Солнцеворот (СИ) - Криптонов Василий - Страница 28

— Я — человек, — прошептала Ирабиль. И повторила, внимая собственным словам: — Я — человек…

Впервые она произнесла это без внутренней горечи, без страха. Напротив, принцесса почувствовала благодарность Реке за то, что может сейчас повалиться вот на эту кровать, уснуть, сбросить с плеч усталость, а утром проснуться, исполненной новых сил, которые предстоит истратить за день. Наконец-то она ощутила непонятную разницу между человеком и вампиром. Человек создан, чтобы повторять один день снова и снова. День, месяц, год… Устал — отдохни, и утром попробуешь снова. Вампир же напоминал пущенную из лука стрелу. Лететь прямо, пока не закончатся силы, или не встретится мишень. Так и она пыталась лететь до сего дня, и недоумевала, почему не получается. Но вот пришло осознание:

— Я — человек!

У печи лежала кучка дров и огниво. Ирабиль, наученная жизнью в поселке старателей, развела огонь и минуту посидела перед ним, наслаждаясь теплом и представляя, как она выглядит в рыже-алых отблесках. Улыбалась и смотрела в огонь, который был таким уютным и добрым, человеческим, а не вампирским, который мог лишь разрушать.

Кастилос и Роткир всё ещё сидели в сенцах, видимо, приходя в себя. Ирабиль поднялась на ноги, стащила сапоги, дав отдых натруженным ногам, и принялась обследовать дом дальше. Кроватей было три. Не кроватей даже, а так, лежака деревянных, но и то куда лучше голой земли. Широкий круглый стол, три стула с резными спинками, а вдоль стен — множество шкафчиков, полочек. Принцесса не спеша их осмотрела. Обнаружились свечи и подсвечники, банки со всяческими приправами, и даже еда. Полоски вяленого мяса на полке, сушеные грибы на ниточке, на такой же ниточке — сушеные рыбки. И крупа, название которой Ирабиль даже не пыталась вспомнить, но из неё точно варили что-то съедобное в поселке.

Больше всего принцессу обрадовал погребок, на который она наткнулась случайно, запнувшись о металлическое кольцо в полу. Вроде три раза тут прошла, и был совершенно гладкий пол, а тут вдруг — кольцо. Спустившись вниз по скрипящей лестнице, Ирабиль увидела лари с картошкой и морковью, ещё какие-то неизвестные овощи, с которыми можно будет разобраться потом. Пока хватит и картошки! Ирабиль набрала полные руки, прижала к себе, не думая о том, как испачкается, и поползла наверх, с трудом удерживаясь на лестнице.

Когда дверь открылась и в дом вошли бледные и мрачные Кастилос и Роткир, принцессе казалось, что она живет тут всю жизнь. Она зажгла три свечи, закрыла ставни, в казанке помешивала очередной кулинарный шедевр под названием «Черте что из всего подряд».

— Когда ты успела? — спросил Роткир с удивлением.

— Так вы сколько там просидели, — засмеялась Ирабиль, тряся ложкой над казанком.

Роткир хмыкнул и переглянулся с Кастилосом. У того выражение лица было — мрачнее некуда.

— Нам нужно уйти, — сказал он, и чувствовалось, что нелегко ему даются эти слова.

— Нам нужно поесть, — сказала Ирабиль. — И выспаться. А утром поговорим.

Она была человеком, он — вампиром. И он нахмурился:

— Здесь опасно находиться, я знаю этот дом.

— Я тоже знаю. — Ирабиль на него даже не посмотрела. — Возьми тарелки там, на полке. И ложки. Роткир! Помоги притащить котёл.

«Котлом» она назвала казанок.

— И! — Кастилос положил руку ей на плечо. — Я понимаю, ты устала, ты измучена. Но здесь мы не останемся. Это нехорошее место. Выведи нас отсюда обратно, и я тебе всё расскажу.

Роткир молчал. Когда запустилось его сердце, он вновь помрачнел, ушел в глухую задумчивость. Тем не менее, взял полотенце и, обхватив через него казанок, перенёс его на стол под грозным взглядом Кастилоса.

— Это — хорошее место, — заявила Ирабиль.

В глаза Кастилосу она не смотрела — чувствовала, что вот-вот разревется от обиды, и тогда он победит.

— Что же в нем хорошего?

— А что плохого?

— Ну, для начала, его вообще не должно было быть. Оно должно было сгореть дотла.

