Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель - Страница 26

Индиана переменилась по вине Райана Миллера, другого объяснения быть не могло, хотя частный детектив и уверял, будто нет никаких конкретных причин для подобных выводов. Достаточно посмотреть на Миллера, с его сломанным носом и брутальным видом, чтобы понять, насколько он опасен. Келлер представлял себе этого гладиатора в постели с Индианой, и на него накатывала тошнота. Мешает ли ему культя? Кто знает, может, в этом его преимущество: женщины любопытны, их возбуждают самые странные вещи. Келлер не мог высказать Индиане свои подозрения, ревность недостойна такого человека, как он, унизительна — даже с психиатром и то об этом стыдно говорить. По словам Индианы выходило, что ветеран — ее лучший друг, что само по себе нестерпимо, ведь эта роль принадлежит ему, Келлеру; к тому же он был уверен, что платонические отношения между таким мужчиной, как Миллер, и такой женщиной, как Индиана, решительно невозможны. Келлеру было необходимо знать, что происходит между этой парой в кабинете номер восемь, или во время частых прогулок по лесу, или в лофте Миллера, где Индиане, по сути, делать нечего.

Отчеты Сэмюэла Хамильтона-младшего были слишком расплывчаты. Келлер перестал доверять сыщику: вдруг он выгораживает Индиану. Хамильтон даже имел наглость дать ему совет: вместо того чтобы следить за Индианой, нужно попытаться заново завоевать ее любовь — как будто ему самому это не приходило в голову; но как это сделать, когда Райан Миллер путается под ногами? Надо найти способ удалить его или уничтожить. В минуту слабости Келлер даже намекнул детективу: наверняка у того есть связи, за соответствующую цену он мог бы найти вольного стрелка, хотя бы, к примеру, из корейской банды, но Хамильтон решительно отказался. «На меня не рассчитывайте; если вам нужен наемный убийца, ищите такого сами». Мысль о том, чтобы покончить дело парой выстрелов, была не более чем минутной прихотью, не такой он человек, и потом, уж если заходит речь об оружии, то Миллеру палец в рот не клади. Что бы сделал Келлер, получив неопровержимые доказательства неверности Индианы? Этот вопрос назойливой мухой вертелся в уме, не давая покоя.

Нужно заново завоевать любовь Индианы, как и говорил детектив. От этих слов у него мурашки бежали по коже, надо же — «завоевать любовь», как в телесериалах; но, в конце концов, что-то ведь нужно делать, нельзя сидеть сложа руки. Келлер уверял психиатра, что способен соблазнить женщину, ведь это у него получалось в начале их связи; он может предложить ей гораздо больше, чем одноногий калека, поскольку знает ее лучше, чем кто бы то ни было, и умеет доставить ей радость; не зря он потратил целых четыре года на то, чтобы пробудить в ней чувственность, даря наслаждения, какие ни один мужчина не сможет подарить, тем более такой грубый солдафон, как Миллер. Психоаналитик слушал, не говоря ни слова, и собственные доводы, повторяемые из сеанса в сеанс, казались Келлеру все менее весомыми.

В воскресенье, в шесть часов вечера, вместо того чтобы дожидаться Индиану в сюите отеля «Фэрмонт», предполагая, как всегда, поужинать в номере, посмотреть фильм и заняться любовью, Келлер решил удивить ее, изменив сценарий. Он забрал возлюбленную из отцовского дома и повез в Музей де Янга, на выставку мастеров венецианской школы: сорок картин из Венского художественного музея. Келлер не хотел смотреть выставку в толпе и благодаря дружбе с директором добился частной экскурсии после закрытия музея. Современное здание, тихое и безлюдное, казалось каким-то храмом будущего из стекла, стали и мрамора; просторные залы правильной геометрической формы были залиты светом.

Экскурсовод, которого им прислали, оказался молодым прыщавым парнишкой, с речами, вызубренными наизусть; Келлер своим авторитетом искусствоведа моментально заставил его умолкнуть. На Индиане было синее платье, узкое и короткое: одежка эта больше прелестей выставляла напоказ, нежели скрывала; повседневный пиджачок песочного цвета, который она сняла, когда вошла в музей, и потертые сапожки под змеиную кожу: Келлер не раз пытался заменить их на что-то более приличное, но Индиана упорно обувалась в это дешевое старье, считая такую обувь удобной. Гид поприветствовал ее, разинув рот, и так и не пришел в себя до самого конца экскурсии. В ответ на ее вопросы он бормотал что-то невразумительное, потерявшись в синих глазах этой ослепительной красавицы, чуть не лишившись чувств от греховного запаха корицы и цветов, впав в неистовое возбуждение при виде золотых кудрей, растрепанных так, будто женщина только что поднялась с постели, и совершенно ошалев от того, как она шла впереди, вызывающе покачивая бедрами.

