Маг поневоле (СИ) - Алексин Иван - Страница 12

— Значит, в придворные маги пробиться нереально, — заключил я.

— В общем-то, да, — согласился со мной Гонда, вольготно растянувшись на зелёной траве. — Хотя мага земли, да и воды тоже, пожалуй, всё же возьмут. Мало их очень. Над ними в каждом городе трясутся.

— Вот именно — мало, — вновь влез верзила, решивший видимо прервать свой обет молчания. — Потому как дар особый иметь надо! Магом земли один из многих тыщ становится.

— А ты откуда знаешь? — Поинтересовался у него Гонда, лениво ковыряясь в зубах. — Я вот ничего такого не слышал.

— Батя у меня каждый год подряжается оброк княжьему управителю в город отвозить. Он и сказывал, — нехотя ответил тот, — что у нас на всё княжество только два водных колдуна и есть. В Виличе, при самом князе, находятся, а остальные либо огневики, либо воздушники. А по земле колдунов, почитай, уже как пару сотен лет ни одного нету!

— А чем огневики то хуже? — Удивился я.

— Откуда я знаю. Вроде послабже они будут, — пожал плечами парень и, чуть помедлив, добавил. — Меня Марком кличут.

— Скоро узнаем, — сладко потянулся Гонта и начал неспешно собирать пожитки в мешок. — Ежели великому Исидору будет угодно, через седмицу в Виличе будем. Скорей бы уж. Обрыдла мне эта дорога!

"Действительно. Скорей бы уж", — мысленно согласился я с ним. — "Там хоть какая-то определённость в моём положении наступит. Если не с прошлым, то хотя бы с настоящим".

Хотя в кое в чём, я для себя уже определился. Мой это мир. Однозначно мой. Полдня в дороге мне для осознания данного факта вполне хватило. Знакомое просто вокруг всё. Я бы даже сказал — родное. И деревья эти хвойные, сплошной стеной обступившие дорогу и слегка увядшая, но всё ещё зелёная трава и даже грязь эта непролазная, с противным чавканьем, хватавшая за ноги.

Еда вон, опять же! Я повертел в руке зелёный огрызок и, закинув его в рот, начал неспешно жевать. Как есть огурец! Я такие, "помнится", в детстве, с грядок таскать любил — похрустеть. И остальной харч, что мы с Гондой на пару умяли, тоже ничем новым меня не удивил.

И не важно, что я ничего этого не помню. Тут уже узнавание на бессознательном уровне идёт. Оно самой природой заложено. И какой из этого вывод? То, что я и вправду местный? Ладно. Посмотрим. Тут ещё вариант с попаданием в прошлое себя не исчерпал или в параллельный мир. Время покажет. Тем более, что что-то изменить я всё равно не могу.

— Тебе проще. Ты же круглый сирота. Сам говорил, — вывел меня из задумчивости чей-то голос. Похоже, пока я витал в облаках, тут уже целый спор разгорелся. — Что тебе терять то было? Тебе что в деревне, с голодухи, пухнуть, что в школе мажеской.

Я оглянулся и встретился глазами с третьим членом нашей маленькой группы: щуплым пареньком в замызганной телогрейке и драном треухе, завязанном на подбородке, несмотря на довольно тёплый день. Парнишка смотрел зло и непримиримо, словно я в той, прошлой жизни, успел ему изрядно насвинячить.

— Вон ему было что терять, — продолжил между тем белобрысый, кивнув в мою сторону. — У них деревня богатая, дворов за две сотни будет. Почти город! И живут, наверное, сытно. Тати в такую деревеньку не сунутся, частокол вишь, какой возвели и мужиков много. Степняки туда тоже не доходят. Не любят они лес. Шибко не любят. Не жизнь, а кулебяки с медом.

— То-то он, видать, от хорошей жизни, штопаными портками и куцым армячишком сверкает, — не согласился с ним Марк и вздохнул. — Нее. Крестьянствовать везде тяжко. Лучше, конечно, чем мажеским промыслом заниматься, но тоже не хлеб с маслом.

— Гляди Вельд, разговорили мы их с тобой, — усмехнулся Гонда. — А то не поверишь, больше трех дён с ними бреду и слова вытянуть не мог. — Он неспешно стянул штаны и, не стесняясь, здесь же облегчился. — Только сопли пускали и бубнили что-то себе под нос.

Марк с белобрысым последовали его примеру. Я брезгливо отвернулся и, не спеша, пошёл к ближайшим деревьям, благо лес шумел совсем рядом.

