — параболический обелиск-стела. Сейчас это — сверкающий свежей краской музейный экспонат, а было время, когда катер, обгорелый и изрешеченный пулями, шел в море огня от разлившейся по реке нефти: в те дни среди чадивших и взрывавшихся руин огромного города горела сама Волга…

Мы сидим с Глебом Сергеевичем Афанасьевым неподалеку от катера и не торопимся прерывать его молчание. Видит он сейчас здесь совсем другие картины: вместо прекрасного, заново отстроенного Волгограда с великолепной набережной — затянутые сизой мглой остовы разрушенных зданий, руины, протянувшиеся на десятки километров, и над руинами черные клубы дыма, подсвечиваемые снизу багровыми отсветами пожаров.

Закопченные стены домов смотрят пустыми глазницами в кричащее болью небо, словно струи огнеметов, полосуют его вспышки осветительных и сигнальных ракет, мчатся со всех сторон навстречу хищным теням «мессершмиттов» и «юнкерсов» огненные пунктиры трассирующих пуль.

По свинцовой, с зловещими багровыми отсветами Волге плывут обломки домов, барж и лодок, судовых надстроек, ящики от мин и снарядов, трупы; гладь реки, так же как и весь город, засыпана пеплом сожженных бумаг. От разрывов бомб и снарядов вздымаются столбы воды, придонного ила, прыгают фонтанчики от крупнокалиберных пуль. Давят на уши несмолкаемый гул и грохот канонады, трескотня пулеметов и автоматов, леденят душу крики раненых. А по ночам, когда стихают бомбежки и обстрелы, с левого берега доносится жуткий вой собак, чующих и через Волгу гарь, трупный смрад, запах живой человеческой крови…

— Теперь нам известно, — сказал Афанасьев, — как формулировалась конечная цель гитлеровского плана «Барбаросса»: «…отгородиться от азиатской части России по общей линии Астрахань — Волга…» Начиная войну, Гитлер понимал, что значит волжский рубеж для окончательной победы… Только сам Фридрих (Рыжебородый) не ведал, когда тонул в Черном море еще в двенадцатом веке, какой разгром ждет его потомков на этих Волжских берегах. Не помышлял он и о нашем областном управлении НКВД, а зря… Пока не развернулась Сталинградская битва во всем своем грандиозном размахе, наша 10-я дивизия НКВД под командованием полковника Сараева да еще истребительные батальоны народного ополчения решали все жизненные задачи: и военные, и чекистские, и гражданские — сдерживали натиск врага, вылавливали шпионов и диверсантов, обеспечивали порядок в городе и области, на железной дороге, на переправах через Волгу…

Говоря так, Афанасьев не погрешил против истины, однако он не сказал, какую нагрузку выдерживали в Сталинградской битве особый отдел СМЕРШ и все областное управление НКВД вместе с уголовным розыском в условиях особо острой борьбы с бандитами и мародерами, которых в широких масштабах стремились использовать агенты абвера — германо-фашистской разведки.

— Немало судеб прошло в те дни перед моими глазами, — продолжал Афанасьев, — во многих пришлось принимать участие. Запомнился мне один наш бывший подопечный Николай Рындин, которого не один год тащил я за уши из уголовного мира. Этот Колька оказался причастным к событиям государственного масштаба, да так, что попортил немало крови и мне, и всему нашему управлению. Но в итоге помог провести весьма серьезную чекистскую операцию…

Что и говорить, в работе Сталинградского областного управления НКВД важно было, конечно, и в военное время бороться за каждого молодого человека, направляя его на путь истинный.

Но намного интереснее для нас был сам Афанасьев, обеспечивавший действенную помощь советской контрразведке вместе с другими сотрудниками областного управления НКВД, как представитель поколения, вынесшего тяжесть войны здесь, в сталинградском пекле.

«Черт бы побрал этого Кольку! Нет бы адресовать бандероль начальнику управления или хотя бы в экспедицию! Догадался прислать именно мне, как доверенному лицу, близкому другу… Теперь попробуй объясняйся с начальством…»

Сергеев снял телефонную трубку, попросил дежурного:

— Алексей Иванович, направь ко мне задержанного.

Еще раз перебрал в памяти все, что знал о Рындине: вырос тот в Сарепте под Сталинградом, в немецкой колонии. Когда умер отец, переехал с матерью в Сталинград. Мать устроилась на работу официанткой в столовую, Колька ходил к ней обедать, там и встретился с неким «дядей Володей». Этот «дядя» не скупился на гостинцы, Колька привык и даже привязался к нему, а когда умерла мать, «дядя Володя» стал брать Кольку «на дело». К двадцати годам Рындин не раз привлекался за кражи, был судим, бежал из мест заключения, снова воровал, в последний раз тоже сумел убежать до окончания срока. И вот — эта бандероль… В Сталинграде есть у Рындина подруга Маша Гринько — двадцати лет, работает в парикмахерской. Парикмахерская — удобное место встреч, какие могут интересовать профессионального «скокаря». Вызвал Сергеев на сегодня и Гринько. Неизвестно еще, что за человек эта Маша…

Дверь открылась, вошел высокий парень в светло-сером костюме. Лицо чистое, волосы, русые, аккуратно зачесаны назад. По виду студент, да и только, еще и с какого-нибудь «интеллектуального» факультета, вроде физмата. Но взгляд настороженный, ускользающий.

Сергеев указал Рындину на стул, отпустил конвоира.

— Садись.

Колька присел на краешек стула, уставился в пол.

— Опять за старое?

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Не первый раз мы с тобой встречаемся… Молодой, здоровый парень. Работал бы на заводе — почет, уважение. А так, живешь вроде зайца, то и дело ловят.

— Вы мне мораль не читайте, — огрызнулся Колька. — Взяли, назначайте следствие, а там суд и — дело к стороне.

— А что хорошего?.. Непонятно мне, с какой радости такие, как ты, жизнь себе портят?

— Деньги нужны, — не сразу ответил Николай. — Думал, в последний раз бы достать… Без денег никуда не сунешься. Кто меня на работу возьмет, когда на мне срок? Я бы завязал, если б хотя бы на первый год деньги были.

— Потому-то иностранца и обворовал, — уточнил Сергеев.

— Сгорел из-за него, — согласился Рындин. — Я же вам какие документы отправил, а вы меня опять в тюрягу.

— За документы спасибо, — сказал Сергеев. — А вот были у немца деньги или нет, не прояснил.

— Да какие там деньги! Полтора десятка красненьких…

— Сто пятьдесят рублей?