Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 9

Пока тяжёлое время тебя самое не прихлопнет сапогом — походя, как букашку, как палый лист, — то полагаешь, что всё не столь плохо, и счастливо себе живёшь-поживаешь. Эрнгарда дворецкого вот так и накрыло. Словно невзначай. И никто не заметил.

Я, Эрна служанка, не в счёт.

Я — никто.

Бритоголовый великан с побережья явился без промедления. Безмолвные Белые плащи затворили за ним дверь, и королева осталась с викингом наедине. В своих покоях. Собственных. Многороскошных. На третьем ярусе дворца. Таинственно мерцали в полумраке свечи, страстно шептало в очаге пламя. Хейдис сидела в мягком кресле, облачённая в тени тончайшего шёлка, закинув ногу на ногу. Призывно белели крутое бёдро, точёная голень. У юноши дрогнуло левое веко. Вожделение? Отвращение? «Странная смесь», — отметила Хейдис.

Викинг поклонился в пояс, заложил за ухо светлую прядь.

— Фрейя Коллинга желала меня видеть?

Хейдис милостиво указала на кресло напротив:

— Гляжу я, не слишком тебе у нас тепло, хёвдинг, коли ты стоишь здесь в плаще. Разве холодно в моих покоях? Как ты зовёшься меж друзей, благородный витязь?

Юноша снял плащ, повесил на спинку кресла, а сам уселся напротив госпожи.

— Друзья зовут меня Хродгаром Туром, сыном Хрейдмара с Бычьего Двора. И я не высокого рода, Ваше Величество. Мой отец был купцом и хозяином хутора.

— Что же толкнуло тебя на китовую тропу, сын Хрейдмара? — по-кошачьи прищурилась кона.

— Гримкель Полутролль.

Сказал — как отрубил. И увидела Хейдис, будто наяву, как катился по столу отсечённая рыжая голова, скидывая кубки, заливая скатерть кровью. А над обезглавленным телом застыл тринадцатилетний заморыш с огромной секирой в руках. Привык ли держать в объятиях ведьму, пусть даже это «ведьма щитов»? О да! Хейдис оценила, во что превратился за девять зим нескладный сопляк. Могучие руки, широкие плечи, каменное, волевое лицо. Хладом веяло от молодого волка моря — но не тухлой могильной зябью, как от Яльмара Молчуна, и не ледяным ветром, как от Видрира Синего, великого волшебника, и, конечно, не холодным серебром, как от Сельмунда, косоглазого барсука. Нет. От Хродгара Тура веяло стужей стали, инеем на лезвии секиры, морозом оружейного железа. А ещё — свежим морским ветром.

«Я никогда не видела моря, — с лёгкой печалью подумала Хейдис. — Такова цена».

— Угостись, убийца Полутролля, — королева сама наполнила хрустальную чарку, поднесла Хродгару, — это хорошее вино. Из Альвинмарка. Его делали сиды, альвы с Холмов. Это вино белое и чистое, как слеза девственницы, лёгкое, как сон младенца. И тёрпкое, как мечта. Есть ли у тебя мечта, Хродгар, сын Хрейдмара?

— Нет у меня мечты, — викинг отставил чарку в сторону, в упор глядя на королеву, словно дикий тур перед броском — о, Хейдис помнила, как милый Тивар однажды такого завалил! Копьём в сердце. Одним точным ударом. Есть ли сердце у этого Тура?..

— …и не стану я пить твоё вино, — добавил исполин грубовато. — Мне и так по жизни кисло.

Хейдис изогнула безупречную бровь:

— Отведать ли мне из твоего кубка? Нет у меня обычая травить славных людей.

— Да, только излишне молчаливых, — усмехнулся Хродгар. — Так или иначе, я сюда пришёл не пить и не болтать о былом, пусть и в столь милом обществе.

— Ты осмеливаешься дерзить королеве Коллинга? — заметила Хейдис насмешливо-властно.

— Я и не таким людям осмеливался дерзить, — Хродгар пожал гранитными плечами, — а мой земляк, Фрости Фростарсон, однажды сказал в храме Ванхёрга: «Вот уж не сробею назвать сукой Фрейю». Вот кто был дерзок! Впрочем, Арнульф Седой не учил нас чинить зло жёнам.

— Арнульф Седой? — вспыхнули зелёные огоньки в глазах. — Тот самый?..

— Именно, Фрейя Коллинга.

— Хм… Однако же! — королева сладко улыбнулась, переменила ноги, словно бы невзначай коснулась губ кончиком языка. — Твой отец был торговцем, но сам-то ты, думается, привык чаще платить не серебром, а железом?

