Выбери любимый жанр

Темнота в солнечный день - Бушков Александр Александрович - Страница 7


Изменить размер шрифта:

7

– Да уж, – заключил Батуала. – Застукай они нас с кысандером, впятером бы накидали. Мы б потом пришли с кодлой, да все равно по чавке получили бы, а их потом еще найти надо…

– Валим отсюда?

– Да ну, раз на раз не приходится, снаряд в одну воронку два раза не падает… До конца пройдем.

Они двинулись дальше, столь же зорко озираясь. Почти у самого конца лесочка повезло, обнаружился под кустом другой кот, серый, еще толще белого. И, в отличие от белого, должной революционной бдительности не проявивший. Подпустил охотников вплотную – и был моментально изловлен, да и на руках у Батуалы почти не дергался.

– То ли дурной, то ли ленивый, – констатировал Батуала, поглаживая пленного котофея по голове. – Иди суда, мой пряничный сахар, щас полетаешь чуток…

– Верит в человечество, – хмыкнул Доцент.

– Перестанет скоро… Пошли?

– А во-он…

– Мля, ну лучше и не найдешь…

Благодаря высокому цоколю первый этаж новостройки оказался на высоте этажей полутора обычных хрущевок. Створка кухонного окна была распахнута настежь, в кухне горел свет и слышалось тихое позвякивание посуды. Пройти мимо такого подарка судьбы не было никакой возможности – себя уважать перестанешь.

– Давай, – сказал Батуала, передавая котофея Сеньке. – Ага, вон и лавочка подходящая…

В кошкоболе все трое приобрели немалый опыт, но у Сеньки лучше всех получалось.

– Щас, – сказал он, приняв нужную позу и подняв на уровень плеча все еще не подозревавшего ничего дурного кота. – Спускаемый аппарат, как и рассчитано, звезданулся восточнее Караганды…

И, широко размахнувшись, молодецким броском послал котофея прямехонько в раскрытое окно. Котофей, успев еще взреветь дурным мявом от столь резкой перемены жизненной обстановки, угодил аккурат в щель меж неплотно задернутыми занавесками. Все трое опрометью кинулись к лавочке. Слышали за спиной отчаянный звон посуды, женский визг и яростные мужские маты – судя по их накалу, метко пущенный котофей не только побил посуду на столе, но еще и сковырнул бутылку со спиртным: завтра должна была, как обычно после пятницы, наступить суббота, и честный советский труженик решил культурно расслабиться… Вот только у нас, мужик, хрен расслабишься, подумал Митя с чувством глубокого удовлетворения – с таковым советским людям полагалось исключительно встречать новые эпохальные призывы партии и решения очередного исторического съезда. Ничего, партия не обеднеет…

– От блажит! – удовлетворенно сказал Батуала, слушая неумолчные маты. – В семь этажей с чердаком. Точно, не интеллигент, а передовой советский пролетарий. Точно, котофей ему пузырь снес…

– А может, не передовой?

– А чего ж ему хату в хорошей новостройке дали? Ударник коммунистического труда, точно… Вон, харю высунул…

В окошко и точно высунулся здоровенный мужик в майке, бешеным взглядом озирая двор. И, понятное дело, ничего не увидел – что бы он разглядел в уличной полутьме из ярко освещенной кухни? А если бы и увидел, то только трех приличных молодых людей, сидевших с гитарой на лавочке. Свидетелей не было, а отпечатков пальцев на котофее не останется. Конечно, налицо предусмотренное родным Уголовным кодексом мелкое хулиганство, но вы сначала что-нибудь докажите, граждане мильтоны… В жизни не случалось, чтобы кто-нибудь из-за такого кошкобола заявление подавал, – да и мусорам оно нужно, как зайцу барабан…

Из подъезда бомбой вылетел взъерошенный кошак и кинулся в лесочек. Судя по виду, веры в человечество у него поубавилось. Маты в кухне уже затихли, но стекло позвякивало – его, похоже, заметали в совок.

