Вавилонская блудница - де Куатьэ Анхель - Страница 9
- Предыдущая
- 9/21
- Следующая
– Андрей, а почему ты говоришь, что любовь против рассудка? – спросил Гаптен.
– Почему? – переспросил Андрей, словно удивившись моему вопросу. – Потому что настоящим «подарком» для тебя будет только то, что ты хочешь, то, о чем ты сам мечтаешь. Если же тебе что-то дарят, а ты в этом не особенно нуждаешься и не мечтал никогда, то это уже не «подарок», это хлам и причиненные неудобства.
Но любовь иногда доставляет влюбленному такую бездну страданий, что он и слушать не будет, если ему сказать, что в его даре любимый человек не нуждается. Влюбленный не поверит. Разве можно отказаться от того, что он выстрадал с такой болью?! Нет, это, на взгляд влюбленного, просто безумие!
А если любимый человек все-таки «почему-то» отказывается от его любви. То, рассуждает влюбленный, значит, он просто не видит, не понял еще или не дозрел. Вот дозреет, увидит, поймет – и тогда уж оценит! Вот тогда уж – да! «Но может быть поздно!» – этим влюбленный утешается. «И переждать не сможешь ты трех человек у автомата»… Великая иллюзия любви.
Андрей процитировал строчку из какой-то неизвестной мне песни. Гаптен понимающе посмотрел на него и грустно улыбнулся.
– Но Данила-то, Данила?.. – не понимал я. – Как же он?.. Он же ее совсем не знает!
– Он чувствует, – ответил Андрей. – Он же чувствует свое чувство… Но он нам сам об этом сказал. Сейчас он еще принесет в жертву своей любви дружбу, дело, все. И тогда его чувство совсем подорожает. Он Нине предложит поистине дорогой подарок… Только, боюсь, она его не оценит. Вряд ли она ждет парня из России… Пусть даже и Избранника.
– А я вот боюсь, что оценит. И что ждет… – Гаптен выглядел то ли смущенным, то ли озадаченным. – Я вам еще не все рассказал… Нина – ученица Катара, одного из Темных Посвященных. Помните?
– Катара? – удивился я.
– Кто это? – спросил Андрей.
– Ну, он же говорил тогда, на Встрече Двадцати Четырех… От лица Темных…
И тут я сразу же вспомнил этого человека с темным, землистым лицом, черной бородой, в одеянии, похожем на монашескую сутану.
– А-а-а… – протянул Андрей. – Его звали Катар?
– Да, это и был Катар, – подтвердил Гаптен. – Так вот, Нина… Она его ученица.
Андрей вздохнул и тяжело, с шумом выдохнул.
– Черт! Черт! Черт! – от отчаяния он трижды ударил кулаком по подлокотнику.
Я потерял дар речи.
– И Светлые думают, что все действительно в этой ее книге… – добавил Гаптен. – Она упоминается в пророчестве о вавилонской блуднице. Единственное, чего мы пока категорически не понимаем, это какова суть Второй Печати. Поймем, будет у нас противоядие. Не поймем – все.
Сэм проснулся, глянул на часы. Надо вставать. Сил никаких, но надо. Повернулся, посмотрел на вторую половину постели. Пусто. Одеяло откинуто, простыня слегка смята, на подушке длинный женский волос. Пощупал. Холодно.
«Она, что, ушла?!»– задав себе этот вопрос, Сэм не понял – обрадовался он такому исходу или нет. Странное чувство.
Сэм встал, натянул трусы. Его взгляд автоматически зафиксировался на собственном отражении в зеркальной двери шкафа. Очень ему идут эти трусы. Хорошее, загорелое тело. Пресс идеальный. Грудь надо чуть-чуть подкачать, и самую малость – икры.
Выглянул в окно. Солнечно. Потянулся, но это не доставило ему удовольствия. Прошел по коридору в кухню. Зашел и испугался. Не сильно и без особой причины. Как будто холодом по ногам.
Нина сидит на высоком стуле, закинув ноги на стол, и курит. Она любуется утренним Манхеттеном. Из квартиры Сэма открывается очень неплохой вид.
– А тебе идет моя рубашка, – сиплым после сна голосом сказал Сэм и свернул в ванную комнату.
Опорожнил мочевой пузырь, обтер лицо теплой водой, прополоскал рот и рассмотрел себя в зеркало над раковиной. По утрам вокруг глаз стали появляться небольшие синие мешки. Так не видно, конечно. Но если приглядеться, то есть. Сегодня особенно.
