Похищение Прозерпины
(Рассказы гроссмейстера) - Котов Александр Александрович - Страница 27

Единственный зритель спектакля не пожелал занять первые ряды партера и ограничился амфитеатром, остановившись метрах в десяти от актеров. Он безучастно прислушивался к их разговорам, изредка поглядывая на свои жертвы и тихонько шагая с одной стороны улицы на другую — всего-то шага три, не больше. Ничто не вызывало его подозрений: чемодан здесь, «главный большевик» спорил с молодым — волноваться нечего!

А между тем «главного» и след простыл! Незаметно от сыщика, скрытый их спинами, Петр Иванович завернул за угол, быстро зашагал по переулку к заранее выбранной стоянке гондол и, никем больше не преследуемый, давно уже плыл к вокзалу. Выиграть бы еще минут десять-пятнадцать, тогда Петр Иванович будет уже в поезде, а там его трудно разыскать даже опытному полицейскому.

Друзья прилагали все усилия, чтобы усыпить бдительность шпика, «заинтересовать» его спектаклем Сергей вошел в роль и временами даже вскрикивал, будто что-то с жаром доказывая уже ушедшему Петру Ивановичу. Михалев с завидным мастерством выдвигал чемодан на самое видное место — он держал его сзади, в заложенных за спину руках, и медленно размахивал.

Так прошло минут десять. Однообразный спектакль начал всем надоедать, тем более что цель уже была достигнута — «главный» был вне опасности. Однако актеры еще упорно продолжали играть, так как проволочка времени поистине служила им на пользу и каждая минута увеличивала безопасность Петра Ивановича.

Долгая остановка показалась странной шпику: он все чаще с беспокойством поглядывал на русских. Вдруг лицо его исказилось, в «мышиных» глазках промелькнул испуг: он заметил исчезновение Петра Ивановича. Мгновенно изменилось все его поведение — от осторожности и почтительности прежних дней не осталось и следа. Он быстро подошел к оставшимся, растерянно оглядел всех, сосчитал взглядом: «Три!..» — и вдруг побежал, стуча железными подковками каблуков по гранитной мостовой. Добежав до поворота, он свернул направо — там был тупик; тотчас вновь промелькнула его фигура — теперь он устремился налево. Но и здесь не было «главного». Озабоченный и поникший, приближался сыщик обратно к углу, опустив голову и нерешительно поглядывая в сторону русских.

«А может быть, „главный“ не уехал? Может быть, он только отошел куда-нибудь и сейчас вернется за чемоданом и бутылкой?» — надежда на это теплилась в его вопрошающих взглядах.

Никто не разрушал этой его последней иллюзии. Наоборот, теперь все делали вид, что ждут Петра Ивановича. Это шло уже сверх программы спектакля, это была импровизация разошедшихся артистов. Продержав «для порядка» шпика еще минут пять, они стали тоже пожимать плечами: «Где это четвертый? Куда он запропал?» Еще через минуту друзья стали сокрушенно махать руками: «Не придет. Видно, ушел в гостиницу!» — и затем медленно отправились обратно в отель. С убитым видом брел за ними обманутый полицейский, которому друзья наконец-то отплатили за все мучения, доставленные в течение месяца. Голова его опустилась на грудь, «мышиные» глазки печально смотрели на слабо освещенную витринами мостовую пустынных ночных улиц.

— Что вы наделали! — «сокрушался» Сергей. — Ведь завтра начальство выгонит его с работы. Еще бы, упустил такого важного большевика! Ах вы, безжалостные московские варвары!

Скорый поезд тем временем уносил Петра Ивановича в «вечный город» — Рим.

Уже перед тем, как идти спать, Сергей посмотрел на товарищей и еще раз сокрушенно произнес:

— Ай-ай-ай! Что вы наделали!

Наутро «мышиных» глазок уже не было, и оставшиеся дни друзья свободно гуляли по городу.

КОРОЛЬ УПАЛ

Приземистый «кадиллак» на секунду припал на правые колеса и, скрипнув шинами по полотну дороги, сделал резкий поворот. Алехина кинуло в сторону; он скользнул спиной по кожаному сиденью машины и мягко ударился плечом о соседа. Это вывело Алехина из задумчивости. Он посмотрел через широкое лобовое стекло: навстречу бесконечной лентой быстро неслась извилистая горная дорога и исчезала внизу под машиной. Плотный, широкоплечий водитель — владелец «кадиллака» — с показной небрежностью вращал рулевое колесо и, не снижая скорости, с ходу брал частые виражи.