— Далеко направился? — Что-то в насмешливом голосе Гонды заставило меня остановиться. Я обернулся и встретился с тремя парами глаз, буквально сверлившими мне спину. Только, так и не сказавший мне за всю дорогу и пары слов Силантий старательно отворачивался.

— Отчаянный ты паря, — с каким-то даже восхищением заметил белобрысый. — То в пустошь в одиночку лезешь, то в лесок, со стигмой на шее, прёшься. Тебе бы ещё коня достать, да по степи на нём прокатится. Совсем-то будет!

— А что не так то? — Не понял я. — Мне по нужде нужно.

— Ты видно и вправду блаженный какой-то, — покачал головой белобрысый. — Пустошь, она конечно такая. Кому тело искорежит, кому душу покалечит. Может и память отнять. Но не также! И куда деревенские глядели, когда тебя в колдуны отдавали?

— Да не хотели они отпускать! Сам же слышал, — затравленно огрызнулся я. — Ты лучше объясни, что не так то?

— Да ладно тебе, Лузга, — примирительно сказал Гонда и положил руку мне на плечо. — Не видишь разве? Он, и вправду, ничего не знает. И я хорош, — поморщился он. — Былины всякие ему сказываю, а о том, что в магах его ждёт, и чего в дороге опасаться нужно, обсказать не догадался!

— Потому что, это даже младенцы знают, — возразил Марк, накидывая на плечи узелок. — Как такое забыть то можно? Да и мы чай не няньки. Вон у него для этого земляк есть.

Силантий, никак не прокомментировав замечание в свой адрес, всё также молча, поднялся и, прихватив мешок, направился в сторону обоза.

— Земляки разные бывают, — задумчиво посмотрел ему вслед Гонда. — Некоторые пострашнее ловцов оказаться могут.

— Каких ловцов? — Поинтересовался я, плюнув на условности, поливая ближайшие кусты.

— Тех, с которыми ты только что познакомиться хотел, — язвительно отозвался Лузга, тоже бросивший заинтересованный взгляд на спину удаляющегося Силантия.

— Ты хоть зачем нам стигму на шею вешают, помнишь? — Повернулся ко мне Гонда и, увидев мой отрицательный жест, горестно вздохнул. — Беда с тобой! Ты думаешь почто, мы сами в Вилич своей волей топаем, хотя ни я, ни Марк, ни вон Лузга, туда особо не рвёмся? Не разбегаемся никуда? На самом деле, всё просто. Во-первых, если ты сбежишь, из твоей деревни уже троих без всякого баллота, вместо тебя, заберут, ну а потом, взбешённые мужики на твоих родичах отыграются. Обычно вместе с хатой сжигают. Но даже не это самое главное! — Гонда как-то так хищно улыбнулся. — Вон Марка или Лузгу это может и удержит, а у меня родичей нет. Сирота я. И к землякам особо тёплых чувств не питаю. Тут другое. — Юноша смачно высморкался себе под ноги и потёр на шее стигму. — В общем, если мы вместе с отцом-послушником в школу не войдём, Трое нам дадут три дня на размышление. От каждого бога, по одному. А по их истечению, камешек на стигме станет белого цвета.

— И что? — Не понял я.

— И то! — Вызверился Лузга, обернувшись. — Пока она чёрная, ты под защитой Троих. Тебя трогать нельзя. А как побелеет, то всё! Беглец ты. И каждый встречный тебя перенять обязан. Снять её самому невозможно, потому как заклятье мажеское на ней лежит. Так что схватят непременно. Больно уж награда велика.

— Много дают? — Решил уточнить я.

— Да уж не поскупились, — скривился Гонда. — На эти деньги пару коров купить можно. Но даже не это главное! Деревня того, кто тебя изловит, на следующий год от баллота освобождается. Не будут там его тянуть! Так что, куда ты не сунься с белой стигмой, везде конец один. Свяжут и в город отвезут.

— А дальше?

— А дальше всё просто, — с воодушевлением ответил Лузга. — В твою деревню отцы-вершители нагрянут, да троих отроков с собой прихватят! Да ещё и грошей, что в награду, за твою поимку, уплачено было, вдвое встребуют. А тебя в Виличе, на лобном месте, прилюдно сказнят. Причём, я слыхивал, что вершители каждый раз что-нибудь этакое придумывают. Ну, чтоб и корчился подольше и вопил погромче. У жрецов палачи ещё те затейники!

— Может и не сказнят, — задумчиво почесал голову Марк. — Я слыхивал, что отцы-радетели всех помеченных к себе забирают. Ходоков из них, значитса, делают.