Волчья тень - де Линт Чарльз - Страница 79

• Предыдущая
• 79/119
• Следующая

Я смотрю на него, и в голове одна-единственная мысль: «Ничего себе! Настолько хорош, что даже не верится!»

– Ты не гей? – спрашиваю я.

Он хмурится:

– Почему? Оттого что стал медбратом?

Я качаю головой:

– Нет. Я знаю, что нельзя обобщать, но до сих пор все одинокие умные красавчики, какие мне попадались, оказывались геями.

– По-твоему, я умный красавчик?

– Вообще-то да. У вас что, зеркала в сестринской нет?

Он краснеет, но я вижу, что ему приятно. Откашливается.

– Так как же насчет свидания?

– Ты на меня посмотри, – говорю я. – Я не на жалость напрашиваюсь, так что не надо лекций о бодрости духа, но давай смотреть правде в глаза. В ближайшее время мне по городу не гулять.

– Я имел в виду что-нибудь, что тебе по силам, – смущается он. – Можно посмотреть кино в холле или поужинать в кафетерии… что-то в этом роде.

Под моим взглядом он окончательно сбивается и с трудом выговаривает:

– Так как?

– Я думала, таких, как ты, уже не делают, – говорю я.

Мне видно, что из-под воротничка на его лицо накатывает новая волна краски, но он не обращает на это внимания и спокойно ухмыляется.

– Но было бы неплохо, – говорит он, – верно?

Я киваю, хотя в последнее время уже ни в чем не уверена.

Как раз сейчас его интерес ко мне очень осложняет дело. Речь даже не о Сломанной Девочке – поскольку его это, кажется, не смущает. Но что будет, когда он столкнется с Девочкой-Луковкой, которая прячется внутри? Когда разберется, что творится у меня в голове? Провалы в памяти, сложности с интимной близостью и – вершина всего – странствия в страну снов! С виду он славный, нормальный парень. Умный красавчик, я не соврала. Доброе сердце, заботится о людях. Чего еще желать девице?

Но сколько времени ему понадобится, чтобы броситься наутек, заглянув на минутку ко мне в голову? О таких вещах мы с ним ни разу не заговаривали.

Так к чему оттягивать неизбежное? Покончим с ним сразу.

– Ты в волшебство веришь? – спрашиваю я.

Он улыбается во весь рот:

– Ты хочешь спросить, знаю ли я, что ты в него веришь?

Я хлопаю глазами:

– М-да. И это тоже.

– Я тебе признаюсь, – говорит он. – Я уже знал, кто ты такая, еще до того, как ты попала в мою палату.

– Знал?

Он кивает:

– У меня даже одна твоя картина есть – «Желтый мальчик» – та, где эльф-одуванчик облокотился на ржавое автомобильное крыло.

– Так это ты ее купил? Альбина потеряла копию чека, и мы не знали, к кому она попала!

– Альбина?

– Альбина Спрех. Хозяйка галереи «Зеленый Человек», где была наша выставка.

– А, да, теперь вспоминаю. Я просто не знал, как ее зовут.

Мы смотрим друг на друга, и он снова откашливается.

– Так вот, к вопросу о том, верю ли я в волшебство, эльфов и тому подобное… скажем так: я в них не не верю.

– Звучит слишком сложно?

– Но ты ведь меня поняла.

Я киваю. Сама через такое прошла: хотелось поверить – так отчаянно хотелось – и не верилось, пока дальний мир не выложил передо мной наглядные доказательства своего существования. Я умела воображать волшебных существ, но прошло много времени, прежде чем научилась их видеть.

– Мне представляется, – продолжает он, – что в мире есть больше того, что мы умеем видеть. По крайней мере, должно быть. Но беда в том, что я никогда такого не испытывал. Наверное, слишком поглощен миром, который все согласились считать настоящим.

– Я не соглашалась.

Он кивает:

– Знаю. Потому-то меня сразу привлекли твои работы. Я читал твое интервью – давным-давно, в «Кроуси ревью», – ты как будто для меня говорила. Та идея, что целый мир существует на окраине нашего сознания, на окраине мира, в который нас учили верить…

– А ты когда-нибудь пробовал отыскать магию?

Он улыбается:

– Все время ищу. Но у меня такое чувство, что на нее или случайно наткнешься, или она сама тебя найдет.

– Хорошо сказано, – соглашаюсь я.

