Мэвр (СИ) - Филдпайк Марк - Страница 21

Она не может. Она вообще уже ничего не может и хочет только, чтобы Мадан поскорее ушёл. Будь её воля, она бы вообще никогда больше с ним не встречалась.

— Невероятно…

— Вот именно! Невероятно, невозможно, немыслимо. Но прямо здесь, у нас, на последнем этаже — настоящее окно в другой мир. Величайшая из возможностей, которая выпадает на долю учёного. Да, вы — археолог, но что мешает вам стать первым в мире неологом? Юдей, ведь вы понимаете, что рано или поздно…

«Меня покупают?»

— … нам придётся выйти из тени. Скрывать такой феномен от всего Хаолама — кощунство. И мы обязательно это сделаем, но только тогда, когда убедимся, что мэвр не представляет для нашего мира серьёзной опасности.

— К чему вы ведёте?

— Научные работы, монографии, трактаты, сборники эссе. Вы можете стать пионером новой науки, защитником города, посвящённой в величайшую тайну Хаолама. Разве это не щедрая компенсация за нашу ошибку?

Юдей не чувствует ничего, кроме усталости. Энергия, хлынувшая в неё пять минут назад, иссякла и только сейчас она понимает, что резервов больше нет, что она выжата и выпотрошена. Она всё. Слова Мадана полны смыслом, но не затрагивают её душу. Всепоглощающая серость медленно пожирает окружающий мир и Юдей знает, что у неё совсем немного времени.

— Мадан, чего вы от меня хотите?

— Чтобы вы сказали «да». Поверьте, нам всем будет легче, если мы буд…

— Да.

— Что?

— Да. Я согласна.

— На что?

— На то, что вы предлагаете.

— Но…

— Мадан. Пожалуйста.

Что-то в её голосе заставляет директора замолчать. Юдей смотрит на него, но Мадан понимает, что она вряд ли его видит. Много ли толку с такого согласия? С другой стороны, у него ведь есть свидетели, важные свидетели, и это главное. Даст Элоим, Юдей не будет артачиться и не откажется от своих слов завтра.

— Простите мою бестактность, Юдей. Отдыхайте.

Новоиспечённая охотница откидывается на подушки, закрывает глаза и засыпает быстрее, чем Мадан успевает встать со стула. Несколько секунд директор довольно смотрит на Юдей, кивает зеркалу и уходит прочь.

>>>

— Согласие получено, — рапортует воздуху Реза. Он не отрывал взгляда от стекла с начала разговора и что-то чиркал в блокноте. Твердолобость ибтахина неприятно удивляет Хак.

— Ипор, не будь придурком. Девочка только-только пришла в себя, а наш дрожайший накинулся на неё, как петух на курочку. Если это согласие, то можешь прямо сейчас заколачивать меня в гроб и хоронить заживо.

Охотница поворачивается к Резе и неожиданно для себя натыкается на жёсткий, словно кирпичная стена, взгляд. Хак догадывается, что начальник ибтахинов особо не жалует иноземцев, иноверцев и прочих «ино», но настолько открытую холодную ненависть она видела лишь однажды, и то существо едва ли можно было причислить к человеческому роду.

— Что-то не так?

— Директор прислал нас, чтобы мы засвидетельствовали полученное согласие. Согласие прозвучало.

Обстановка в комнате быстро накаляется. Хак не любит, когда с ней обращаются как с дурой и марионеткой, а Реза, судя по всему, решил не просто дёрнуть за все ниточки разом, но ещё и выставить это как исполнение своего долга.

«Цонов сын», — думает Хак и встаёт.

— Если у тебя нет мозгов, это не моя проблема, — говорит охотница и направляется к выходу, но Реза не торопится уходить с дороги. Хак смотрит на него долгим взглядом кота, столкнувшегося с обнаглевшей мышью.

— Вопросы?

— Кажется, ты забываешь своё…

— Ипор, цепной пёс тут ты, но даже собаки понимают, когда хозяева их обманывают. Хочешь верить в «полученное согласие»? Верь. Но меня заставлять не надо.

Ибтахин молча разворачивается, забирает со стола блокнот. Хак замечает движение задолго до того, как Реза начинает его делать.

«Грёбанный дилетант».

Ручка замирает в миллиметре от зрачка ибтахина. Сам он дышит сквозь зубы из-за того, что его кисть выгнута под неестественным углом. Если прислушаться, можно услышать лёгкое похрустывание.

