Волшебные сказки Перро
(Совр. орф.) - Перро Шарль - Страница 9

До сих пор все шло хорошо; но одним вечером злая королева вдруг говорит повару:

— А подай-ка ты мне самое молодую королеву, да тоже под соусом.

Тут повар и руками развел, не зная как бы и еще ее обмануть. Молодой королеве было двадцать лет, не считая тех ста, что она проспала. Тело у нее было красивое и белое, но для зубов немножко жесткое; каким же заменить его мясом? Делать нечего; чтобы спасти свою шею, повар решился зарезать королеву, и пошел в ее комнату, намереваясь разом с нею покончить и нарочно напуская на себя злость. Вот входит он в комнату с ножом в руке, однако, не желая убить молодую королеву врасплох, докладывает так и так, какой ему дали приказ.

— Режь, режь, — говорит ему королева, протягивая шейку, — делай, что велено. На том свете я увижусь с своими детьми, которых я так любила.

Ибо так как у королевы выкрали детей, не говоря ей ни слова, то она думала, что их нет уже в живых.

— Нет, нет, сударыня! — отвечал бедный повар, тронутый ее речами, — вы еще не отдадите Богу душу, а с детками увидитесь в моей каморке — я их туда спрятал, а старую королеву я опять обману: вместо вас подам ей молодую лань.

Тут он взял ее за руки, повел в свою каморку и оставил там хорошенько наплакаться и нацеловаться с детками, а сам пошел готовить лань. Старая королева скушала ее с таким аппетитом, как будто это и взаправду была ее невестка. Она очень радовалась своей проделке, королю же собиралась сказать, когда он возвратится, что бешеные волки загрызли его молодую жену и детей.

Раз вечером бродит она по своему обыкновению по всему замку, разнюхивая, не пахнет ли где человечьим мясом, как вдруг слышит — в одной каморке Светлый День плачет, потому что мать собирается посечь его за капризы, а Ясная Зорька заступается за брата…

Узнав голоса молодой королевы и ее детей, людоедка пришла в бешенство от того, что ее обманули. На другое же утро, с криком, от которого все затрепетали, приказала она вынести на средину двора большую кадушку, наполнить ее жабами, ящерицами, змеями и ехиднами, и бросить туда королеву с детьми, повара с поварихой и их служанку, да велела скрутить им назад руки.

Подвели их к кадушке, палачи уже собирались схватить их и бросить, как вдруг, нежданно-негаданно, верхом на коне, въезжает на двор король. Он прискакал на курьерских и спрашивает с удивлением, что это тут делается такое? Никто не смел рассказать ему правду, но в досаде на свою неудачу людоедка сама бросилась в кадушку головою вниз. Там гады ее сейчас и закусали. Король очень огорчился, ибо все-таки она была его мать, но прекрасная супруга и дети скоро его утешили.

Жила-была одна королева и родила она сына, такого урода, что долго сомневались, да полно человек ли это? Волшебница, которая находилась при его рождении, заверила, что он будет очень умен. Она прибавила даже, что, силою ее чародейства, он будет сообщать свой ум всякому, кого крепко полюбит.

Все это несколько утешило бедную королеву, которая очень огорчалась тем, что родила такого безобразного ребенка.

Но едва этот ребенок начал лепетать, как он стал говорить чрезвычайно умные вещи, и во всем, что только он ни делал, было столько ума, что все приходили от него в восхищение.

Я забыл сказать, что дитя родилось с небольшим пучком волос на голове, отчего его и прозвали Хохликом.

Лет этак через семь или восемь королева соседнего царства родила двух дочерей.

Первая, которая явилась на свет, была прекрасна как день; королева так этому обрадовалась, что с нею чуть не сделалось дурно.

Та самая волшебница, которая находилась при рождении маленького Хохлика, присутствовала и здесь, и чтобы умерить радость королевы, объявила, что новорожденной принцессе Бог не дал разума, и что она будет столько же глупа, сколько хороша.

Это очень тронуло королеву; но через несколько минут с нею случилось еще большее горе: она родила вторую дочь, страшного уродца.

