Проклятие древних жилищ
(Романы, рассказы) - Рэй Жан - Страница 22

Стояла ночь, мы вышли безмолвной группой и стали жадно всматриваться в конец улицы. Вода едва светилась в лучах луны. Мне показалось, что я узнаю безрадостный пейзаж.

В другие дни ожидание столь тягуче, что сгибаются плечи, глухо трещат кости, словно атмосферу наполняют свинцом.

Однажды вечером Жарвис внезапно поднялся среди пьющих посетителей.

Фу-Ман исчез — больше никто не прикоснулся к стаканам.

В ночи разносился вой, все вышли из таверны и глядели туда, куда указывала рука Жарвиса.

В конце лежащей в руинах улицы над низкой водой светились огни судна.

Красный и зеленый по бортам, желтый на мачте, словно он еще шел в открытом море. И еще был фиолетовый огонь — фантазия капитана.

Вокруг меня царила полная тишина. Люди дрожали и словно лишились сознания. А я с ужасом и удивлением воскликнул:

— Но это же огни Эндимиона!

Я повернулся и убежал, несмотря на ужасающее противодействие, удерживающее меня на месте.

Я слышал шаги компаньонов, которые спешили в конец улицы. В моих глазах внезапно они превратились в покорное стадо, топчущееся у ворот бойни.

«Я знаю, — сказал я себе, потом с осторожностью поправил себя: — Думаю, знаю». Я ничего не знаю.

Мое воображение ловит неведомые формы в бездне кошмара.

Кровопийцы, земные спруты, немыслимые вампиры, таинственные чудовища, которые могут жить в джунглях Гвианы и бразильского Сертао?

«Что за невидимая вещь занимала пустую каюту Эндимиона?» — вопрошает мой бедный разум, как раненая бабочка, бьющая крыльями в клетке черепа, ибо он чувствует, что точка соприкосновения Жарвиса и фантастической истины кроется именно в этом незримом присутствии.

Кровопийцы, земные спруты, вампиры… нет, не это. Хватает девственного леса и саванны, чтобы наполнить кровью их бездонные кубки.

Нет, это не то, поскольку вы, как и я, встретивший в Копенгагене двух беглых французов, встретите прочих мрачных клиентов Жарвиса в любом порту с запретными радостями.

Они будут отплясывать для вас садистский чарльстон в домах с цветами в Марселе или будут играть с вами в разорительный покер в Барселоне. И на их изжелта-бледных лицах будет написано нечто безбрежно отвратительное.

Забывают ли они когда-либо, что из-за закрытых ставен проклятой таверны доносятся болезненные шумы? Они похожи на биение огромных раненых крыл, насыщающих воздух сверхъестественным отчаянием.

Не являлись ли им в некоторые вечера лунные существа, которые, стоя на коленях, безостановочно молились звездам?

А быть может, это был туман, скользивший вдоль бара Жарвиса, туман, который, казалось, дрожит от нечеловеческой печали.

Но я вспоминаю, что мой бедный разум задает вечный и ошеломляющий вопрос:

— Кто был невидимым пассажиром Эндимиона? Дух не садится на корабль, как еврейский перекупщик. Ха-ха! Вспомни сказки бабушки, после которых ты не мог заснуть всю ночь.

Кто сворачивал шею своим жертвам?

…Кошмар, на мгновение смутное чудовище становится четким. Но во мне обитает ужас, и мой разум удерживает дымный образ молящегося тумана и зловещую и мрачную процессию существ, увлекаемых в кровавые ангары.

Я воображаю, что мои проклятые сотоварищи шли на куда более ужасающую бойню, на бойню душ!

— Ибо я их снова увидел…

Да, я вас увидел, мои друзья-бродяги, мои собутыльники по виски, мои товарищи по морским скитаниям, которым известна улица отчаяния.

В ваших глазах живет один и тот же страх. Вы стали жадными до годов, дней и секунд, которые неумолимо уходят.

Туннель разъяренного тайфуна; цейлонский камень, под которым прячется янтарный скорпион или коралловая змея; отвратительный Катило, паук-ткач Австралии; адский прибой на азорских берегах — все, что некогда вызывало у вас безудержный смех, теперь терзает ваше существо невыносимым ужасом, ибо вы имеете дело со Смертью. В смерть не погружаются, как в тихий и спокойный сон.

