120 дней Содома - де Сад Маркиз Донасье?н Альфонс Франсуа - Страница 4
- Предыдущая
- 4/88
- Следующая
Мальчику тринадцать исполнилось первому. Епископ силой подчинил его своим порочным наклонностям; так как мальчик был очень красив, он наслаждался им восемь дней.
Девочка к указанному возрасту оказалась дурнушкой, но это не остановило Епископа. Удовлетворив свои желания, он рассудил, что, если он оставит детей в живых, может раскрыться правда об их наследстве. И он отправил их в имение своего брата, где жестокими половыми злоупотреблениями довел обоих до смерти. Это произошло в тайне от всех. А нет такого развратника, погрязшего в грехе, который не испытывал бы сладострастия, убивая жертву в момент извержения спермы.
Надеюсь, эта мысль послужит предостережением читателю, которому еще предстоит прочитать весь роман, где об этом будет рассказано подробно.
Итак, успокоившись по поводу изложенных событий, монсиньор возвратился в Париж без малейших угрызений совести, чтобы продолжать жизнь распутника.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КЮРВАЛЬ был старейшина общества. Ему было под шестьдесят. Пристрастие к пороку превратило его почти в полный скелет. Он был высок ростом, сухощав и тонок в кости. На лице выделялись впалые потухшие глаза, рот был зловещего синеватого цвета, нос длинный, подбородок выступал торчком. Покрытый шерстью как сатир, он имел плоскую спину и дряблые ягодицы, похожие на две грязные тряпки, которые болтались на бедрах; кожа на них была такой иссушенной и бесчувственной, как будто бы его всю жизнь стегали кнутом. Посреди ягодиц зияла дыра огромного размера, цветом и запахом напоминающая стульчак в уборной. Чтобы завершить описание прелестей этого сластолюбца из Содома, скажем, что эта часть его тела всегда находилась в таком неопрятном виде, что по кромке были видны нечистоты толщиной в два дюйма. Под животом, тоже дряблом и мертвенно бледном, в зарослях волос висел инструмент любви, который в момент эрекции достигал восьми дюймов в длину и семи в толщину. Но это с ним случалось крайне редко, и требовался целый спектакль, чтобы привести его в состояние возбуждения. Тем не менее, раза два или три в неделю он еще мог. И Председатель без всякого разбора втыкал свой член во все отверстия, хотя задний проход юноши был для него всего предпочтительнее. Председатель сделал себе обрезание таким образом, что головка его члена никогда не была закрытой, – процедура, облегчающая и усиливающая восторги плоти (все специалисты по сладострастию должны взять это на вооружение).
Но и эту часть тела следовало бы содержать в большей чистоте, а у Кюрваля головка, как и заднее отверстие, была вымазана толстым слоем кала.
Столь же нечистоплотен Председатель был в своих вкусах. От него исходило зловоние, что не могло понравиться никому, но его приятели не придавали большого значения таким мелочам и об этом просто не говорили.
Нечасто встретишь такого ловкого и порочного человека как Председатель. К моменту нашего повествования он уже пресытился и отупел до такой степени, что ему для пробуждения сексуальности требовалось по три часа самых грязных и жестоких возбуждений. Что касается извержения спермы, то оно происходило у него чаше, чем эрекция и не больше одного раза за весь вечер, но было незначительно и совершалось после долгих спектаклей, настолько омерзительных, что сами участники отказывались их исполнять, что вызывало у Председателя истеричный гнев, который иногда приводил к желаемому результату лучше, чем все усилия. Кюрваль настолько увяз в трясине разврата, что уже не мог существовать ни в каком ином мире. С его уст без конца срывались самые скверные ругательства, которые он энергично перемешивал с бесчисленными проклятиями и богохульством. Этот беспорядок в мыслях, усиленный постоянным пьянством, превратил его с годами в человека опустившегося и полубезумного.
Рожденный гурманом в такой же степени, что и пьяницей, он был достойным сотрапезником Герцогу; мы еще увидим, на какие подвиги были способны эти обжоры.