– Только это значит, что надо все время оставаться для нее открытым, а это нелегко. Твои картины помогают.

– Правда?

– Еще как! – говорит он с воодушевлением, от которого у меня теплеет на сердце. – Когда я смотрю на твои картины, мне снова все кажется возможным.

И тут меня пронзает сожаление. Впервые с тех пор, как мне рассказали, что сталось с моей студией. Нет больше тех картин и никогда не будет. Я и не думала, что они так много значат для кого-то, кроме меня. То есть, если черные дыры не расширятся и не поглотят их, я их никогда не забуду. Но то, что он мне сейчас сказал, – ведь эта одна из двух причин, ради которых я их писала.

– Я что-то не то сказал? – спохватывается Дэниель.

Я качаю головой, но не могу справиться со слезами, переполняющими глаза.

– Сказал, – настаивает он, – я же вижу. Слишком много я болтаю, вот что. Ты, наверное, теперь считаешь меня каким-нибудь чокнутым фанатом…

Я пробую левой рукой достать салфетку, но мне не дотянуться. Рука еще не действует как следует. Дэниель тут же превращается в заботливую сиделку, достает мне салфетку, вытирает глаза, всем видом внушая при этом, будто ничего такого тут нет, обычное дело, я бы и сама могла, просто ему приятно обо мне позаботиться. Не знаю уж, как ему это удается, – у других не получилось бы, ручаюсь.

– Нет, – говорю я, справившись наконец с голосом. – Совсем не то. Просто я вдруг вспомнила пропавшие картины, вот и все.

– Какие картины?

Я осознаю, я ему не говорила. Мои друзья знают, но мы с ними об этом молчим, а остальным я вовсе не рассказывала. А теперь рассказываю, и лицо у него делается до того несчастное, что мне хочется его утешить, но Сломанная Девочка только и способна, что лежать и разговаривать.

– Все в порядке, – говорю я ему. – То есть, конечно, не в порядке, но я справлюсь. Придется справиться.

– Кто способен на такое? – говорит он. «Сестра, если ненавидит тебя достаточно сильно», – думаю я, но не хочу касаться этой темы.

– Кто знает? – отзываюсь я.

– А полиция что-нибудь обнаружила?

Я качаю головой:

– Никаких следов.

Забавно. Он умудрялся словно не замечать моего состояния, а тут его в самом деле пробрало, и держится он неловко. Сломанную Девочку он не жалел, а вот из-за картин чувствует что-то очень похожее на жалость, понимая, что мне, может быть, никогда не написать новых, – и теперь не знает, как со мной держаться.

– Я согласна на свидание, – говорю я ему, потому что мне хочется сменить тему и познакомиться с ним получше тоже хочется. Никаких надежд – какие уж надежды у Сломанной Девочки, – но и совсем отказаться не могу. Хочется исследовать все имеющиеся у нас потенциальные возможности, хотя я заранее знаю, чем все закончится. И почему я не встретила его месяц назад? – Когда у тебя ближайший свободный вечер? – спрашиваю я. – У меня-то в последнее время расписание довольно свободное. Могу сходить в кино.

Я шучу, и он принимает шутку. Справляется с потрясением из-за потерянных картин и улыбается мне. Вот и молодец. Что мне сейчас совершенно ни к чему, так это новая порция жалости.

– Как насчет завтрашнего вечера? – спрашивает он.

– Отлично.

– Что ты предпочитаешь посмотреть?

– Что-нибудь легкое и глупое, – говорю я.

После его ухода я лежу и смотрю в потолок. Но на сей раз я не пересчитываю пятнышки на потолочных плитках. Оказывается, я с нетерпением жду завтрашнего вечера и чувствую себя странно, потому что уже много дней ничего не ждала. Жаль, что мне нельзя поднять трубку и позвонить Софи или Венди, но даже неспособность дотянуться до телефона не портит мне настроения.

Зато это удается Лу.

– Рэйлин Картер, – говорит он, расспросив, как я себя чувствую, и устроившись на стуле, недавно покинутом Дэниелем. – Оказывается, твоя сестра числится в картотеке.

– И большой на нее спрос? – спрашиваю я.

– Ха-ха. Я навел справки и нашел досье, заведенное после судимости в Лос-Анджелесе. Признала себя виновной в домогательстве и получила шесть месяцев. В восемьдесят первом. С тех пор за ней ничего не числится, во всяком случае на бумаге.

• Предыдущая
• 79/119
• Следующая