Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 7

— Пошлю завтра за тобой и сыном, — обещал викинг.

— Храни тебя твоя фюльгъя, странный странник тресковой тропы, — улыбнулся старец.

— Ну и какого хера, братец-лемминг? — сходу спросил Хродгар. — Тебя разве посылали в город выручать старых пердунов и молодых полудурков?

— Скажу в своё оправдание, что я не вполне бесполезно потратил вечер, — развёл руками Хаген, — а впрочем, хотелось бы поглядеть и на ваш улов. Хравен не приходил?

— Прислал ворона: мол, ждите к утру.

Сказать по чести, невелика была добыча стаи Хродгара — как и ожидалось. Мало было радости горожанам беседовать с чужеземцами о проклятии Гримсаля, к тому же — накануне очередного буйства мёртвой плоти. Говорили, что год от года дело ухудшалось. Драугры причиняли всё больше урона товару и разрушений городу, но хуже было, что, по всей видимости, битве предшествовала охота. Мертвецы хватали людей на улицах, врывались в дома, не разбирая, кто беден, а кто богат, кто раб, а кто — свободный, кто худороден, а кто — этелинг. Их редко удавалось отогнать оружием, чаще — молитвами, заклинаниями, огнём. Иные поговаривали, что видели в небе ведьму, летящую верхом на посохе в сторону курганов, но мало ли кто что видел.

Много ли наверняка разглядишь во мгле?

Да ещё потешило друзей обилие оберегов, коими обвешивались перепуганные горожане. Колокольцы, молоточки-торсхаммеры, глиняные свистульки, «солнечные колёса», связки чеснока — травы благородной, руны и, разумеется, кресты Белого бога. Те же кресты рядом с волнистыми языческими узорами — на воротах и стенах домов. А в лавках да корчмах — малёванные доски-образа святых Мартена и Никласа, Пречистой Марики, архонта Микаэля вперемешку с восковыми, деревянными и оловянными изображениями асов, ванов и неких неведомых божков.

— Пока ясно одно, — подытожил Хродгар. — Братьям-королям не лежится в земле. Они оба пали в распре за власть и, как говорят, за руку Хейдис-коны. Вместе с ними поднимаются на бой их люди, а также звери и птицы: Тивар конунг любил соколиную охоту. К ним присоединяются все, кто погребён на земле Гримсаля. Скоро дойдёт до того, что город разрушат вместе с дворцом. Но непонятно, что пробуждает покойников. Думается, придётся нам ждать Хравена — у него в таких делах больше познаний, чем у всех нас. А что у тебя, Лемминг?

— У свары меж братьями была предыстория, — задумчиво начал Хаген, — которая натолкнула меня на кое-какие мысли. Вот что рассказал мне старик…

Хорсе Весёлым звался конунг в Коллинге. Прозвище он получил за свои знаменитые пиры, попойки и охоты, и мало думал о государстве. Для этого он держал советников, не последним из которых был юный на ту пору Сельмунд Косой Барсук. Дела в державе шли неплохо, пока столичный Гримсаль оставался перекрестьем торговых путей. Конунг рано овдовел, но успел оставить потомков. Его старший сын был Яльмар Молчун, а младший — Тивар Охотник. Люди говорили, что Тивар пошёл в отца, а Яльмар — в деда, сурового викинга Тидрека Погибель Кораблей. Хорсе конунг был щедр на еду и серебро, и люди его любили.

Правитель Коллинга пал в битве при Скирфирстайне, отражая вторжение хеднингов. У него осталось двое наследников. Яльмар был на год старше брата и должен был занять престол, но народ на стортинге не утвердил его: больно крут казался людям его нрав. Тивар же, напротив, всегда был весел, приветлив и щедр. Его и признали правителем, а Яльмар сделался главным военачальником, ибо знал толк в ратном деле, хотя и был молод.

Тивар конунг управлялся с державными делами не лучше отца. Больше всего на свете он любил охоту, за что и получил своё прозвище. Часто можно было от него услышать, что, мол, я и в чертоги предков не поспешу по смерти, коли смогу ездить в этих лесах до часа Рагнарёк. При дворе у него всегда было много роскоши и заморских гостей, которых развлекали музыканты, сказители, танцовщицы и шлюхи. На праздники король всегда накрывал столы для городской и сельской бедноты. Поэтому простой народ его любил. Даже когда его загонщики вытаптывали огороды в погоне за оленями и зайцами.