В течение последних десяти лет Кюрваль не выполнял своих обязанностей Председателя суда не только потому, что был уже неспособен; я думаю, если бы он и мог еще что-то делать, то его бы упросили никогда больше не утруждать себя. Кюрваль вел жизнь распутника, любые извращения были ему по душе; те, кто его близко знал, подозревали, что в основе его огромного состояния лежат два или три отвратительных убийства. Как бы то ни было, судя по тому, что произойдет в дальнейшем, именно этот вид извращений в высшей степени его возбуждал; за это преступление, сведений о котором почти нет, он и был удален от Верховного Суда.
Теперь мы поведаем читателю об одной истории, которая даст ему представление о характере Кюрваля.
Рядом с домом председателя проживал бедный носильщик, отец прелестной девочки, который имел несчастье обладать возвышенными чувствами. Уже раз двадцать к нему и его жене приходили посыльные с предложениями за большие деньги уступить девочку, но родители упорно отказывались. Тогда Кюрваль, от которого исходили эти предложения и которого эти отказы только возбуждали, не зная как заполучить девочку в свою постель, решил попросту колесовать носильщика. План был хорошо продуман и точно выполнен. Два или три мошенника, нанятых Председателем, уже в конце месяца обвинили несчастного в преступлении, которого тот никогда не совершал, что вскоре привело его в парижскую тюрьму Консьержери. Председатель, как вы понимаете, сразу завладел этим делом и, так как он не был заинтересован в его долгом разбирательстве, то, благодаря подлогу и деньгам несчастный в три дня получил приговор: «колесование», хотя ни одного преступления он в своей жизни не совершил и только хотел уберечь честь дочери. Вскоре последовали ходатайства. Вызвали в суд мать девочки и так представили ей дело: мол, она – единственная, кто может спасти мужа, если согласится на предложение Председателя. Она посоветовалась – к кому она обратилась, вы догадываетесь, – и ответ ей был: медлить нельзя. Несчастная, плача, сама привела дочку к ногам судьи; он обещал все, но на самом деле не собирался держать свои обещания. Он не только опасался, что в случае освобождения муж узнает, какая цена заплачена за его жизнь, но тут был и особый садизм: получить обещанное, не выполнив обещания. Этому преступлению Кюрваль придал особую окраску порочности и жестокости, что в высшей степени возбуждало его сладострастие.
Его дом находился напротив того места в Париже, где совершались казни. Казнь несчастного должна была происходить как раз там. В назначенное время к нему привели жену и дочь носильщика. Окна со стороны площади были занавешены, так что жертвы не знали, что там происходит. Негодяй, хорошо осведомленный о часе казни, выбрал этот момент, чтобы обесчестить дочь, причем он заставил мать держать девочку в объятиях и так все устроил, что выпустил сперму в задний проход дочери в тот момент, когда отца колесовали на площади. Как только дело было сделано, он закричал: «А теперь идите смотреть, как я сдержал свое обещание!» И открыл окно. Когда несчастные увидели своего мужа и отца истекающим кровью под ножом палача, обе потеряли сознание. Но Кюрваль все предвидел; обморок стал их агонией: обе были отравлены и никогда больше не открыли глаз.
Несмотря на предпринятые меры предосторожности, чтобы навсегда скрыть эту историю, кое-что все же просочилось наружу. О смерти женщин не узнал никто, но в деле мужа заподозрили служебную недобросовестность. Мотив преступления был наполовину известен, и результатом стала отставка Председателя.
С этого момента Кюрваль, которому не надо было больше соблюдать внешние приличия, пустился очертя голову во все пороки и преступления. Свои будущие жертвы он искал повсюду, убивая их в соответствии с извращенностью жестоких вкусов. Так, для удовлетворения своих желаний он использовал класс неимущих. Днем и ночью он отыскивал бедных женщин, ютящихся по чердакам и сараям, под предлогом помощи, заманивал их к себе, насиловал и отравлял собственноручно; это было его любимым развлечением. Мужчины, женщины, дети – ему было безразлично, кто это был, – лишь бы испытать сладострастие. За эти преступления он мог тысячи раз оказаться на эшафоте, если бы не его кредиты и золото, которое тысячи раз его спасало. Можно не сомневаться в том, что он, как его приятели, был далек от религии; более того, он ее страстно ненавидел, и в этом у него были особенные заслуги, поскольку в свое время им было написано несколько антирелигиозных произведений; они даже имели успех, о котором он без конца вспоминал, и который был еще одним излюбленным источником его наслаждения.
- Предыдущая
- 4/88
- Следующая