Если бы Келлер не переживал периода эмоционального спада, его бы развлекла такая реакция юного гида: в прошлом ему частенько приходилось наблюдать нечто подобное. Обычно ему нравилось ходить куда-то в сопровождении женщины, которую желают другие мужчины, но в этот раз он был не в настроении отвлекаться от поставленной цели: вернуть восхищение Индианы. Раздраженный, он оттеснил ее от гида, схватил за руку, даже чересчур крепко, и повел от картины к картине, рассказывая о том, какую роль играла в шестнадцатом веке Венеция, независимая республика, которая к тому моменту, когда эти мастера писали свои картины, существовала уже тысячу лет как центр коммерции и культуры; показал, подчеркивая детали, как изобретение масляных красок привело к коренным изменениям в живописной технике. Индиана была прилежной ученицей, с охотой усваивала все, что Келлер желал ей преподать, от «Камасутры» до тонкостей поедания артишоков; тем более внимательно слушала она, когда речь заходила об искусстве.

Через час они оказались в последнем зале перед огромным полотном, которое Келлер особенно жаждал показать Индиане: «Сусанна и старцы» Тинторетто. На стене висела только эта картина, перед ней поставили сиденья, чтобы можно было удобно расположиться и спокойно все рассмотреть. Тему Сусанны, рассказывал Келлер, затрагивали многие художники Возрождения и барокко. По тем временам это была порнография: удобный предлог, чтобы показать обнаженное женское тело и похоть мужчин. Богачи заказывали такие картины и вешали у себя в покоях, а за особую плату живописец мог придать Сусанне черты возлюбленной мецената.

— Согласно легенде, Сусанна была добродетельной замужней женщиной, которую два развратных старика застали, когда она купалась под деревом в своем саду. Сусанна отвергла их притязания, и тогда старики ее оклеветали, заявив, что видели, как она принимает у себя молодого мужчину. Внебрачная связь женщин каралась смертью, — говорил Келлер.

— Только женщин? — спросила Индиана.

— Разумеется. Эта история рассказывается в Библии, в греческом переводе Книги пророка Даниила: библейские рассказы все отдают мачизмом.

— А что было потом?

— Судья допросил старцев по отдельности, а они не успели договориться, под каким именно деревом красавица занималась любовью. Один говорил, что под вязом, другой — под дубом или что-то в этом роде. Стало очевидно, что они лгут, и таким образом репутация благородной Сусанны была восстановлена.

— Надеюсь, эти шутники получили свое, — насупилась Индиана.

— Согласно одной из версий, их казнили, согласно другой — только пожурили немного. Ты бы, Индиана, которую предпочла?

— Ни ту ни другую: что-то среднее. Я против смертной казни, но ведь и справедливость должна восторжествовать. Что ты думаешь о тюремном заключении, штрафе и обязательстве прилюдно попросить прощения у Сусанны и ее мужа?

— Ты снисходительна. Сусанну казнили бы, не будь ее невинность доказана. Было бы только справедливо, если бы эту пару бесстыжих старикашек присудили к такому же наказанию, — заворчал Келлер из чувства противоречия, поскольку тоже не был сторонником смертной казни, разве что в особых случаях.

— Зуб за зуб, око за око… При таком раскладе мы бы все были кривыми и носили вставные челюсти, — развеселилась Индиана.

— В конечном счете судьба лжецов не самое главное, так ведь? — Келлер в первый раз обратился к гиду; тот молча кивнул. — Похотливые старцы почти незаметны, их фигуры расположены в темной части полотна. Интерес представляет Сусанна, только она. Взгляните на кожу молодой женщины, теплую, нежную, освещенную лучами вечернего солнца. Обратите внимание на мягкость плоти, на томность позы. Речь идет не о девушке, мы знаем, что она замужем, что она посвящена в тайны телесной любви. Тинторетто удалось схватить и запечатлеть равновесие между девичьей невинностью и женской чувственностью, оба качества сосуществуют в Сусанне в этот краткий, ускользающий миг, прежде чем время наложит на красавицу свой отпечаток. Миг волшебства. Посмотрите на нее, молодой человек: не кажется ли вам, что вожделение старцев оправданно?