Похищение Прозерпины
(Рассказы гроссмейстера) - Котов Александр Александрович - Страница 12

Значит, есть какая-то логика в той неизвестной пока закономерности совпадений, которую люди называют счастьем. Открыть эту закономерность, научиться опознавать извилистые пути фортуны — вот цель, поставленная Ласкером. Главную роль в этом исследовании он отводил, конечно, шахматам: здесь его познания, как нигде, велики, здесь он дал множество примеров стойкой защиты, основанной на знаниях психологии борьбы. Недаром же его за спасение многих безнадежных партий не раз обвиняли в том, что он гипнотизирует своих противников.

Горничная принесла кофе, гости разместились в глубоких креслах. Хозяин нажал кнопку, и крышка квадратного, покрытого зеленым сукном столика перевернулась. На другой стороне была шахматная доска: столик как бы символизировал два увлечения хозяина: шахматы и карты. Земиш быстро расставил шахматные фигурки, и вскоре все трое углубились в изучение ходов, сделанных в далеком Буэнос-Айресе за пятнадцать тысяч километров от Берлина. Они были похожи на колдунов, застывших в таинственном священнодействии. Лишь дым сигар, клубившийся над склоненными головами, да редкие восклицания, поощрения или недовольства говорили о том, что все трое живы или по крайней мере еще не заснули.

— Я так и знал! Что-нибудь, в этом роде должно было произойти, — первым нарушил тишину Ласкер.

Партия кончилась, и все трое откинулись на спинки кресел.

— А почему, доктор? — спросил Земиш. Он был замкнут, неразговорчив — наверное, болезнь наложила отпечаток на его характер, но сейчас он оживился.

— Только потому, что он проиграл предыдущую одиннадцатую партию. Точнее, как ее проиграл.

Экс-чемпион вспомнил, какое сильное впечатление произвела на него эта победа Алехина над Капабланкой. Даже он, Ласкер, был поражен глубиной и смелостью замыслов Алехина, точностью его маневров.

— Да, партия высокого класса, — вмешался в разговор Ауес. — Недаром кубинец заявил одному корреспонденту: «Я такие партии выигрывать не умею!»

— Почтенный сеньор Капабланка забыл добавить: «Я и проигрывать такие партии не умею», — сведя густые седые брови, добавил Ласкер.

— Как это понять, доктор?

— А так, что проигрыш в подобном стиле для Касабланки смерти подобен. Такие поражения выбивают его из равновесия.

— Тогда понятно, почему вы предсказывали победу Алехину в двенадцатой партии.

В кабинет вошла фрау Марта Ласкер, добродушная, скромная женщина. Она поздоровалась с гостями и, не желая им мешать, сразу же ушла к себе.

— Глядя на двенадцатую партию, трудно представить, что это играл Капабланка, — продолжал разговор Ауес. — Грубая ошибка, элементарный просмотр. Чемпион мира не видел, что теряется ладья!

— А это играл не Капабланка, — озадачил собеседников Ласкер.

— Позвольте, доктор! — почти одновременно воскликнули оба.

— Нет, ходы, конечно, делал Капабланка, но это был совсем иной Капабланка. Не тот, к которому мы привыкли.

— Это, конечно, интересно, но… я ничего не понимаю, — сознался Земиш.

— Вам приходилось когда-нибудь видеть матч боксеров? — спросил Ласкер.

— Да, я очень люблю бокс, — кивнул Ауес.

— Так вот, иногда во время боя один из боксеров наносит вдруг противнику сильнейший удар. Не нокаут, не такой, чтобы сбить с ног, но все же удар достаточно сильный.

— А кто разберет: когда удар сильный, когда нет? — развел руками Земиш. — Я знаю одно: упадет и до счета десять не поднимется — значит, получил удар достаточно сильный.

— Это нокаут, конец боя, — продолжал Ласкер, — но бывают незаметные на вид, несильные удары, а боксер от них качается, еле держится на ногах. Перед глазами все плывет: и ринг и зрители.

— Это так называемое состояние «грогги»: пьяный, еле держащийся на ногах, — подтвердил Ауес.

— Да, да! Такое же состояние «грогги» бывает и у шахматиста. Проигрыш партии — это сильнейший удар по психике мастера. Он тоже качается, проигрыш выбивает его из колеи. Спортивная стойкость шахматиста, как и боксера, определяется тем, насколько быстро он сумеет избавиться от такого состояния.

