Дом ночи и цепей (СИ) - Аннандейл Дэвид - Страница 2

У меня не было темных мыслей. Не было предчувствия угрозы.

Но когда я отвернулся обратно, на меня вдруг нахлынуло головокружение. Я споткнулся, едва не уронив Зандера, земля словно стала предательски ненадежной под моими ногами. Казалось, она тонкая, будто паутина, вот-вот разорвется, и мы рухнем в кошмарную пропасть. Зандер обмяк в моих руках, его голова безжизненно повисла, словно шея была переломана. Элиана тащила труп Катрин, не обращая внимания на кровь, лившуюся из перерезанного горла нашей дочери.

Я вдохнул, пытаясь набрать в грудь воздуха, чтобы закричать. Я словно тонул, падая и задыхаясь одновременно.

А потом это мгновение прошло. Кошмар исчез, испарился из моей памяти. Дорога была безопасной, мои дети невредимы. У меня просто закружилась голова, вот и все. Я уверенно шагал дальше, и спустя несколько секунд думал, что всего лишь слишком быстро повернул голову, и от этого она закружилась.

Многие годы это было все, что я помнил. Даже когда воспоминания об испуге Катрин и Зандера вернулись, мое ужасное видение оставалось скрытым, не появляясь на поверхности памяти.

Пока я не вернулся на Солус. Пока не увидел Мальвейль снова.

Вестибюль перед Залом Суда на линкоре «Вечная Ярость» имел полукруглую форму и ширину в самой широкой части пятьдесят четыре шага. Я сосчитал их. У стены рядом с тяжелыми бронзовыми дверьми, отделявшими меня от моих судей, стоял единственный железный стул. Я еще не садился на него. Я не мог сидеть неподвижно. Я ходил по вестибюлю, не потому что движение приносило мне облегчение, но лишь для того, чтобы избежать проклятья неподвижности.

С обоих бортов в вестибюле были огромные окна высотой от палубы до потолка, и с левого борта в них был виден обугленный камень, который когда-то был имперским миром под названием Клострум. Миром, спасти который было моим долгом. Каждый раз, проходя мимо этих окон, я замирал, вздрагивая от терзавшего меня чувства вины, и не в силах отвести взгляд. Это зрелище притягивало меня, словно крюками вцепляясь в мою душу. Снова и снова я взирал на мертвый мир, и потом отворачивался, мое сердце тяжело стучало, в животе словно разверзалась пустота, а левая ладонь покрывалась потом.

Моя правая ладонь ничего не чувствовала. Так же, как и остальная правая рука, и правая нога. Они были аугметическими, заменившими конечности из плоти, которых я лишился на Клоструме. Я еще не привык к ним. И шагал по вестибюлю не только потому, что испытывал тревогу. Я пытался скорее привыкнуть к новой реальности своего тела. Едва слышное жужжание сервомоторов было для меня еще чуждым звуком, машинным голосом, который я пока еще не связывал с собой. Это был шепот, следовавший за мной повсюду, и источник его был скрыт от глаз, хотя всегда находился близко. Рука и нога работали хорошо, повинуясь импульсам, которые посылал мой мозг. Мне не приходилось сознательно направлять их движения. И в то же время они были чем-то чужим. Они принадлежали кому-то другому, кому-то, чьи намерения идеально отражали мои. Я испытывал фантомные боли в исчезнувших конечностях, и эти боли совпадали с местами на аугметике, но происходили не из нее. Я был разделенным существом, изображавшим единое.

Моя душа была так же разделена, как и тело. Я присутствовал в настоящем, борясь с мучительным чувством вины. Но я был и где-то вдалеке, часть моего разума укрылась в некоем коконе оцепенения и взирала на мои страдания с холодным безразличием.

Я ждал в вестибюле несколько часов. Когда мои глаза не обращались к зрелищу мертвого Клострума, они останавливались на барельефе на бронзовых дверях. На каждой из них была изображена массивная фигура, олицетворение Правосудия, воплощенное в героических линиях, со скрещенными руками и суровым лицом, взгляд устремлен куда-то над моей головой, словно в ожидании приговора мне. Здесь не найти милосердия.

Я и не ожидал милосердия. Да и не хотел.

