Маг-искуситель (СИ) - Денисенко Кристина - Страница 34

Вскоре с зажженными факелами отряд эльфов прибыл в пункт назначения.

Аспидно-синяя ночь, спустившаяся на южный лес, была лунной и восхитительно ласковой, мирной и спокойной. В небесной дали горели белые огоньки недосягаемых молчаливых звезд, низкая серебристо-розовая луна насквозь просвещала тонкие облака в форме бегущих по морским волнам двух силуэтов, держащихся за руку. На застывшей глади сонного тростникового озера колыхались мелкие едва различимые ряби. У ближнего берега рядом с поваленным сучковатым стволом высокого кедра проплыли две серые утки с темно-васильковым оперением на голове и голубым воротничком-каемочкой на шее, а за ними вереница маленьких нахохленных птенцов. Каменистый берег озера извилистой линией уходил в черную точку на горизонте. Там простиралась полоса южного леса, отражаемая в зеркальных водах, а немного ближе на открытой поляне горели десятки пламенных трескучих костров, и светились большие треугольные палатки из облегченного хлопка с эмблемами и флагами Империи Восточных Песков.

По периметру развернувшегося пристанища восточной армии стояли часовые — воины с длинными черными хвостами на затылках. Они незамедлительно сделали знак о приближении отряда эльфов своему лидеру Иглесиасу Амаурону, который задумчиво сидел у одного из костров в окружении своих соратников и печального бандуриста, исполняющего задушевные романтические композиции сильным мужским вокалом. Трещали кедровые шишки, и огненные искры фейерверками взлетали над косматыми языками бушующего огня. Обжигающим угольком и сердце Иглесиаса билось в буйной широкой груди. Он так и не дослушал душещипательную балладу о любви бедного рыбака к дочери всемогущего падишаха, и осенним листом, сорванным неукротимым ураганным ветром, поторопился  скорее разыскать свою ненаглядную эльфийку среди сотен прибывающих союзников.

 Силимэри верхом на уставшем единороге шла во втором ряду, и ее глаза, так же как и глаза Иглесиаса, искали знакомый образ, въевшийся глубоко в сознание, как татуировка через кожу в самое сердце.

Уилбер, узнав лидера восточных отрядов, придержал коня и обернулся к Силимэри:

— Можете забыть все, что я наговорил вам после обеда. Вы в праве распоряжаться свой жизнью, как заблагорассудится. Если у вас любовь, то, что тут поделаешь: целуйтесь на здоровье,  — он одобрительно кивнул.

Силимэри промолчала в ответ. Она увидела своего героя, и у нее как будто пропал дар речи. Огни, палатки, воины, ночь и существующая опасность: все расплылось и потеряло всякий смысл. Только он, только она, только любовь.

Иглесиас подбежал к ее Беляшу и помог Силимэри спуститься. Он обхватил ее осиную талию сильными и в то же время нежными пальцами и трепетно прижал к своей горячей груди:

— Ти си моја најлепша девојчица на свету целом (Ты моя самая лучшая девушка во всем мире), — шептал он, — она очекивање као да су трајала вечност (Это ожиданье словно длилось вечность).

— Милый, — Силимэри терлась щекой о влажную кожу и вдыхала ее горько-сладкий запах, — я бы слушала твой голос бесконечно, даже не зная перевода большей части слов: я понимаю тебя по интонации, твоему дыханию, прикосновениям и нежности. Я счастлива, что ты появился в моей жизни. Понимаешь меня? Ты мое счастье!

— Да, драга моја, ја разумем (Да, моя милая, я понимаю). Ты мое счастье! — повторил он.

Он обнял ее и легким прикосновением приподнял подбородок, обвел кончиком указательного пальца контур приоткрытых губ и заглянул в глаза, затуманенные от волнительных чувств и уставшие после изнурительного боя. Силимэри напрочь теряла голову: ей хотелось, чтобы он не прекращал прикасаться к ее коже, чтобы вновь поцеловал так же как за обедом: сладко, опьяняюще и томно. Но когда Иглесиас обнял ее сильнее, она вскрикнула от боли: «Ай, мое плечо», — и машинально охватила его правой рукой, закусив нижнюю губу и сложив брови домиком.

— Ти си рањена ? Повредила си се? (У тебя ранение? Тебя ранили?)