— Действительно, шахматное «грогги»… — задумался Земиш. — Вы правы, доктор. Кто из нас ни проигрывал несколько партий подряд, одну за другой, не в состоянии выйти из такого «грогги».

— Шахматы — борьба нервов, — продолжал экс-чемпион, — и побеждает не только тот, кто умеет хорошо выигрывать, но, что не менее важно, и хорошо проигрывать.

— О, это многие умеют! — воскликнул Ауес.

— Нехитрое искусство, — поддержал его Земиш.

— В том-то и дело, что очень, очень хитрое. К сожалению, психология шахматной борьбы совсем еще не разработана. Пока изучают лишь теоретические варианты. Нет, это тоже нужно, — поспешил добавить экс-чемпион, вспомнив, что Земиш является отличным знатоком именно теории дебютов, — но я верю, что будущее поколение шахматистов начнет уделять самое серьезное внимание психологии шахмат.

Хозяин поднялся с кресла. Кончилась сигара, а без нее он не мог жить ни минуты. Он достал из шкафа маленький полированный ящик, вынул из него сигару. Когда крышка ящичка открылась, комнату наполнили звуки неаполитанской песни. Ласкер рассказал, что эту шкатулку ему подарили итальянские шахматисты.

— Я утверждаю, что в двенадцатой партии играл не Капабланка, — вернулся к прерванному разговору Ласкер. — В самом деле, посмотрите, какие ходы делали черные. Даже не верится, что это играл мастер.

— Вот именно. И это Капабланка, с его знаменитой интуицией, точностью, — поддержал хозяина Ауес.

— Завтра он сам не узнает свои ходы, — продолжал экс-чемпион, — не поверит, что это он так плохо играл. Но после поражения он просто не в состоянии делать хорошие ходы — все привычные качества шахматного борца у него пропали… Есть три категории шахматистов, — продолжал Ласкер после небольшой паузы. — Одни после проигрыша играют так, будто ничего не произошло. Сила игры их не падает, нервы целиком контролируются разумом. «Грогги» у таких шахматистов короткое, проходит быстро и на последующей игре не отражается.

— Кто, например, доктор?

— Такими были Стейниц, Шлехтер. Из живущих сейчас — Видмар. Думаю, что ваш покорный слуга также относится к этой же категории.

— Вы что, совсем не расстраиваетесь после поражения? — спросил хозяина Ауес. — Вам все равно: выиграли вы или проиграли?

— Конечно, расстраиваюсь. Кому приятно проигрывать? Но нужно уметь сдерживать себя, чтобы на следующий день играть с обычной силой и уверенностью. Такого равновесия мне, к счастью, удалось добиться.

— А что Капа? — спросил Земиш. Многое из того, что говорил экс-чемпион, было известно Земишу по собственному опыту, однако и ему эта своеобразная классификация мастеров была интересна.

— Капабланка редко проигрывает, в этом особенность его стиля, но, может быть, именно поэтому проигрыши сильно отражаются на его психике. В его практике редки случаи, когда он проигрывал две партии подряд, но это лишь потому, что на следующий день после поражения он, как правило, избегает боя и делает быструю ничью. Ему нужно время, чтобы прийти в себя.

— А к какой категории вы относите Алехина?

— Русский чемпион — редкий тип бойца. Он сумел воспитать в себе такие боевые качества, такую сильную волю, что, как ни странно, на следующий день после проигрыша он играет еще сильнее.

— Да, да, вы правы! — подтвердил Ауес. — Мне всегда говорили, что опаснее всего играть против Алехина, если он накануне потерпел поражение.

— Вспомните турнир четырнадцатого года в Петербурге. Алехин был совсем молод и, казалось, недостаточно устойчив. Что же происходит? В предварительном турнире молодой мастер проиграл мне. И что, расстроился? Как бы не так! На следующий день он громит Тарраша, а еще через день Маршалла. Двух гроссмейстеров, да еще каких!

— Деморализовался! — усмехнулся Земиш. — Расстроился!

— Во втором круге того же турнира, — продолжал Ласкер, — он вновь проиграл мне. И что же? Вновь громит Тарраша.

— Это уже по привычке, — пошутил Ауес.