— Да? — Теперь она набралась смелости пронзить Кастилоса взглядом. — Меня вот тоже не должно было быть. Я должна была сгореть дотла. Но кое-кто рассудил иначе.

Кастилос отвел взгляд. Он сдался. И принцесса, наравне с триумфом ощутившая вину, поспешила солгать:

— Я не знаю, как отсюда выбраться.

Кастилос развернулся. Ирабиль испугалась, что сейчас он уйдет, но Кастилос подошел к шкафчику, не глядя взял оттуда три тарелки, брякнул ложками. Так, будто делал это тысячу раз. Будто жил здесь…

— Погреб уже появился? — спросил он, сев за стол.

Ирабиль посмотрела на кольцо в полу. Проследив за её взглядом, Кастилос кивнул.

— А дверь пока не открывается, — добавил он утвердительно.

Дверь? Теперь принцесса проследила за его взглядом. Она могла чем угодно поклясться, что раньше там была стена! Но в стене появилась дверь. Подойдя к ней, Ирабиль подергала ручку — глухо. Как будто с той стороны на задвижку заперто. Но с какой «той стороны»? С той стороны — всё, там полянка, а за нею — лес!

— Что это? — полушепотом спросила Ирабиль.

Кастилос издал невеселый смешок.

— Что ж, садись. Ты имеешь право знать, в какую тюрьму угодила.

Закончился обед. Сагда и Унтиди вышли из барака и сели на одну из немногих скамеечек. В последнее время они часто так сидели, глядя на занятия воинов. Вампиры учились сражаться как вампиры. Сегодня был «интересный день». «Скучными днями» девочки называли тренировки в фехтовании, когда воины разбивались на пары и бились друг с другом. Порой бились стенка на стенку (это Сагда так называла, но лишь про себя; она подозревала, что у вампиров есть какое-то другое, подходящее выражение, а не то, к которому она привыкла в деревне), и было немного веселее. А в «интересные дни» вампиры осваивали магию огня.

— На клинок не смотреть! — доносился окрик командира. — Врагу в лицо смотри. Мне в лицо смотри! Пока ты смотришь на клинок, я тебя уж пополам порву.

Сегодняшние бойцы — баронеты из тех, что каждый день прибывали в город со своими господами — не могли знать, откуда пошли эти покрикивания. А вот Сагда с Унтиди помнили, как командир ещё сам был бойцом, одним из многих. А перед ним стоял его величество король Эрлот.

«Не нужно смотреть на клинок, — мягко говорил он. — В бою нужно смотреть только на врага. Если бьешься на кулаках — а вы, деревенский сброд, наверняка не раз позволяли себе эту забаву, — ты ведь не смотришь на кулак. Нет, кулак — часть тебя, и ты знаешь, где он и что делает. Так же и меч — он часть ваших тел, часть ваших душ. Если в душе есть пламя — оно воспламенит клинок. Любая кровь откликнется на зов. В каждом из вас частичка Алой Реки. Те из вас, кто меня не понимает, сделайте шаг вперёд».

Из строя вышли три баронета. Лица их были тупыми, и мечи они держали как палки. Эрлот кивнул. Он вынул из кармана плаща черный платок, завязал себе глаза и обнажил меч. Вспыхнул клинок, будто кто его керосином облил и кресалом чиркнул. Унтиди ахнула, и Сагда закрыла подруге глаза руками.

«Убери! Убери, я хочу смотреть!» — пищала маленькая.

Сагда опустила руки. Какой смысл закрывать детям глаза на ужасы, если ничего, кроме ужасов больше не будет? Слепота не принесет спасения.

На земле дотлевали шесть кучек пепла. Меч Эрлота погас, он убрал его в ножны и с улыбкой избавился от платка.

«Так заканчивают те, кто смотрит на меч, — произнес он всё тем же голосом, в котором не было ни единой нотки гнева. — Они сгорают, разрубленные пополам тем, кто смотрит в лицо врагу».

«Но вы же не смотрели на них!» — воскликнул кто-то.

Эрлот обернулся. Ни Сагда, ни Унтиди не видели его лица, но видели, как исказилось лицо подавшего голос вампира. Видели, как его затрясло.

«Я сказал: в лицо врагу, — повторил Эрлот. — Это — не враг. — Он кивнул в сторону пепла. — Враг — тот, кто хочет тебя уничтожить, отобрать то, что принадлежит тебе, завладеть тем, чем хочешь завладеть ты. Смотри ему в лицо без страха и однажды победишь».