— Что я буду пред тобою кривляться, как обезьянка, — вздохнул Хродгар, — коли даже твой отпрыск узнал наше ремесло. Но не станет ли гневаться твой державный муж, если станет ему известно, что ты принимала меня в своих палатах в столь поздний час? Неохота мне выезжать из Гримсаля беднее, чем был, и моим людям это не понравится.

— Вот об этом я и хотела поговорить, — Хейдис пристально взглянула на викинга из-под длинных густых ресниц. Тот сидел, как барс в зарослях: сверкал глазами, подобрался перед прыжком, чувствуя острый запах добычи. Будет, будет тебе влажное мясо трепетной лани, хищник равнины волн!

— Мы оба знаем, для какого дела нанял тебя и твоих людей мой державный супруг. Не в дружину ведь вы к нему пришли наниматься? Не стану обманывать такого прозорливого человека, как ты: мы с мужем не во всём сходимся. Полгорода треплется об этом по пивным! И Сельмунд не станет гневаться, что мы с тобой уединились ночной порой, хоть бы и упала цена его чести. Но вот что его точно разозлит, и о чём стоит умолчать — так это о моей к тебе просьбе. Вот я прошу тебя, Хродгар Хрейдмарсон: отступись. Уезжай завтра пополудни, или, если хочешь, послезавтра. Или через неделю. Или — когда захочешь. Скажи Сельмунду — мол, пробовали, пытались, и так, и сяк, и, как вы, моряки, говорите, штевнем об косяк, но ничего не получилось. Вы ведь знаете, что регинфостри не всё вам поведал, не так ли? Как сказано в «Поучениях Высокого»: «смехом на смех пристойно ответить, обманом — на ложь»[13].

— Так что же ты предлагаешь, королева — вовсе не браться за дело? — насмешливо прищурился Хродгар. — Даже не пытаться упокоить мёртвое войско?

— А вы и не сможете, — улыбнулась Хейдис.

И поняла, что зря это сказала. Прочитала ответ на вызов в гордых глазах викинга.

— Ну, допустим, — Хродгар мгновенно справился с приступом гордыни, кивнул, соглашаясь, — но, как говорят в Кериме: и что мне за это будет?

— А что посулил мой дражайший супруг?

— Тысячу гульденов. Нет. Две тысячи.

— Я, — обольстительно улыбнулась Хейдис, вытягивая ножки во всю длину, — дам три тысячи. Да ещё, Хродгар хёвдинг, ты получишь дружбу моих ляжек. Если захочешь.

У викинга снова дёрнулось веко. На бледном лице проступил-таки румянец. Он долго молчал, любуясь телом госпожи. Грабить — так уж драконов, любить — так королев! Оценивал, как лошадь, меч или корабль. Это было внове для дочери Брокмара — и весьма волнительно.

— Я, пожалуй, подумаю над твоими словами, — шумно выдохнул Хродгар. — Но сперва должен всё обговорить с моими людьми. Не столь велика моя над ними власть, чтобы вовсе не считаться с их волей. У тебя, солнце чертога, могущества поболе моего.

«Солнце чертога». Слова эти, сказанные викингом на пяток зим младше неё, отдались в сердце королевы мучительно-нежной струной. Так её звал Тивар. Её прекрасный Тивар, светозарный всадник, златокудрый Бальдр. Так, издеваясь, хрипел Яльмар, навалившись, брызжа слюною и семенем. Так льстиво говаривал Сельмунд. Но только слова белого исполина с побережья задели за живое. Хейдис не знала, простит ли ночному гостю эту боль — и эту сладость.

Хродгар поднялся, накинул плащ, поклонился в пояс. Уже в дверях его настиг голос Хейдис:

— И что же, ты не спросишь меня, почему я отговариваю тебя?

Хёвдинг бросил через плечо:

— А что мне за дело, светлая госпожа? Коли ты желаешь, чтобы злая волшба и далее изводила твой народ, так это не моя боль. Я родился не в Коллинге, а на острове Тангбранд. Это не моя страна. Не моя земля. Чужая.

И добавил, не оборачиваясь:

— Доброй ночи, королева.

Хейдис долго ещё сидела у камина, не в силах унять странную дрожь. Близость очередной безлунной ночи и так сводила её с ума. Что тревожиться из-за парней, едва заслуживших право зваться мужами? Что ещё вызнает Эрна? Девчонка неглупа, но и эти бродяги не такие уж простецы. Впрочем, если уж сам Видрир Синий отступился…