Учитель танцев (третья скрижаль завета) - де Куатьэ Анхель - Страница 11
- Предыдущая
- 11/22
- Следующая
— Но… я… ведь… — аптечная работница рассеянно смотрит то на девушку, то на Данилу и пытается подобрать нужные слова. — Она сказала, что бабушке… Бабушке плохо…
— Когда бабушке посреди ночи плохо — «скорую помощь» вызывают! — отчитывает ее Данила, а та вытягивается перед ним по струнке, словно держит отчет перед начальником контрольно-ревизионной комиссии.
— Сумасшедший дом! — резюмирует Данила.
Девушка заливается слезами и, оставив разлетевшиеся по полу лекарства, выбегает из аптеки. Я смотрю на Данилу, Данила смотрит на меня. И у меня нет никаких сомнений — я читаю его мысли, а он читает мои — «Избранная. Третья скрижаль».
Следом за девушкой мы пулей вылетаем из аптеки.
*******
Третий час ночи. Полупустое кафе. Она сидит напротив нас и плачет навзрыд, перемежая свои рыдания обрывками фраз. Мы до сих пор не знаем ее имени и не понимаем причину, которая заставила эту красавицу трижды за вечер покушаться на свою жизнь.
— Зовут-то тебя как? — в который раз спрашивает Данила.
— Аня, — отвечает она наконец.
Из ее путаных, разрозненных фраз у меня в голове постепенно складывается картинка. Аня уже три года как влюблена в какого-то человека. Он старше ее и, видимо, какой-то достаточно известный или, по крайней мере, очень талантливый танцовщик. Аня была его ученицей, а потом у них начался роман.
Полгода назад у этого танцовщика, которого зовут Максим, начался рассеянный склероз. Лечение не дает ожидаемых результатов. Заболевание снова обострилось и, судя по всему, танцевать Максим уже больше не будет. Аня попросила врачей не говорить ему об этом. Иначе, как ей кажется, он просто не выкарабкается.
При этом сама Аня находится в отчаянном положении. Она любит Максима, как никогда и никого в своей жизни не любила. Но Максим в категорической форме требует от нее прекратить всякие отношения с ним. Сама Аня никогда на это не пойдет. Но он настаивает, и ей теперь кажется, что он просто ее не любит.
В реанимацию к нему Аню не пускают. Максим наотрез отказывается от ее визитов. С каждым днем его состояние только ухудшается, уже начались галлюцинации. Врачи полагают, что болезнь приняла злокачественное течение и уже затронула жизненно важные мозговые центры.
Максим утверждает, что его зовут Максимилиан, что он сенатор в Риме и что император Нерон приговорил его к смертной казни. Ему кажется, что если он умрет, то это спасет жизнь какой-то женщине. Поэтому он просит, чтобы врачи помогли ему поскорее умереть. В разговорах с Аней психиатр разводит руками и сыпет маловразумительными научными терминами.
Услышав про психиатра, Данила поморщился. А я вышел, наконец, из своей прострации и понял, что теперь моему другу никакие таблетки не нужны. Все, что с ним происходило сегодня, — просто новый вид его прежних видений. Нечто подобное он уже переживал, когда мы искали первые две Скрижали Завета.
*******
— Аня плакала и плакала — казалось, этому не будет конца. Данила посмотрел на меня, потом подсел к Ане и обнял ее. Она уткнулась ему в плечо, продолжая что-то бормотать:
— Зачем… Зачем я вас встретила?.. Зачем вы не дали мне умереть?.. Я так хочу умереть… Я так хочу умереть…
— Зачем? — тихо и нежно спросил ее Данила.
— Просто так! — чуть не крикнула Аня, отняла заплаканное лицо от его плеча и утерла слезы. — Просто не могу больше! Не могу, и все.
— Человек ничего не делает просто так, он все делает зачем-то… — Данила убрал с ее лица растрепавшиеся волосы. — Просто он не всегда понимает смысл того, что он делает. И это плохо, потому что, когда ты чего-то не понимаешь, ты можешь наделать глупостей.
Аня уставилась на Данилу. Было видно, что эти его слова заставили ее задуматься.
— Наделать глупостей, — протянула она. — Да, я делаю глупости. Ведь я не знаю… Не знаю, что мне делать.