Иглесиас разволновался и бережно накрыл ладонь Силимэри своей ладонью. Он немым вопросом попросил разрешения взглянуть на рану и опустил ее руку вместе со своей. Медленно он оголил плечо и увидел окровавленную перевязку. Кровь на ней была еще свежей и оставляла следы на пальцах.

— Душо моја, то је моја грешка: Морао сам да будем близу тебе. Опрости ми. Кунем се да ћу од сада увек бити ту и нећу дозволити никоме да те повреди (Душа моя,  это я виноват: я  должен был быть рядом с тобой. Прости меня. Я клянусь, что с этого момента я всегда буду рядом и никому не позволю причинить тебе боль).

Силимэри погладила его по щеке. Ее тело горело огнем, и даже из пальцев сочился неистовый палящий жар.

— Душа моя, я догадываюсь, о чем ты говоришь, но до конца не понимаю, — шептала она, — не волнуйся, моя рана затянется и все будет хорошо.

— Ти гориш (Ты вся горишь).

Иглесиас подхватил ее на руки и понес в свою палатку, протискиваясь через столпившихся у костров воинов. Силимэри легонько обнимала его за шею, чувствуя себя в полной безопасности. От Иглесиаса исходила забота, и рядом с ним хотелось быть слабой.

Они скрылись от глаз любопытных вояк, предоставив им право разглядывать только тени. По центру верхнего каркаса на изогнутом в виде змеи крючке висел масляный фонарь, освещающий табачные коричнево-зеленые полотна ткани в золотисто-кукурузный цвет. Иглесиас бережно уложил Силимэри на настил из душистой травы, прикрытый покрывалом из мягкой приятной на ощупь ткани с вышитым красными и желтыми нитями орнаментом из ритмически упорядоченных элементов восточной культуры.

— Вратићу се ускоро моја љубави (Я скоро вернусь, моя любовь), — он поцеловал ее в губы коротким поцелуем и выбежал из палатки.

Силимэри наконец-то смогла закрыть глаза и расслабиться. Ее лицо блестело от пота и в искусственном освещении походило на красивую отлитую бронзовую маску, плотно прилегающую к коже. Руки свободно лежали вдоль тела, и только грудь вздымалась от глубоких и протяжных вздохов.

Как и обещал, Иглесиас не заставил себя долго ждать. Он принес таз с теплой водой, белое полотенце, мыло и чемоданчик с медицинскими принадлежностями.  Силимэри сразу заметила его возвращение и улыбнулась, глядя в его обворожительные, но настороженные глаза.

Иглесиас присел рядом:

— Ти ме збуњујете, моја слатка. Нашао сам те и бојим се да те не изгубим (Ты путаешь меня, моя милая. Я нашел тебя и боюсь потерять), — говорил он медленно и эмоционально. Каждая клеточка его лица говорила вместе с ним, и Силимэри и без знания языка догадывалась, о чем он говорит. Главным было даже не то, какие именно слова он произносил, а то, как он говорил: с любовью и заботой, склоняясь над ней, как мама над колыбелью своего ребенка.

Он развязал шнурок на ее плаще и, помогая подняться, убрал плащ в сторону, потом нежно уложил ее обратно и нижнюю часть плаща вытащил из-под ее округлых бедер, слегка прикрываемых узкой юбкой, поверх которой был широкий ремень, идеально подчеркивающий талию.

 — Ти лепа моја (Ты моя красавица), — говорил восхищенно и отстегнул декоративные бретельки от черно-зеленого тугого корсета.

Его завораживала ее вздымающаяся грудь, разжигала страсть и приковывала взгляд, не зависимо от окрашенных кровью бинтов на левом плече.  Силимэри наслаждалась его прикосновениями, даже когда его пальцы отдирали присохший кусок бинта над раной с неимоверной осторожностью и нежностью.  

Иглесиас немного опустил корсет и смыл кровяные потеки, затем протер кожу вокруг раны и обработал ее настойкой, изготовленной по старинному рецепту восточных мудрецов. Ее состав держался в строжайшей тайне, потому что результат от ее применения был безупречным. От поставок лекарственных препаратов в дружеские империи Восточная Империя Песков получала стабильный высокий доход на  протяжении последних пяти веков.

— После четири сата, осећаш се много боље, драга моја (Через четыре часа ты будешь чувствовать себя намного лучше, моя дорогая), — он посыпал рану белым порошком и умело наложил повязку. Силимэри все это время не спускала с него глаз, изучая его черты, любуясь красивым профилем и взглядом исподлобья.