Саван Вечности (ЛП) - Гудкайнд Терри - Страница 35

— Адесса! — крикнула Морасит. — Этот тщедушный кусок мяса хочет видеть чемпиона. Заявляет, что он его друг.

Суровая наставница вышла из большой камеры, выдолбленной в каменной стене.

— У чемпиона нет друзей, кроме меня. Я его наставница. Я — причина его существования.

Адесса была старше и опытней молодой Морасит, стоявшей на страже. Изгибы ее тела больше ассоциировались со сжатой пружиной, чем с женственными формами. На ее лице были морщины, а темные волосы пестрели сединой. Карие глаза смотрели на него, как наконечники арбалетных болтов, нацеленные опытным лучником.

Бэннон едва не дрогнул, но собрался с силами. Прикоснувшись пальцами к рукояти Крепыша, он встретился взглядом с Адессой.

— Имя чемпиона — Ян. Он мой друг. Он вспомнит меня. — Затем юноша понизил голос и пробормотал: — Пресвятая Мать морей, надеюсь, он меня вспомнит.

Адесса посмотрела на него с любопытством.

— Смутно припоминаю, как он давным-давно сказал, что его зовут Ян. К тому моменту, как он попал ко мне, норукайцы почти выжгли в нем эту личность. Но это может быть интересно. — Ее тонкие губы сжались в жесткую линию. — Лила, возвращайся на свой пост. Я сама разберусь.

Молодая Морасит бросила быстрый взгляд на Бэннона, а затем неторопливо пошла по туннелю, чтобы вернуться к своим обязанностям.

Адесса повела юношу через главный тренировочный грот в боковой туннель, в котором было полно тюремных камер, закрытых решетками.

— Я предоставила ему самую просторную камеру. Это право чемпиона — одна из наград за то, что он боец. — Адесса посмотрела на Бэннона и перевела взгляд на его меч. — Ты воображаешь себя воином?

Он расправил плечи:

— Я убил мечом многих, но только когда это было необходимо.

— Убийство всегда необходимо, если борьба оправдана, — произнесла Адесса. — Однако сомневаюсь, что тебя обучили должным образом.

— Меня тренировал волшебник Натан Рал. Он выдающийся фехтовальщик.

— Я слышала, что он даже не волшебник, — сказала Адесса. — Чемпион — лучшее, что у нас есть. Я суровый наставник, но я горжусь им и вознаграждаю разными способами.

— Тогда вы можете наградить его свободой, — предложил Бэннон. В его голосе звучала смелость, которой он на самом деле не ощущал. — Его схватили на Кирии, когда он был еще мальчишкой. Он не раб.

Глаза наставницы Морасит расширились, и она едко усмехнулась:

— Ты не понимаешь, что значит «раб». Его жизнь не принадлежит ему. Ею владеет Ильдакар, и он служит своей цели. Я обладаю им. Тренирую его. Вознаграждаю до тех пор, пока он меня не подведет. И тогда у нас будет следующий чемпион.

— Его имя Ян, — настаивал юноша. А затем добавил: — А меня зовут Бэннон.

— Имена переоценены. — Адесса остановилась перед стеной из железных прутьев, за которой была хорошо освещенная камера. Обстановка состояла из плетеного коврика на каменном полу, спального тюфяка, таза воды и ночного горшка.

— Чемпион, — позвала Адесса, — к тебе посетитель.

Сердце Бэннона чуть не разбилось при виде парня, лежавшего на тюфяке. Он узнал Яна во время боя на арене, но теперь он увидел своего друга вблизи. Когда чемпион сел на тюфяк и посмотрел на него, Бэннон понял, что Ян — больше не Ян. Он стал незнакомцем.

— Это я, Бэннон, — хрипло сказал он. — Помнишь меня? Помнишь Кирию? Наш дом? В детстве мы были друзьями.

Чемпион поднялся с тюфяка и подошел к решетчатой двери. На нем была только набедренная повязка. Его тело состояло из бугров твердых мышц и белых шрамов. Он молчал.

— Я Бэннон, — снова сказал юноша, схватив прутья клетки и умоляюще глядя в глаза своего друга. — Раньше мы играли вместе, исследовали остров, работали на капустных полях. Разве ты не помнишь? Мы плескались в волнах прибоя и обыскивали лужи, оставшиеся после отлива. А потом, в тот день… — Горло Бэннона пересохло. Он вздохнул. — В тот день пришли работорговцы.

— Бэннон? — спросил его собеседник, словно пробуя на вкус это слово. Он сжал зубы, голос стал тверже и мрачнее: — Бэннон.

