Зелёная мантия - де Линт Чарльз - Страница 8

• Предыдущая
• 8/71
• Следующая

– А лимонад ты как собираешься пить? – усмехнулся Валенти.

Али захихикала и отняла руку.

– Помочь вам ещё с забором?

– Обязательно. А ты говорила с мамой насчёт обеда у меня? Что она сказала?

– Сказала – хорошо.

– Грандиозно! Это пиршество ты никогда не забудешь, Али. Начнём с antipasti[16] и…

– Что такое «антипасти»?

– Это закуски – оливки, холодное мясо, сыр… знаешь? Так начнём с этого и немного белого вина – мама разрешит тебе выпить вина?

– За обедом – конечно!

– Вот и хорошо. Как насчёт субботнего вечера?

Али кивнула и вслед за ним вернулась в огород. Натягивая вместе с девочкой проволочную сетку, Валенти продолжал составлять меню предстоящего обеда. День пролетел незаметно, и Али пришлось отправиться домой бегом, потому что она опаздывала к ужину.

Валенти смотрел ей вслед и надеялся, что не сделал ошибки, так много рассказав ей о себе. Но он был рад, что решился. Нехорошо иметь секреты от друзей.

Тони убрал инструмент в сарай и пошёл к дому. Попозже он собирался прогуляться по лесу за домом Али и поискать следы её ночного визитёра. Занимаясь обедом, он раздумывал, брать ли с собой оружие. В конце концов решил довольствоваться тростью. Зачем ему здесь пистолет?

На склоне горы у Змеиного озера стоял высокий серо-голубой валун – указующий палец скалы, протянутый к небу среди сосен, кедров, кленов, берёз и дубов. Он казался неотделимым от леса и каменного хребта, прорезавшего усыпанную листвой землю, но был старше обоих – уцелевший обломок некой тайны. Над ним лес карабкался к вершине холма густой порослью кустов и старых деревьев; под ним молодой лесок стекал с крутизны, окружая деревушку Новый Волдинг с её полями, и уходил дальше, навстречу Чёрному ручью и дальним землям. Олени чесали молодые рога об этот валун, оставляя на нем бархатистую плёнку. Козы и овцы паслись здесь так часто, что полянка всегда выглядела недавно подстриженным газоном. Но чаще всего на лужайку приходил Томми Даффин, чтобы сыграть скале песню на тростниковой дудочке-флейте. Он играл вечерами, когда спускались сумерки.

Все Даффины – и нынешний Томми, и его отец, и дед – отличались простыми грубыми чертами. У Томми были круглые одутловатые щеки, пустой взгляд и жёсткие нечёсаные волосы, дыбом стоявшие на голове. Но стоило ему достать флейту, все изменялось.

Лицо становилось тоньше, и в глазах вспыхивали огоньки – мерцающие огоньки светлячков, говорившие: я знаю тайну, слушайте её в моей музыке. И куда девался пятнадцатилетний паренёк, живший с матерью во втором от холма домике деревушки?

Во вторник вечером Льюис увидел проходящего мимо Томми и, не вставая со ступеньки, помахал ему рукой. Томми кивнул вполне дружески, хотя глаза его уже смотрели вдаль и он не замедлил шага, направляясь к валуну. Похожий на волка Гаффа пробежал через поле за хижиной Льюиса, кружным путём следуя к той же цели, что и его хозяин.

Льюис все сидел на ступеньке перед домом, слушая песню дрозда и гудение мошкары, а затем – громче и много сладостней – напев флейты Томми.

Деревенские один за другим тянулись к горе Змеиного озера, которую называли холмом Волда, по имени пригорка, оставленного ими в Старом Свете. Первыми прошли Латтены: Уильям и Элла, крепкие, но уже начинающие седеть, рядом их сын Уилли-младший с женой Рэйчел. За ними тесной компанией Альден Мадден, Эмери и Люка Блегг, сестры Хиббут, Дженни и Руфь. Мать Томми, Флора, шла под руку со старой Айли Тичнер, единственной – с тех пор, как прошлой зимой скончался её муж – обитательницей Нового Волдинга, обогнавшей Льюиса годами.

Немного погодя показался Питер Скегланд с женой Гердой и дочерьми Кэйт и Холли. Рядом с девочками Скегланд шагал Мартин Твиди. Его родители, Джордж и Сюзанна, ненамного отстали от молодых. Замыкала процессию Лили Спелкин, которой нынче летом исполнялось шестьдесят три года. Она сохранила девическую стройность и живость и нередко выходила поплясать вместе с молодёжью под весёлую музыку Томми.