Дорога туда тянется вдаль.

Вы идете на другой конец улицы.

Прислушайтесь. Позади жалкого стеклянного барьера, отделяющего нас от мрака, плотного, как сгусток крови, зло ревет буря, усиливая свой триумфальный вой.

Она прилетела издалека, из глубин ненавидящих морей. Она принесла с проклятых берегов, где гниют пораженные паршой мертвые моржи, запахи черной болезни и смерти.

Она воет, предвещая тысячи агоний и осаждая наше жалкое кабаре, где подают дешевый виски и тягучий ром.

Она похожа на ребенка-хулигана, который разоряет парк с розами, преследуя божью коровку. Она набрасывается на нашу лачугу, молотя по ней плавниками гигантского ската.

— Почему, — спрашивает Холдер, — надо помещать каждую страшную историю во тьму ночи и разгар ужасной грозы? Художественный прием.

— Нет, — ответил Арне Бир, — такова реальность, так хочет природа. Вы путаете понятия «вокруг» и «окрестный», как говорил профессор французской словесности из Осло, но он никогда не путал виски со стаканом, он был ловкой обезьяной.

Утверждаю, что зачастую буря и темная ночь приводят к опасным событиям.

Арне Бир то ли норвежец, то ли лапландец, но он ученый человек. В долгие ночи в своей северной деревне он много читает и спорит с пастором-учителем, который получает книги с дарственными посвящениями от Сельмы Лагерлеф. — Я, — роняет Пиффшнур, — я говорю…

И Пиффшнур не говорит… больше ничего.

Боже! Я редко видел столь глупое существо, как этот моряк с Эльбы, который вот уже несколько месяцев страдает от морской болезни на Балтике.

Буря взвыла у самой двери, как смертельно раненное животное. Мы выпили и вновь наполнили стаканы чудесным напитком.

— Да, — продолжил Арне Бир, — эти разбушевавшиеся ночи создают прекрасные условия для призраков, для зарождения криминальных мыслей и существ из проклятых миров.

Скажу даже, что они формируют проводящую среду для злобных сил, и только Богу ведомо, не рождают ли они их на адской кухне хаоса и рева.

— Это похоже на проповедь, — проворчал Холмер, — я мало что понимаю, но не хочу, чтобы мне читали мораль.

— Конечно нет, — вмешался глупец Пиффшнур, — мы в этом ничего не понимаем, и эти слова произнесены, чтобы нас оскорбить.

Дверь хлопнула, как звонкая пощечина, и внутрь вошел незнакомец в сопровождении вихря дождя, ветра и ледышек.

— А! — произнес он. — Здесь есть люди. Слава богу!

Ему дали стакан с ромом, но, к нашему возмущению, он даже не пригубил его.

— Не стоит разгуливать по улице, — наставительно сказал Холмер, словно излагая вечные истины.

— Я убегал, — сообщил незнакомец.

Он бросил намокшую шапку в угол, обнажив зловещую лысую голову, похожую на обкатанный горным потоком булыжник. Тут же на ней отразились розовые всполохи лампы.

— Я убегал, — повторил он.

В северных притонах люди ведут себя сдержанно и опасливо, поскольку их окружают болота, соседствующие с морем.

Мы согласно кивнули и подняли безмолвный тост в его честь. В жизни часто случается, что людей преследуют, как зверей, а потому каждый беглец суть брат.

— Я убегал от бури, — продолжал лысый человек.

Глаза Арне Бира вспыхнули веселым огоньком. Холмер разочарованно проворчал, а Пиффшнур выглядел более тупым, чем обычно.

— Но она неслась быстрее меня, и я попал в самый центр ее. Быть может, это не осмелится последовать за мной сюда. Ваша компания защитит меня.

— Это? — спросил Пиффшнур.

Арне Бир недовольно глянул на него. Вопросы беглецу не задают.

— Она! — вскричал человек. — Ужасная вещь, которая несется в центре бури, которая стучится в мою дверь, заставляя убегать от воющего ужаса ночи.

И добавил, немного успокоившись:

— Она не схватила меня.

Арне Бир протянул ему стакан с виски.

— Выпейте это, — посоветовал он. — От рома слюна становится тягучей.