«Богатый человек — не жалеет машины! — с завистью и злостью думал о нем Алехин. — Этому война пошла на пользу». И тут же по укоренившейся с детства привычке контролировать свои чувства рассудил: «Какое же ты имеешь право на него злиться? Любезный господин, сам предложил отвезти тебя в Эсториаль. Трясся бы сейчас в автобусе! А зависть?! Не ты ли говорил всегда, что это худший из людских пороков?»

И Алехин вновь углубился в свои печальные мысли. Вот уже семь месяцев как кончилась мировая война, а в его жизни не произошло никаких изменений. Все те же вынужденное безделье и одиночество. О нем совсем забыли — нет приглашений на турниры, никто не зовет давать сеансы. Неудивительно: шахматы в Португалии никогда не были популярны. Еще счастье, что есть Люпи, иначе совсем пропадать! Да, Люпи — настоящий друг, спасибо ему; что организовал пансион в Эсториале. Пусть из милости, пусть благотворительность, зато хоть крыша над головой будет, кусок хлеба… Что бы он иначе делал? В кармане ни единого центаву! Все сбережения давным-давно кончились: берег про черный день, а жить на них пришлось долгие годы!

Алехин с благодарностью посмотрел на своего соседа. Люпи сидел неподвижно, откинувшись на сиденье и вытянув ноги. Поймав на себе взгляд Алехина, португалец повернул голову. На его худом бледно-коричневом лице промелькнула добрая улыбка.

— Вы написали письмо Дюмонту? — тихо спросил он.

— Да, — ответил Алехин. — Вы думаете, это поможет?

— Поеду в Лондон, узнаю;

— Как гадко они поступили! И это англичане! Кто мог от них этого ожидать? — с горечью вздохнул Алехин.

Действительно, кто мог ожидать?! Началось все так хорошо: официальное приглашение из Лондона — первый международный турнир после войны, участвуют сильнейшие шахматисты мира, четверо русских. Это же снова жизнь, начало новой шахматной эры, после шести лет голода, нищеты. Конец безделью, мучительной Жизни в Португалии, где никто не интересуется ни шахматами, ни их заброшенным чемпионом… Алехин сразу оживился тогда, часами сидел за доской, вспоминал партии, готовил новые варианты. Он обязан приехать в Лондон во всеоружии!.. И вдруг вчера телеграмма: «Ввиду ультимативного протеста американской шахматной федерации вынуждены взять обратно свое приглашение на турнир в Лондон».

Чемпиона мира не пускают в турнир! Неслыханно! Это же конец, бесславный конец! Четверть века взбирался он на шахматный Олимп, цепляясь за непрочные уступы. Только бы не сползти вниз побежденным, поверженным. Все отдал ради славы, всем пожертвовал: друзьями, женой, родиной. И такой бесславный конец! Один, покинут и забыт всеми… Один в целом мире! Везут теперь в богадельню, чтобы не дать умереть с голоду. Именно в богадельню. Внешне все прилично: курорт, отель, но все равно богадельня, великосветский приют для престарелых чемпионов. Да и это на время: начнется сезон, станут выколачивать-доллары, сразу забудут о благотворительности. Мигом выкинут на улицу…

Машина выехала из Лиссабона и теперь набирала скорость. Промелькнули последние ограды пышных дворцов, утопавших в густой тропической зелени, — кончился район богачей.

«Где-то и наш здесь имеет дворец», — вспомнил Алехин рассказы Люпи о владельце автомобиля. Хорошо устроились — ступенчатые террасы, тенистые парки, величественные фасады.

На обочине появился дорожный указатель: «Эсториаль».

Алехин много слыхал об этом знаменитом курорте на Атлантическом побережье и вот теперь ехал туда, повергнутый и униженный.

— В ссылку, — твердил сам себе чемпион мира. — Еду в ссылку, в настоящую ссылку!

Смотрите, как красиво, — обернулся владелец «кадиллака». — Вот там, вдали — мыс Трафариа и деревушка Каскайск — приют рыбаков и приезжих художников. Зимой в Эсториале великолепно! Лучшее время: нет ни жары, ни африканских ветров. Знаете, как мучителен фен?! А какие цветы! — произнес он, показывая на маленький садик близ шоссе. — Вот георгины «Утренняя слава», как они гармонируют с белыми стенами! А это голубое небо!..