«Немного нас осталось, – раздумывал Льюис, догоняя Лили. – Пока ещё живы все семьи, переселившиеся сюда в начале двадцатых, но они вымирают, медленно, но верно. Мы живём долго, но лучше не думать о том времени, когда не останется никого, кто соблюдал старый обычай».

Детей всегда было мало – а за последние десять лет не прибавилось ни одного. И многие ушли из деревни. Из двенадцати хижин, составлявших Новый Волдинг, четыре стоят пустыми. И хватает одного из двух больших бревенчатых амбаров, чтобы укрыть на зиму истаявшее стадо и запасы хлеба. Во всей деревне разрасталось только кладбище.

– Люблю я это время года, – сказала Лили. Льюис не спешил отвечать, и она взяла его под руку. – Ты слишком много думаешь, Льюис. Смотри – состаришься прежде времени.

Льюис вымученно улыбнулся:

– А это уж никуда не годится, правда?

– Вот появится в этом году Джанго, – сказала она ему, – спрошу, не найдётся ли у него для тебя бодрящего чая. Что угодно, лишь бы подстегнуть тебя, Льюис, и заставить оторвать нос от книг да вдохнуть немного свежего воздуха. Помнишь, как мы, бывало, гуляли?

Льюис кивнул. Бывало, когда ещё жива была его жена Вера, до того, как уехал и не вернулся сын Эдмонд, до того, как он понял: то, что так долго связывало их, кончается. И муж Лили, Джевон, был тогда ещё жив, и в деревне не стало ещё так тихо.

Теперь Новый Волдинг был полон не жизнью – воспоминаниями. Посёлок все больше казался заброшенным. Музыка Томми позволяла забыть – но только пока она звучала. Она была бессильна привлечь в селение новую кровь. И старинная тайна, обитавшая здесь, казалась уже не такой глубокой. И некому было сдержать тёмную свору псов. И настанет день, уже совсем скоро, когда…

– Льюис!

Лили воткнула ему в бок острый локоток, вернув к настоящему, но он все же успел додумать последнюю мысль: настанет день, когда все закончится.

– То, что мы чувствуем, – проговорила Лили, – то, что отдаём, так же важно, как то, что мы берём. Уж тебе не следовало бы об этом забывать – сам же мне говорил.

Льюис кивнул. Музыка звучала не в пустыне и не для одного слушателя. Она связывала их с тайной. И в каждом, кто слышал мелодию, она отражала лишь то, что уже было в нем прежде.

– Ты права, Лили, – сказал Льюис, подхватывая её под локоть. – Я все забываю – а ведь это так просто.

Лили поцеловала его в сухую морщинистую щеку, потом потянула за руку.

– Идём, Льюис. Что-то такое сегодня в воздухе, и, кажется, я хочу танцевать.

Льюис улыбнулся ей. Рука об руку они поспешили вслед за другими, увлекаемыми музыкой флейты к поляне у валуна. На лужайку вышел только Томми. Остальные стояли и сидели полукругом среди деревьев и глядели, как он играет. Последний луч дневного света упал на музыканта, и на один ослепительный миг Томми словно засиял. Его дыхание будило в тростнике восторженные звуки. Они задыхались, будто спешили навстречу наступающей ночи. Когда совсем стемнело, флейта заиграла джигу.

Сестры Хиббут – обеим уже за пятьдесят – первыми вышли в круг деревьев. Они двигались в такт музыке, и седеющие волосы Дженни рассыпались по плечам, когда она подстраивалась к старшей сестре, не столь лёгкой в движениях. За ними выскочили Кэйт и Холли Скегланд, обе юные и прыткие, хотя ещё по-детски неуклюжие. Лили оставила Льюиса и тоже вышла на луг.

Смотревшим из-за деревьев чудилось, что на поляне под музыку флейты пляшут не только эти пятеро. Над травой мелькали лёгкие, прозрачные фигурки отчаянных плясунов, двигавшихся с волшебным изяществом. Это был майский танец, срывавший прохладные серебристые лунные яблоки, а не яркие солнечные плоды.

Льюис искал и нашёл среди мельтешащих плясунов извивающуюся фигурку ночной гостьи. Её кошачьи движения вызывали в памяти резвящуюся рысь и были не менее игривы. Мартин Твиди оставил старших и бросился в круг, схватил за руки сестрёнок Кэйт и Холли и закружился с ними. Душа Льюиса наполнялась радостью. Жизнь возвращалась. И тут беззаботная плясовая сменилась горьковато-сладким напевом.

• Предыдущая
• 8/71
• Следующая