Мэвр (СИ) - Филдпайк Марк - Страница 17

Конечно, сходство с человеческим существом есть: голова, два глаза, руки и ноги. Дальше начинаются различия, например — в цвете кожи. Большую часть тела крошечного гуманоида укрывает хламида из незнакомой Йониму ткани, но голова открыта, и два огромных янтарных глаза изучают его с любопытством и даже, кажется, весельем.

«Он должен меня бояться…» — недоумённо размышляет Йоним. Он легко представляет, как выглядит для этого существа. Выпуклый белый костюм, круглая голова, непонятные приборы и устройства на груди, поясе, руках и бёдрах. Но ребёнок протягивает к нему ручки и что-то лопочет. Слов, если это слова, мужчина не различает, но ощущает сильное желание взять мальчика на руки и защитить его во чтобы то ни стало.

«Откуда я знаю, что это — мальчик?!» — думает первопроходец. Может ли беззащитный ребёнок быть ещё одной ловушкой мэвра? Желание с каждой секундой становится сильнее, висок пронзает боль. Йоним не связывает два этих факта: некогда, да и потрясение даёт о себе знать. Медленно подойдя к мальчишке, он осторожно поднимает его на руки и прижимает к себе.

— Откуда ты здесь? — спрашивает он одними губами. Конечно, ребёнок не может его слышать, а если бы и мог, то вряд ли бы понял язык из другого мира, но вместо того, чтобы продолжить лопотать, или вновь захныкать, он прижимается к шлему лбом, упирается в него обеими ладошками и смотрит внутрь. Вспыхнувшее видение чуть не заставляет Йонима вновь упасть, он чудом удерживается на ногах. Лишь много позже первопроходец поймёт то, что показал ему мальчик, но в тот момент его пронзают волны страха и он бросается бежать.

Кустарник отступает, но всё более неохотно. Несмотря на тряску, мальчик в руках мужчины клюёт носом. Когда показывается нечто, похожее на утоптанную дорогу, Йоним прибавляет ходу, пусть его лёгкие и готовы вспыхнуть. Последние метры он преодолевает, надеясь, что костюм выдержит атаку плотных ветвей.

Йоним вываливается на лиловую траву. Мальчика он прижимает к груди, чтобы твари до него не дотянулись. Ребёнок беззаботно свернулся калачиком и спит, будто бы его жизни теперь ничего не угрожает. Самое время перевести дух и подумать, что делать дальше, но времени на отдых нет. Ему нужно добраться до безопасного места, а единственное известное ему — очень далеко. В другом мире.

«Кхалон», — повторяет про себя Йоним, медленно поднимаясь. Перед ним раскинулась долина, но чужеродная красота больше не притягивает взгляд. Импульс гонит его, подстёгивает изнутри, словно обезумевший кучер надсадно хрипящую лошадь, и противиться ему невозможно. Стоит только допустить мысль о том, чтобы остановиться и всё обдумать, как тут же накатывает ноющая боль. Потому мужчина идёт. Он переставляет ноги, хотя думает, что больше не сможет. Высматривает холм, хотя перед глазами всё плывёт.

«Мне… нужно… кхалон», — мысли повторяются, каждый раз искажаясь всё больше, словно на пластинке с дефектом. Кхалон — ответ, спасение, отдых. Он превращается в смысл жизни Йонима и тот забывает обо всём, кроме серебристого фантома окна и мальчика.

Нужно идти, чтобы спасти ребёнка. И он идёт.

>>>

— Ты ведь почти изжарил мой мозг, — говорит Йоним. После такой долгой паузы, что любой другой давно бы ушёл, но Хэш продолжает сидеть в кресле и смотреть в окно. Он не читает мысли старика, просто чувствует отдельные эманации на уровне ощущений, воспринимает их автоматически, как хорошо настроенное радио. Эту связь никому не под силу разорвать.

— Защитная реакция. Я до сих пор не знаю, как оно работает, ты же знаешь.

— Знаю, Хэш. Но истории это не меняет.

— Да, не меняет.

Они оба виновны без вины. И теперь, спустя столько лет, прошлое настигает их, заставляет вспомнить не только события, но и былые обиды.