– Точно, котофей пузырь снес, – сказал Батуала.

– Ничего, все лари еще открыты, – сказал Доцент. – Успеет затариться, если душа горит.

– Ну что, теперь пора и в ЗЗ?

– А куда ж еще? Только сначала в ларь. У девок еще занятия не начались, спирта нету…

– Само собой, в ларь…

Они встали и двинулись в ту сторону, откуда пришли, в самом прекрасном расположении духа: удачная охота и удачный кошкобол подряд друг за другом далеко не всегда случаются. А потому душа просила лирики, которую Батуала старательно и выдавал:

Я хочу вам рассказать, как я любил когда-то,
правда, это было так давно…
Помню, часто брел я по аллеям сада,
чтоб шепнуть в открытое окно…

Остальные дружно подхватывали припев:

Гёрл… Гёрл…

Трудно сказать, что за народный умелец переложил на русский одну из битловских песен, наверняка не сибирский, но пришла она за Урал давно и пелась часто.

По ночам она мне часто
снится в белом платье,
снится мне, что снова я влюблен.
Раскрывает для меня, любя, свои объятья,
счастлив я, но это только сон…
Гёрл… Гёрл…

Мите не единожды приходило в голову, что налицо некий парадокс – о любви пели все и часто, а вот по-настоящему не влюблялся никто. За исключением, пожалуй что, Шмурани – и чем кончилось? Понятно, школьные влюбленности не в счет – это было насквозь несерьезно и быстренько схлынуло с получением аттестата зрелости, как вода знаменитого миусского наводнения шестьдесят шестого года…

Затарились быстро – ближайший ларь в это время был почти пуст. Да и с чего бы ему быть полному, если в радиусе километра, Митя прикидывал по спидометру мотоцикла, таких ларей не меньше полутора десятков? Выйдя на улицу, напоролись на мелкое, но интересное приключение: стоявший в очереди мужичонка бичевского вида в ларе зачем-то задержался, но потом их обогнал и, покосившись, неприязненно проворчал:

– «Шипучее» пьют, аристократы…

Неосторожно было с его стороны задевать троих только и искавших приключений лоботрясов в месте, где милиции на километр не видно. Сам-то, жалкая и ничтожная личность, покупал один-единственный пол-литровый пузырек «плодововыгодного» за рубль ноль пять, да и рассчитался мелочью, где медяков было больше половины.

– Батуала, а ведь голимая вылазка контрреволюции… – сказал Сенька.

– В корень смотрите, товарищ комиссар… – согласился Батуала.

Отдал свою бутылку Доценту, в два шага догнал мужичонку, взял за шкирку, гуманно развернул спиной к большому газону и наставительно сказал:

– Как учил нас товарищ Бендер, аристократы все в Париже…

И провел короткий с правой, не особенно и размашистый. Мужичонка улетел на газон, где и успокоился, не разбив бутылку. Судя по пропитой роже, не исключал, что его будут бить ногами. Только кому он сдался?

Батуала вернулся, взял бутылку, и они двинулись дальше, свернули налево, где справа был Дикий Лес, а слева – новостройка с частой цепочкой фонарей и широкой асфальтированной дорожкой. Когда навстречу показалась девчонка в коротеньком платьице, Батуала оживился, вновь отдал бутылку Доценту и перекинул гитару на грудь:

На самой совершенной из планет
все трезво, все разумно, все толково —
помним дом мы!
Чего там только не было,
чего там только нет…

И благодаря большой практике подгадал так, что с девчонкой они сошлись лицом к лицу аккурат на заключительных строчках куплета. Дорогу ей не загораживал – не те места, – но этак легонечко выдвинулся чуть наперерез и закончил браво:

Но хочется чего-нибудь такого…
Земного, земного!

И с неприкрытым намеком огладил взглядом ее стройные ножки. Девчонка его преспокойно обошла, беззлобно огрызнувшись на ходу:

7
Перейти на страницу:
Мир литературы