Не думаю, что я вообще чего-то хотел. Больше нет. Я ожидал вызова в Зал Суда без нетерпения. Я даже не чувствовал желания, чтобы процесс скорее закончился. Я ощущал лишь чувство вины, словно копье, бившее в щит оцепенения. Щит, удерживавший воспоминания о Клоструме. Мне нужно было защититься от них, иначе они разорвут меня, и я совсем не смогу функционировать. А я намеревался, по крайней мере, встретить свою судьбу с достоинством. Я чувствовал, что это мой долг перед полком. Перед моими погибшими солдатами.

- Спокойно, - прошептал я себе, снова подходя к левому окну. – Спокойно.

Но усилие избежать воспоминаний дало обратный эффект. Вместо того, чтобы защититься от них, я лишь сделал их сильнее. Они обрушились на мою защиту. Они явились ко мне в виде клешней и когтей, которые могли разорвать «Леман Русс», словно бумажный. В виде тел, раздувшихся от биологического оружия. Они нахлынули роем, затмившим небеса и покрывшим землю нескончаемым ковром ужаса. Я видел героев моего полка, солдат, которые безоговорочно доверяли мне, которые исполняли мои приказы без колебаний и смотрели на меня, ожидая, что я укажу им путь к победе. Я видел, как чудовища превращали их в кровавое месиво. Видел, как океан челюстей пожирал мой полк.

Я был в башенном люке своей командирской «Химеры». Громадное чудовище бросилось на нас. Оно возвышалось над «Химерой», его гигантское тело было защищено непробиваемой хитиновой броней, ужасные лапы оканчивались когтями, похожими на зазубренные копья. Оно вонзило когти в борта «Химеры», подняло ее и, разорвав надвое, отбросило куски в сторону. Я отлетел и упал на землю в двадцати ярдах от горящих обломков. Я пытался встать. Пытался умереть достойно. Прежде чем я смог подняться, твари бежали по мне, едва замечая меня. Один тиранидский воин задержался, и его когти пронзили мое плечо и бедро.

Боль снова была мучительно яркой. Боль и звук, ужасный звук рвущихся мышц и ломающихся костей. Боль и запах, смесь запаха моей крови и резкого, обжигающего зловония феромонов ксеноса. Боль и внезапное чувство отсутствия, отделения руки и ноги от тела.

Возвращались и другие воспоминания, более разрозненные и беспорядочные, но не менее ужасные – может быть, даже более ужасные. Вспышки выстрелов, свет и тьма, вопли и рев. Я то возвращался в сознание, то снова терял его. Мои последние воспоминания о солдатах, которые бросились мне на помощь и погибли, спасая своего полковника. Полковника, который подвел их.

Я пошатнулся, очнувшись снова в вестибюле перед Залом Суда, и вцепился в свою аугметическую руку. Моя искусственная нога, казалось, сейчас подкосится, хотя она стояла на палубе устойчиво. Я тяжело дышал, мои ноздри наполняло зловоние ксеносов и бойни. Мои глаза слезились, грудная клетка вздымалась, словно после тяжких усилий. Я зарычал – потому что иначе я бы завопил.

- Полковник, вы можете войти.

Эти слова вырвали меня из плена воспоминаний. Мои глаза прояснились. Бронзовые двери в Зал Суда были открыты. По обеим сторонам от них стояли два человека – один в форме Имперского Флота, другой майор Астра Милитарум - выживший офицер моего Солусского полка.

Я выпрямился, прочистил горло и кивнул майору. Его звали Хетцер. Он был одним из тех, кто спасал меня – и одним из немногих, кто при этом выжил.

Я перешагнул порог в Зал Суда. Четыре барельефных меча на потолке указывали на его центр, откуда взирал огромный череп. Зал был круглым, и я прошел к возвышению в его центре, встав на бронзовую аквилу, инкрустированную в мраморный пол, прямо под взглядом черепа.

Меня окружало кольцо кресел. Все они были заняты. Большинство присутствующих представляли офицеры Астра Милитарум, наиболее заметным из них был генерал Перевен из Солусской Гвардии. Много было и офицеров Имперского Флота – все-таки суд происходил на их корабле. Были и другие. Был капитан Нумитор из 8-й роты Ультрамаринов. Я никогда не видел его раньше, но догадался, кто он. Мы все знали, что Ультрамарины сражались на Клоструме, хотя они были далеко от того боя, в котором сражался – и который проиграл – я. В первый раз я так близко видел одного из Адептус Астартес. Я показался себе ничтожным рядом с ним, ощутив нечто большее, чем просто стыд в присутствии такого возвышенного воина.