Хэшу рассказывали о том, что происходило с Йонимом после того, как он вернулся. Вывалился из кхалона, скрючившись и едва дыша. Подоспевшие медики ожидали увидеть что угодно, кроме годовалого обитателя мэвра, разумного и очень похожего на человека. Конечно, их разделили: выжившего отправили в лазарет, приходить в себя, а младенца, у которого тогда ещё даже не было имени, заперли в исследовательской камере и наблюдали, разрабатывая систему общения.

Просыпаясь, Йоним бился в страшных судорогах и требовал вернуть ему ребёнка, но делал это на языке, которого никто не понимал, похожего на сочетание свистящих и щёлкающих звуков, в котором тяжело было разобрать не то что слова, а язык в принципе. Мальчик же наоборот, будто впал в анабиоз: он почти не двигался, всё время спал или делал вид что спит. Из всего предложенного, он пил только воду, да и то изредка. Так продолжалось около недели, пока, в качестве эксперимента, путешественника и коренного жителя мэвра не попробовали воссоединить. Состояния обоих пришло в норму за пару часов. К тому же, мальчик явно понимал своего названного отца, а Йоним мог переводить то немногое, что рассказывал ему мэврианский туземец.

— Я приношу свои из…

— Не стоит, Хэш, мой мальчик, — останавливает ректор и смотрит на гиганта. — Ты просто хотел жить, как и я. Нам повезло встретить друг друга в тот момент. Что же до сегодняшнего дня…

— Ты можешь меня отпустить.

— Куда?

— В мэвр. Я бы отправился в свою собственную экспедицию, может быть, нашёл бы родных и… наладил контакт. Я вернусь, ты же знаешь.

— Да. Но я не могу тебя отпустить. Мэвр опасен.

— Для людей.

— И для тебя тоже. Теперь — да. Ты слишком долго пробыл среди нас, мы вырастили тебя. Страшно подумать… тридцать лет. То, что оберегало тебя тогда, давно пропало.

— Или нет…

— Хэш, ты знаешь, я не могу тебя отпустить. Не сейчас. Когда кизеримы активизировались пуще прежнего. Нас некому защитить.

— Я обучу новенькую. Юдей.

— Ей всё равно не сравниться с тобой. Никому не сравниться.

Хэш редко проявляет чувства. Многие считают, что это из-за того, что он их не испытывает вовсе, но Йоним знает, что гигант мало кому доверяет, потому предпочитает не высовываться. Филин научился вычислять порывы Хэша по мельчайшим движениям, едва заметным оттенкам голоса.

— Значит ты можешь рисковать моей жизнью тут. Но не хочешь, чтобы я отыскал родных. Боишься, что я останусь с ними.

— Нет.

— Боишься, что предпочту свой народ вашему?

— Хэш, я…

— Понимаю. Можно?

Охотник встаёт, подходит к кротовой норе и тянется к потайной ручке. Йоним хочет его остановить, да только не знает как. Чтобы он сейчас не сказал, это будет звучать жалко. К тому же да, он боится. За Хэша и за себя, за СЛИМ и Хагвул, за всех тех несчастных, вроде Юдей, кто может стать невинной жертвой человеческого любопытства. Его, Йонима, любопытства.

— Да, сынок, — тихо шепчет ректор Университета, когда дверь мягко встаёт на место за вышедшим посетителем, так и не дождавшимся ответа.

Кошмар напоминает о себе бьющим в набат сердцем и промокшей насквозь подушкой. Чуть позже Юдей поймёт, что пострадала ещё и простынь, но пока она укрывается ею с головой и медленно осознаёт, где находится. Тусклый свет напоминает о коридоре из сна, резкие свистящие звуки, шорохи и обрывки голосов сливаются в параноидальный полушёпот. Женщина вздрагивает, когда открывается дверь.

Первым в проёме появляется столик на резиновых колёсиках. Его катит перед собой медсестра. Маска доброжелательности застыла на её лице, но приглядевшись, легко прочесть за ней и тревогу, и сомнение. Юдей не видит ничего, хотя во все глаза смотрит на вошедшую женщину.

— Что случилось? — спрашивает медсестра. Подходит ближе. Сквозь пелену собственных забот она наконец-то замечает, что пациентка ведёт себя странно.

— Я… — Юдей чувствует слабость в руках и ногах, голова кружится, хотя она лежит. — Мне… не хорошо.

— Я позову доктора.

— Не надо.

— Дайте-ка я… ох, нужно перестелить!

Юдей не писалась в детстве, но слышала истории о сверстниках, с которыми это случалось регулярно.