— Да, работорговцы пытались схватить нас обоих, но ты помог мне вырваться. И я… — Он не был уверен, что сможет продолжить. Воспоминания о том дне были почти невыносимы, но все же он сказал: — Я убежал, и они тебя забрали. Я тебе не помог. Прости. Мне очень жаль! — Слезы текли по его лицу. Его грудь свело судорогой, и он зарыдал. — Пресвятая Мать морей, мне очень жаль!

Лицо Яна оставалось непроницаемой каменной маской. Он никак не реагировал и не узнавал своего друга. Бэннон смотрел на него сквозь пелену слез. Ему было мучительно смотреть на такое преображение. Глаза его друга выглядели мертвыми, наполненными желанием убивать. Из беззаботного мальчика с острова он превратился в беспощадного бойца.

— Я тебя нашел, — сказал Бэннон. — Я вернулся, и у меня есть друзья в Ильдакаре. — Он стиснул железные прутья решетки. — Я сделаю все возможное, чтобы освободить тебя. Я вытащу тебя отсюда. — Он умоляюще потянулся в камеру.

— Бэннон?.. — снова спросил Ян. Теперь в его глазах вспыхнул гнев. — Я помню.

— Да, мы были друзьями, и в тот день…

— Ты позволил им схватить меня. — Со скоростью змеи Ян схватил запястье Бэннона.

Вскрикнув, юноша пытался вырваться, но продолжал смотреть в лицо своего друга.

— Я освобожу тебя. Обещаю, я постараюсь…

— Я не хочу, чтобы меня освобождали. Я чемпион. Я боец… и я здесь. — Он смотрел на Бэннона, а потом взглянул на Адессу, и его лицо смягчилось, выражая почтение. — Я не хочу, чтобы меня освобождали. — Другая его рука метнулась между прутьев и схватила Бэннона за шею, как челюсти бойцовской собаки.

Бэннон задыхался и отбивался, пытаясь отстраниться.

— Прошу…

Адесса некоторое время забавлялась зрелищем, а затем схватила цилиндрический предмет с черной рукоятью, висевший у ее бедра. У оружия был тонкий острый наконечник, как у шила сапожника. Морасит уколола острием предплечье Яна и каким-то образом послала взрыв боли, подобный молнии. Ян разжал руку, пошатнулся и рухнул на пол.

Бэннон упал перед решеткой камеры.

— Ян…

— Он больше тебя не побеспокоит, чемпион, — сказала Адесса.

Оправившись от волны боли, Ян поднялся и встал в своей камере. Он смотрел на Бэннона с гневом и отвращением.

Адесса схватила Бэннона за ворот его свободной коричневой рубашки, будто сцапала животное за загривок.

— Я не могу допустить, чтобы мой чемпион был выбит из колеи. Ты должен уйти. — Она оттащила его от камеры.

— Ян! — прокричал Бэннон. — Прости!

— Он не хочет иметь с тобой ничего общего, — сказала наставница Морасит. — Оставь его в покое.

Приближалась ночь. Никки в одиночестве шла по выложенным плиткой просторным коридорам огромного особняка и смотрела на россыпь сверкающих звезд через открытые окна в крыше, обрамленные лозами. В нишах и в углах стояли мраморные статуи ильдакарцев из разных слоев общества: стройная молодая женщина с кувшином воды на плече; широкогрудый охотник с двумя зайцами, подвешенными на пояс; стражник в короткой накидке, чешуйчатом нагруднике и наплечнике — таких же, как у верховного капитана Эйвери; даже старуха со сгорбленной от непосильного труда спиной с выражением горькой злобы на лице: ее голова была повернута в сторону, будто она осуждала каждого, кто проходит мимо.

Никки никогда не была ценительницей искусства, хотя, когда она пленила Ричарда и жила с ним в Алтур'Ранге, называя своим мужем, то видела его удивительно красивую резьбу по камню. Особым его творением была вдохновляющая и впечатляющая статуя «Жизнь», чья художественная сила была настолько неоспорима, что спровоцировала революцию в угнетенном городе.

Однако статуи в огромном особняке не казались обычными украшениями. Они не были настолько жуткими, как отвратительные скульптуры, при помощи которых брат Нарев стремился показать недостатки человечества, но все же вызывали тревогу. Никки догадалась, что это были настоящие граждане Ильдакара, обращенные в камень в наказание за преступления — как погонщик яксенов. Главнокомандующий волшебник Максим считал себя главным скульптором Ильдакара, хотя работал с магией и плотью, а не с камнем.