Все эти прелести приходилось оплачивать из торговых пошлин и податей, которые росли, как грибы после дождя. Росли и цены. Всё меньше купцов отваживалось везти товары по Колль-реке между Графьёллем и Седерсфьордом, предпочитая ходить по Эльве. Добрые люди во всём обвиняли городской совет и королевский хирд: дескать, воины объедают конунга, точно крысы — зимние припасы. Что же могло отвлечь народ от этих бед? Лишь война. Которая и разразилась — благо, нашёлся замечательный повод.

Брокмаром сыном Альвхедина звался херсир в Южной четверти. Вышла у него ссора с людьми из Фьёлльмарка за спорные земли на юго-востоке, в среднем течении реки Эльвы. Тогда во Фьёлльмарке сидел какой-то конунг, но то был человек недалёкий и слабый. Зато в соседнем Тольфмарке правил Хабор Снэфард, знаменитый вершитель сражений. Уж с ним-то Брокмару херсиру тягаться было не с руки. Хабор завоевал Фьёлльмарк и выбил войска Брокмара из спорных земель. Тогда херсир отправился в столицу требовать защиты. Яльмар, а с ним и прочие державные мужи, посоветовали Брокмару найти себе пенёк, сесть на него и покрепче прижаться, чтобы сохранить задницу в целости: никто не собирался начинать большую войну из-за каких-то там его притязаний на два свинарника да говяжий лужок. Никто — кроме короля. Потому что Брокмар приехал не один, а с красавицей-дочерью. Звалась она Хейдис, а прозвище носила — Фрейя Коллинга. За что же получила она такое прозвание? Одни говорили — за невиданную красоту, но нашлись и такие, что намекали, будто эта Хейдис — колдунья.

Так или нет — она очаровала обоих братьев. Оба они немедленно попросили у Брокмара её руки и пообещали вышибить Хабору конунгу все зубы, чтобы сделать из них нагрудные пряжки для красавицы Хейдис. Брокмар не возражал, но окончательное решение оставил за дочерью. Та сказала, что подумает, который из Хорсесонов ей милее.

Тогда королевичи собрали войска и ударили по неприятелю. Много смелых деяний совершили братья на войне, но, видать, у Эрлинга аса, Подателя Побед, было дурное настроение, и великого бранного торжества он так никому и не послал. Многие витязи с обеих сторон отдали жизни за переправу на порогах через Эльву да за дюжину бедняцких лачуг. Это и всё, что уступил Хабор конунг, не утратив ни единого зуба до самой смерти.

Зато Брокмар херсир получил звание ярла, а Хейдис Фрейя Коллинга, как нетрудно догадаться, отдала руку и, вероятно, сердце, пригожему Тивару Охотнику. Война завершилась, ратники вернулись по домам с пустыми руками, жалование им урезали, а подати в очередной раз повысили. Люди роптали, что, мол, скверно проявил себя Яльмар полководец, а нам за это расплачиваться. Тивар же и в ус не дул: тешился с милой жёнушкой, скакал по лесам да по полям за дичью и не мог нарадоваться на сына, малыша Кольгрима.

Так минуло три зимы.

На четвёртый же год, после праздника Торри, случилось неизбежное, хотя мало кем ожидаемое: брат пошёл на брата. Горожане из числа зажиточных поддержали Яльмара, как и городской совет столицы. Сельмунд Барсук помог устроить резню в королевских чертогах, отослал почти всех людей, верных Тивару, с разными поручениями, провёл убийц в супружеские покои. За это Яльмар обещал ему во всём слушаться его советов. Братья стали сражаться, но старший слишком долго ждал, чтобы проиграть. Отбросив окровавленный меч, он силой взял Хейдис, вымещая не столько боль разбитого сердца, сколько раненное самолюбие отвергнутого самца. Хотел и племянника своего предать смерти, но того в последний миг вывели из чертога.

Правда, недолго Яльмар Молчун сидел на престоле. Пару недель. Не все хирдманы оказались верны ему, а уж простой люд и вовсе рассвирепел, загудел лесным пожаром. Почуяв дым того пожара с явным запахом горелой плоти, Сельмунд затаился, пережидая народные волнения. Кто знает, удержался бы Яльмар на троне, но однажды его обнаружили мёртвым. Отравили накануне вечером. Чья рука подвесила гадюку над чашей этого Локи Коллинга[10]? Одни говорят, что сам Сельмунд приказал отравить короля, другие — что это была месть коны. Так или иначе, но Сельмунд освободил Хейдис из заточения, громко осудил братоубийцу Молчуна и провёл ряд показательных казней. Останки Яльмара и его людей зарыли на Ниданесе — песчаной косе к юго-западу от города. Тивара же погребли с почестями в кургане предков.