Созданы друг для друга - Алюшина Татьяна - Страница 13

– Перестрелка. Произошла только что, прямо рядом с вами, – не приняла его тона диспетчер и назвала адрес. – По словам очевидца, от которого поступил вызов, у молодого человека два пулевых, сильное кровотечение, и он без сознания.

– А те, кто в него стрелял? – спросил Петр Ильич, жестом велев водителю ехать по адресу.

– Говорит, двое подхватили третьего и, торопливо, но тяжело хромая, ушли, похоже, что все трое тоже раненые. – И предупредила: – Вы там осторожней, один экипаж милиции уже едет, но будет минут через пятнадцать, а вы…

– А мы уже на месте, – перебил ее ворчливо Ильич, заметив выхваченную из темноты дальним светом фар группу людей, которые столпились над кем-то, лежавшим на асфальте. Какой-то человек, отделившись от остальных, призывно махал им рукой.

– Работаем, – строгим, недовольным тоном отдал распоряжение Ильич и первым выбрался из машины, бурча себе под нос, где он видал эту добровольно-принудительную сверхурочку.

Но стоило Дине с Валентином, медбратом их бригады, поспеть за Чайковским, который уже начал осматривать пострадавшего, как все в докторе Кольцове изменилось мгновенно, словно перед ними чудным образом материализовался совершенно иной человек.

Четким, командирским голосом, в котором звенел металл, он отдавал приказы, торопил, матеря по ходу всех и вся, и задал такой темп, что они, в пару минут затолкав в кузов каталку с пострадавшим, в четыре руки уже проводили экстренные действия, пытаясь остановить кровотечение, еще до того, как их водитель Василич врубил сирену с мигалкой и рванул вперед, без лишних слов со стороны начальства оценив ситуацию. Пострадавший оказался высоким, крепким, довольно симпатичным мужиком лет чуть за тридцать.

– Валя, ноги ему подними! – орал Ильич. – Динка, давай сюда! – указал он на раненого. – Оседлай его, быстро! – И матерился в три этажа, пока Дина становилась на колени над раненым. – Слушай меня, – объяснял он ей. – Я сейчас покажу тебе, куда надо давить, зажмешь артерию, прямо кулаком нажмешь – придавишь со всей силы, почувствуешь сразу, как толчки крови остановятся. И будешь держать. Поняла?

– Поняла, – подтвердила Дина, неожиданно вспомнив, что читала в учебнике по хирургии о таком способе экстренной остановки кровотечения из крупных сосудов вен и артерий. Но только в полевых условиях.

А тут и есть почти полевые условия! Как парень до сих пор жив, вообще вопрос, кровопотеря страшная!

– Чувствуешь?! Нашла?! – орал Петр Ильич.

– Нашла! – прокричала в ответ Динка, почувствовав под пальцами пульсирующую мощными толчками кровь, и прижала со всей силы, помогая себе второй рукой.

– Зажимай! Зажимай, мать его так-разтак!.. – орал Чайковский. – Вот, молодец! – уловив изменения в состоянии больного, похвалил он: – Молодец, Динюга, держи, не отпускай!

– Можно же зажимом?! – прокричала Дина.

– А как я тебе на ходу в этой каше, что у него там разворотило, буду вену выделять, мать твою, умница ты моя?! – обматерил он ее в три этажа с выкрутасами и приказал: – Держи!

И она держала. А матерящийся, бушующий Ильич и подгоняемый им Валентин, перепачканные кровью с ног до головы, проводили экстренную реанимацию парня.

– Куда везти? – орал Василич, проникшись остротой момента и общей штормовой атмосферой экипажа.

– Петр Ильич, – предложила Дина, – давайте в Склиф, он ближе всего, и сегодня отец дежурит.

– К Шаману? – задумался буквально на секунду Кольцов и тут же решил: – Точно, Шаман вытащит. – И проорал новую вводную медбрату: – Валька, звони диспетчерам, скажи, в Склиф везем, и пусть свяжутся с Нагорным, предупредят, чтобы никого не брал, мы ему тут «подарочек» приготовили!

И в этот момент раненый открыл глаза. Посмотрел мутным взглядом в пространство, потом напрягся всем телом, попытавшись встать, за что тут же получил заряд трехэтажного мата от Кольцова, в вольном переводе звучащий приблизительно так:

– Лежи, не двигайся, даже не шевелись!.. – далее непереводимая ненормативная лексика.