— Сколько ещё раз мне нужно отделать тебя, чтобы ты наконец-то понял? Можешь вылизывать ему задницу сколько хочешь. Согласия не было. И если девочка захочет уйти, я её держать не буду.

Хак отпускает ибтахина, тот падает на колено, цедит что-то неразборчивое и растирает кисть. Охотница замирает у двери.

— Когда кизерим её укусил, выбора у неё всё равно не осталось. А у тебя он был всегда, Ипор. И почему ты стал такой сволочью?

Оба наблюдателя покидают комнату. Реза закрывает дверь, и под бренчание замка Юдей на секунду просыпается, обводит осоловелым взглядом палату, переворачивается на другой бок и вновь засыпает.

Три дня Юдей проводит в смутном ощущении, что её обманули. И крупно. Ей уже приходилось бывать жертвой мошенников и тогда чувство было похожим.

«Почему я согласилась?» — вновь и вновь спрашивает Юдей, а находя ответ, тут же бежит от него, не желая признавать часть своей натуры. В конце концов, кто она такая? Всего лишь человек.

«Уже нет, — грустно думает Юдей. — Хотела быть не такой как все? Получай».

Основное занятие пациентки — наблюдать за тем, как медсёстры меняют повязку на её руке дважды в день. Бинты присыхают намертво, несмотря на густой слой лиловой мази, которая неимоверно жжёт и заставляет Юдей поскуливать от боли Когда медсестра выходит из палаты, она сворачивается клубком, свешивает руку с кровати и старается не тревожить её. Несколько раз Юдей думает о том, чтобы отрезать руку. Или отрубить. Ей снятся сны: в первый раз конечность отсекают топором, во второй — большим кухонным ножом. Просыпаясь, она ненароком трясёт или шевелит перевязанной рукой и та вспыхивает новым приступом боли.

На третий день Юдей даже привыкает и перестаёт обращать внимание на жжение. Куда сильнее её донимает одиночество. Хэш Оумер так и не появляется, доктора на ежедневном осмотре что-то бормочут под нос, а если и говорят с ней, то отделываются общими фразами. Заходит Мадан Наки, но его женщина не выносит. Он кажется Юдей ненадёжным, а в чём-то даже опасным: много слов, много мелких движений. Она устаёт от директора в первые пять минут, а он остаётся ещё на полчаса, чтобы «не дать гостье заскучать».

«Я пленница, а не гостья», — думает Юдей, но продолжает улыбаться и делает вид, что слушает Мадана. В бесконечном словесном потоке она часто слышит незнакомые термины и слова, явно относящиеся к СЛИМу, но не просит их пояснить, потому что до последнего отказывается верить, что её «да», сказанное под давлением и в состоянии крайнего изнеможения, окончательное.

«Я ещё смогу отказаться», — думает она и представляет, как вернётся домой, бросит пальто на крючок, сядет на кухне. Кашива, как обычно, будет помешивать что-нибудь ароматное в кастрюльке и попросит её рассказать о том, как прошёл день. За тихой беседой и ужином Хагвул незаметно и мягко укроет ночь, и, засыпая, Юдей подумает: «А не так всё и плохо».

«Вот только теперь мне придётся объяснять, где я пропадала целый месяц».

Четвёртый день обещал стать точно таким же, как и три предыдущих. Проснувшись, Юдей садится в кровати и упирается взглядом в дверь. Скоро придёт медсестра: принесёт завтрак и сделает очередную перевязку. Ночью женщине снился какой-то сон, но она его не запомнила. Лишь обрывки: она и Хэш стоят над обрывом, а внизу бушует чёрный океан.

«Только ты сможешь его поймать», — говорит Хэш. Гигант одет во всё чёрное и сливается с обступившим их мраком, но его выдают глаза. Две ярко-жёлтых, идеально круглых монеты. Они светятся и разгоняют черноту, но Юдей точно знает, что дальше ей придётся пойти одной.

«Ну и чертовщина».

Хочется лезть на стену от скуки.

Она слышит скрип задолго до того, как входит медсестра. Обострившийся слух проблема для Юдей, она и до этого спала чутко, а теперь слышит каждый шорох. На адаптацию ушло два дня. Она подозревает, что трансформация затронула не только слух и кожу, но никто не торопится ей ничего объяснять, потому она изучает своё новое тело по мере необходимости.