– Чай? Кофе? – Сэм заряжал кофеварку.
– Спасибо, – лаконично ответила Нина.
– Понятно, – недовольно ухмыльнулся Сэм. – А я буду кофе.
Управившись с кофейным аппаратом, Сэм встал напротив Нины, облокотившись пятой точкой на кухонную столешницу. Сложил мускулистые руки на груди, закинул ногу за ногу. По идее, любая женщина, застав его в таком виде – загорелого, идеально сложенного, в трусах от Кельвина Кляйна, на залитой солнцем кухне, должна была бы зайтись от восторга.
Но Нина не шелохнулась, даже не посмотрела в его сторону. Она продолжала пребывать все в той же вальяжной позе. Нина поочередно рассматривала то небо над Манхеттеном, то свои длинные, стройные ноги, лежащие на столе. И было видно, что оба эти объекта наблюдения доставляют ей истинное, неподдельное удовольствие.
«Вот сучка!» – думал Сэм, глядя на Нину и вспоминая подробности прошлой ночи.
Они занимались сексом с того самого момента, как познакомились – двадцать четыре часа назад. Диким, фантастическим сексом. Нина ведет себя в постели, как оголодавшая амазонка. Просто бешеная! Абсолютно без мозгов. Кажется, что она пребывает в состоянии непрекращающегося экстаза. Сексуальной истерики. Но… Но это только игра. Только.
Правда, Сэм понял это лишь ночью. Днем, занимаясь с Ниной сексом в нетривиальных местах – в кинотеатре, в общественном туалете, под столом в закусочной, на смотровой вышке, в цветочной оранжерее – он этого не замечал. Там эта холодность глаз казалась соответствующей обстановке. У преступника должны быть холодные глаза. Это правильно.
Но в постели, здесь, у него дома, ничего не изменилось. Нина продолжала быть холодной, показной. И хотя Сэм делал со своей стороны все возможное и невозможное, чтобы разжать эту скрученную в ней пружину, успеха он так и не добился. Нина, казалось, получала удовольствие только от одного: от производимого ею впечатления, от мужского шока.
Но Сэм – тертый калач. Он и не такое видел! На галлюциногенах, стимуляторах люди еще и не так зажигают… Впрочем, тут вся проблема именно в этом – они с Ниной ничего не принимали. Если бы у нее хоть что-то было, Сэм бы заметил. Обязательно. У него нюх. Но нет. Она чистая. Хоть олимпийский допингтест проводи. Но что же тогда с ней такое?!
У Сэма даже случился этой ночью приступ приапизма. Эрекция просто не спадала! Возбуждения, как такового, не было. Удовольствия – никакого. Но член стоял. Сэм не мог успокоиться. Но не сексуально, а психически. Нина занималась сексом, как мультяшный персонаж, как героиня японской анимационной порнографии. Она как нарисованная. Не живая. Машина.
– У тебя проблемы с оргазмом? – спросил он.
Нина обернулась и пригвоздила Сэма взглядом:
– Нет. У меня нет проблем с оргазмом.
– Но ты не кончаешь?.. – Сэм занервничал.
– Ты хочешь сказать, что я с тобой не кончаю? – улыбнулась Нина.
Этот ответ и эта улыбка привели Сэма в бешенство. Но он и виду не подал. У него железное правило: никогда не показывай женщине того, что у тебя на уме. Еще с малолетства Сам уяснил, что подобная откровенность ничем хорошим не заканчивается. Сначала ты рассказываешь женщине о себе, а потом она использует это против тебя. Намеренно и изощренно. Обязательно.
Впрочем, хорошо, что она это сказала. Теперь Сэм может не задавать целую серию запланированных вопросов. И так все понятно. Она с ним соревнуется. Вчера весь день была как заведенная. Но это не потому, что он такой сексуальный. Просто он не сдавался. Ни на секунду. Он продолжал ее гнуть, а она делала вид, что это ее лишь возбуждает.
Сэм должен был сдаться. Пасть на колени и восторженно застонать: «Боже мой, ты такая особенная! Ты меня затрахала! Как ни одна женщина! Я просто умер!». А Сэм ничего такого не сказал, даже вида не подал. Просто мчал всю дорогу, как на автомобильном ралли. Мчал, мчал, мчал… Он выдохся. А она даже не запыхалась. Ей, конечно, он этого не показал, но он выдохся.
- Предыдущая
- 9/21
- Следующая