Мужчина принял к сведению рекомендацию и перестал напрягать тело, зато, чуть прищурившись, осмотрелся, как мог, сообразил, где и в каком положении находится, и, взглянув на Дину, попытался что-то сказать.

– Что? – спросил Ильич и снял с него кислородную маску.

– Девочка, – не просительным, а строго-приказным тоном обратился пострадавший, – запомни, пожалуйста, – и произнес странную фразу: – Квадрат семнадцать-двадцать, Левко и Бандоев, пятнадцатого, в восемь. Номер здесь: двадцать восемь, ноль три, местный, любимая марка, цвет.

– Бредит, – предположил Ильич.

– Нет, – твердо отверг его предположение парень и потребовал у Дины: – Повтори.

Она начала повторять, сбилась на этих дурацких, непонятных цифрах, он напомнил, повторяя вместе с ней, и потребовал, чтобы она произнесла еще раз.

– Все? – спросила Дина, когда с третьего раза произнесла всю фразу в точности.

– Нет, еще, – уже хрипел он, и в уголках его губ пенилась кровь.

– Хватит! – остановил его Ильич.

– Еще одно. – Мужик посмотрел на него таким взглядом, что гневливый Кольцов, ни от кого не терпящий приказных модуляций в голосе, отчего-то не стал настаивать и орать, а пострадавший перевел взгляд на Дину: – Запомни телефон, – и продиктовал цифры мобильного, который в то время был редкостью у граждан.

Прямо на глазах ему становилось хуже и хуже. Раненый начал стремительно бледнеть, вокруг глазниц ложились темные тени, а кожа на висках становилась желто-серой, но он все держался.

Как?! Совершенно непонятно.

– Повтори, – потребовал парень затухающим голосом.

Динка быстро повторила, запомнив с первого раза.

– Перескажешь все слово в слово и объяснишь Ринку: передал Кнут… – И его повело, повело, выключая на последних словах.

– Я тебе помру! – орал на него Кольцов, вводя очередной препарат. – Я тебе сдохну, … такая! Как приказы раздавать, так он живой, … героический, а как выживать, так он в отключке, а мы тут … с ним! Дыши давай! – орал тот, реанимируя парня.

Они очень быстро доехали до Склифа, ни на секунду не выключая «светомузыку», нарушая правила, пролетая на красные светофоры. Их уже встречал предупрежденный о состоянии пациента медперсонал с Константином Павловичем во главе.

Каталку с раненым и продолжавшей так и стоять над ним Диной, которая зажимала поврежденную артерию онемевшей рукой, выгрузили из машины и таким же порядком погнали сразу же в операционную. Кольцов бежал рядом и громко-четко читал протокол проведенных мероприятий. Лишь у дверей в оперблок он остановился и попросил, хлопнув Нагорного по плечу:

– Вытащи его, Шаман.

– Да иди ты, – без запала ругнулся Константин Палыч и проворчал на ходу: – Устроил мне тут полевую хирургию с ручным передавливанием!

Не принято было у так называемых экстренников просить об этом – дурной тон и плохая примета. Все скупо и без комментариев: сдал пациента, принял пациента, и все. И жди звонка, как он там. Лишь в крайних, особых случаях могли себе позволить подобное попустительство доктора, и то только бывалые, которые спасли не одну сотню жизней.

Видимо, этот парень оказался тем самым особым случаем. Чем он пробрал старого, битого, повидавшего изнанку жизни циника-матерщинника Кольцова, бог знает.

Дина долго отмывала руки от крови в служебном туалете. Как они умудрились перепачкаться? Ведь в перчатках была. Терла, терла, все равно до конца не оттерла, да и ладно. Посмотрела на себя в зеркало и снова, открыв кран с водой, принялась отмывать, ну хоть чуть-чуть, пока не доберется до душа, шею и щеку.

«Не выживет, – думала она про себя, и так ей становилось от этой мысли тошно и почему-то страшно обидно, и слезы выступили на глазах. – Ну чего ты? – дивилась и уговаривала она себя. – Что ты его хоронишь раньше времени, Динка! Такой мужик стойкий, вон на морально-волевых еще и разговаривал, требовал, приказы-просьбы отдавал, хотя, по логике, уже давно должен был отойти. Так что еще посмотрим, поборется он, да и отец будет биться за его жизнь до последнего», – подбадривала она себя.