— Ты не знаешь, зачем ты что-то дела ешь, поправил ее Данила. — Тебе кажется, что ты видишь цель. Но ведь это не цель, это просто мираж, фантазия. Сейчас ты фантазируешь, что смерть избавит тебя от страдания. И, как ни странно, где-то глубоко внутри ты уверена, что это принесет тебе счастье. Странное, но счастье. А это неправильно, смерть принесет с собой только смерть. Да и избавление от страдания — это вовсе не счастье. Счастье лежит совсем в другой плоскости.
Аня смотрела на Данилу заворожено, как на человека, который знает о ней всю правду. Всю, до конца, без остатка.
— А мои мечты? — спросила она вдруг. — Я рисую себе разные картинки. Я вижу, как я счастлива с Максимом. Мы живем вместе, у нас красивый дом, много друзей. Он танцует, а я нянчусь с его ребенком. То есть с нашим ребенком…
Аня залилась румянцем и опустила глаза.
— Тебе кажется, ты думаешь о чем-то конкретном, но на самом деле ты думаешь об абстрактных вещах, — продолжил Данила. — Ведь важно не то, что будет происходить. Мы не можем контролировать жизнь, и неизвестно, как она сложится. Важно то, что у тебя внутри. И хотя ты думаешь о счастье, внутри тебя страдание. И пока оно у тебя внутри, ты не будешь счастлива.
— Так значит, все-таки я должна как-то избавиться от страдания? — спросила Аня.
— Тут подвох… — Данила оперся на руку, и я заметил, как какая-то странная тень скользнула по его лицу.
— Подвох? — мы с Аней произнесли это почти хором.
— Подвох. Нельзя хотеть, чтобы у тебя чего-то не было. Это как «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». С таким планом ничего не найдешь. Нельзя хотеть избавиться от страдания. Если ты ищешь избавления от страдания — ты бежишь от страдания, а оно тебя догоняет. Вы с ним словно в салки играете.
Повисла долгая пауза. Все мы втроем решали сейчас одну задачу. Мы думали о страдании и о том, как оно связано со счастьем. И связано ли? Данила сформулировал очень важные отправные точки, казалось, решение где-то совсем рядом. Но где? Не хватало какого-то одного элемента. Какого?
— Я думаю, что страдание, — сказал Данила через какое-то время, — это препятствие на пути к самому себе. Оно словно бы говорит: «Не смотри на себя, смотри на меня. Борись со мной, ведь я — твое несчастье». И это правда, страдание — это наше несчастье. Но счастье — это не отсутствие страдания, это что-то совсем другое…
— Второе препятствие, — прошептала Аня.
— В каком смысле? — не понял Данила.
— Первое — зависть. Второе — страдание, — «пояснила» Аня.
— Зависть — это тоже страдание, — по думал я вслух.
Аня и Данила уставились на меня.
— А вообще, что тогда не страдание, кроме счастья? — Данила, казалось, удивился этой своей мысли.
— Вот и ответ, — сказала вдруг Аня, и на глазах ее лицо озарилолось удивительным, завораживающим внутренним светом. — Это просто две разные дороги. Совсем разные! Все правильно! Остается только выбрать, по какой идти…
Наступили неслыханно знойные дни и такие душные ночи, каких в Риме еще никогда не было.
Чудилось, что сам его воздух насыщен безумием, кровью и насилием. Многие тысячи христиан были арестованы.
Тюрьмы переполнились, и в них свирепствовала лихорадка. Игры, учрежденные императором, еще не начались, а общие могилы, в которых обычно хоронили рабов, уже стали переполняться.
Народ, переживший ужас пожара, жаждал отмщения и благодарил императора за готовящееся справедливое возмездие. «Смерть христианам — поджигателям Рима!» — гулким эхом катилось по городу.
Предстоящие игры должны были затмить своим великолепием и числом жертв все прежние.
Секст был в отчаянии
его ближайший друг, его учитель, человек, которого он любил всем своим сердцем и боготворил, приговорен к смерти. Это сделано предательски, зло, низко — как и все, к чему прикасается император. Максимилиан умрет.
Спасения нет. Все способы проверены, и ни один из них не дал результата — ни дворцовые интриги с заступничеством за Максимилиана любимцев императора, ни подкупы охраны, ни готовившийся Секстом, но так и не осуществленный штурм здания тюрьмы. Все бесполезно. Бессилие.
- Предыдущая
- 11/22
- Следующая