— Не горюйте, сударыня, — сказала ей волшебница, — ваша дочь будет награждена другими достоинствами: она будет так умна, что почти никто и не заметит в ней недостатка красоты.

— Дай Бог! — отвечала королева, — но нельзя ли снабдить немножко умом старшую, которая так красива?

— Со стороны ума, сударыня, я ничего не могу сделать, — отвечала волшебница, — но все могу со стороны красоты, и как для вас я все готова предпринять, то даю ей в дар, что она будет сообщать свою красоту всякому, кого крепко полюбит.

По мере того, как принцессы подрастали, их совершенства увеличивались. Везде только и было речей, что о красоте старшей да об уме младшей.

Правда, что с возрастом увеличивались и их недостатки: младшая дурнела с каждой минутой, а старшая с каждым часом становилась все глупее и глупее. Кроме того, она была такая разиня, что не могла чашку на стол поставить, не отбив ей ушка, а когда пила воду, половину стакана опрокидывала себе на платье.

Хотя красота и большое достоинство в молодой особе, однако гостям младшая почти всегда нравилась больше старшей.

Сперва гости подседали к красавице, поглядеть на нее, полюбоваться; но потом они переходили к разумнице, послушать ее приятные речи, и к изумлению всей компании, минут через десять, возле старшей уже не оставалось никого, и гости толпились вокруг младшей.

Старшая хотя и была глупа как пробка, однако заметила это, и она без сожаления отдала бы всю красоту за половину сестриного ума.

Королева, несмотря на все свое благоразумие, не могла удержаться, чтобы не попрекать дочь ее глупостью. От этого бедная принцесса чуть не умирала с горя.

Раз пошла она в лесок поплакать о своем несчастье, только видит — подходит к ней молодой человек, весьма некрасивый и весьма неприятный, но в роскошном платье.

То был молодой принц-Хохлик, который влюбился в нее по портретам, распространенным по всему свету, и оставил свое королевство, чтоб иметь удовольствие видеть ее и говорить с нею.

Радуясь, что встретил принцессу наедине, Хохлик подошел к ней как можно почтительнее и вежливее. Поздоровавшись как следует, он заметил, что принцесса печальна, и говорит:

— Не понимаю, сударыня, как такая прекрасная особа может находиться в такой задумчивости, ибо хотя я могу похвалиться, что видел множество прекрасных особ, однако обязан сказать, что никогда не видел такой красоты, какова ваша.

— Какой вы комплиментщик, сударь! — отвечала принцесса, да на том и остановилась.

— Красота, — продолжал Хохлик, — есть такое великое достоинство, что она должна заменять все, и кто красотою обладает, тот не может, по моему мнению, ни о чем горевать.

— Лучше я была бы, — говорит принцесса, — такой же урод как вы, да имела бы ум, чем с моею красотою да быть такой дурой.

— Ничто, сударыня, так не доказывает ум, как убеждение в его отсутствии. Ум по природе своей такое достояние, что чем больше его имеешь, тем больше веришь в его недостаток.

— Этого я не знаю, — говорит принцесса, — но знаю, что я очень глупа, оттого и горюю до смерти.

— Только-то, сударыня! Я могу положить конец вашей печали.

— Как так? — спросила принцесса.

— Я могу, сударыня, сообщить свой ум той особе, которую крепко полюблю; а как вы то, сударыня, и есть эта самая особа, то от вас самих зависит поумнеть, как только возможно, лишь бы вы согласились пойти за меня замуж.

Принцесса смутилась и ничего не отвечала.

— Вижу, — продолжал Хохлик, — что это предложение вам не по вкусу, и не удивляюсь, но даю вам целый год времени: подумайте и решитесь.

Принцесса была так глупа и вместе с тем ей так хотелось поумнеть, что, думая, когда-то еще год пройдет, она согласилась на предложение. Как только она обещала Хохлику выйти за него ровно через год, день в день, так сейчас почувствовала себя совсем иною: нашла в себе невероятное уменье говорить все, что вздумается, и говорить тонким, естественным и приятным манером. В ту же минуту она повела с Хохликом живой и галантный разговор, в котором так отличилась, что Хохлик недоумевал, уж не сообщил ли он ей больше ума, чем себе самому оставил.