Полнолуние для магистра (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна - Страница 17
- Предыдущая
- 17/88
- Следующая
…В детстве она упала в колодец.
Воспоминание пришло неожиданное, яркое и… казалось, совершенно не ко времени. Но оно было. Как и когда-то колодец напротив бабушкиного деревенского дома, старый, обложенный вкруговую красным потрескавшимся кирпичом. Одна широкая трещина и целый рой мелких уснащали древний скрипучий ворот, на который виток за витком наматывалась толстая цепь. Она тянулась из скрытых от дневного света колодезных недр, словно от самого земного ядра, сперва сухая, затем мокрая, и вот, наконец, роняя тяжёлые струи и крупные капли с замшелых боков, выныривала тяжёлая бадья… Маленькой Лике не разрешали её перехватывать, да и не удивительно: двухведерная ёмкость, рассчитанная на мужицкие ручищи, запросто утянула бы за собой белобрысую пигалицу. Мелкой разрешали смотреть, давали отпить прямо с края бадьи — ах, какая это была необыкновенно вкусная, сладкая, но холоднющая вода! — но одной даже подходить к колодцу запрещали.
…«С тобой случалось когда-нибудь что-то невероятное?»
«Н-нет, пожалуй…»
«Не торопись. Подумай. Ну же, Ликуша!»
Недоумённое молчание. И…
«Ах, да! Ну да, в детстве… точно, я упала в колодец».
«Расскажи».
«Да что там… В общем, я и сама сейчас толком не помню, как меня к нему занесло. Вроде бы я всегда была послушным ребёнком, не совсем правильным; как сейчас говорят — не по годам рассудительна. Сказали — нельзя, значит нельзя. А тут мне приспичило… А-а, вот оно что: день выдался на редкость жаркий для сентября, родители с бабушкой выбирали картошку и устали на солнцепёке, а я по простоте души решила им сюрприз устроить, водицы принести колодезной. Ну, и сунулась… тайком от всех. Сюрприз ведь! Будто кто меня на верёвке потянул к этому колодцу».
«Так-так… А дальше?»
«Дальше…»
Она задумывается.
«Ты не поверишь, Яша, но я до сих пор не могу объяснить, что случилось. Вместо памяти какие-то куски остались, причём не из-за того, что времени много прошло; нет, они ещё тогда образовались, эти кусочки с ничем не заполненными пустотами. Хорошо помню, как летела вниз, как, несмотря на темноту, отчётливо видела стенки колодца: кладка всё тянулась, тянулась, а кое-где в ней зияли дыры от выпавших кирпичей… Помню, кувырнулась в воздухе, глянула вверх… где-то там далеко крохотный круглый кусочек неба, словно зеркальце. А прямо на меня летит, и всё ближе, ближе это самое проклятое деревянное ведро. И дно у него сухое. Должно быть, я сперва за ним потянулась, перегнулась через край больше, чем следует, да и ухнула вниз, а ведро зацепить как-то успела, оно и сорвалось крюка… А теперь, получается, догоняет, летит мне в лоб. И всё, дальше — пустота. Потом вижу себя на краю колодца, на самом бортике. Сижу, ноги наружу свесила, мокрая, как мышь, вода с меня течёт… и зуб на зуб не попадает от холода. А солнце жарит, как на юге».
«А потом?»
«А что — потом? Признаться в преступлении побоялась, своим соврала, что ходила с мальчишками лягушат ловить и шлёпнулась с моста в пруд. Надо же было как-то объяснить, почему я насквозь сырая и сандалию потеряла! Потом Лерка эту сандалию из бадьи выудил. Ему, как «большому» и как «мужику», разрешалось по воду ходить. Ох, он меня оттаскал тогда за уши… но папе с мамой не сдал. Яша…»
«Да, Ликуша?»
Она оглядывается. Почему-то их со старым филином, бабушкиным любимцем и верным другом, занесло в деревенский дом, который — Лика доподлинно это знала — давно продан, снесён, и теперь на его месте красуется новомодный сруб. А вот поди ж ты…
«Яша, а как это получается, а? Мы здесь, у бабушки, и ты — живой… Это сон, да? Фу ты, конечно, сон. Филины ведь не разговаривают, но я почему-то об этом забыла».
«Филины не разговаривают. А вот скроухи — да. И даже мыслят. И могут многое, о чем ты даже не подозреваешь: например, являться людям во сне. Тут ты угадала, Ликуша. А потому — не ищи Василису Фёдоровну, не надейся зря: это не тот свет, а, к сожалению, только сон… Я бы сам хотел с ней повидаться, но увы: скроухи живут гораздо дольше людей…»
…А ведь это было! Сон ли, бред, видение ли… Долгий и, не оставляло ощущение, что очень важный разговор со старым умершим филином на давно не существующей кухне. Было, она знает точно! Вот куда её вывела тропинка от старого колодца, вот зачем, как чёртик из табакерки, выскочило это воспоминание! Оно утянуло её к иному, более существенному… Стряхнув оцепенение, Лика прошлась по комнатушке. Охвативший её недавно ужас при воспоминании о беде, случившейся с братом, панический мандраж, отчаянье — всё куда-то подевалось, уступив лихорадочному и даже в какой-то мере радостному возбуждению. Не просто так ожили эти картинки в памяти! Ещё немного, ещё чуть-чуть — и она всё поймёт и, наконец… прозреет. Даже если возможная правда о действительности ужасна — пусть она будет, как есть, без прикрас, но будет. Потому что очень трудно жить вслепую.
Сейчас. Сейчас…
Она покружила по комнате, еле сдерживая нетерпение, готовая к тому, что вот-вот на её голову свалится новое откровение. Замерла у окна в попытке успокоиться. И невольно отшатнулась, не увидев своего отражения в стекле.
Впрочем, тут же поняла, что никакой мистики в странном, на первый взгляд, явлении нет. Просто полчаса назад (навскидку, она не могла сказать точно, сколько времени ушло на первые озарения) ночная тьма за окном сгустилась окончательно, а в самой комнате горел ночник; вот в полном соответствии с оптическими законами и нарисовалось на стекле отражение. Сейчас же — снаружи, в саду было светлее, чем внутри: взошла луна, словно растворив своим сиянием подложку оконного «зеркала», вот и…
Удивительная это была луна. Вернее, классический месяц с острыми рожками, чуть развёрнутыми наискось к зениту… На таких Месяцах Месяцовичах иллюстраторы добрых картинок рисуют спящих феечек, младенцев под пуховыми одеяльцами или забавных зверушек; их, обжигаясь и дуя на пальцы, крадут в ночь перед Рождеством хитрые черти и ведьмы. Но то, что с художественной точки зрения красиво, совершенно абсурдно с точки зрения астрономической. Луна — шар, а так называемый «месяц», растущий либо убывающий, всего лишь видимая часть целого небесного тела, круглого, лишённого в реальности «рожков», на которых якобы можно сидеть, болтая ногами. И уж никак не могут через невидимый глазу, прикрытый земной тенью сегмент, просвечивать звёзды.
А вот здешний небесный спутник планеты, казалось, ухохатывался над всеми физическими законами и астрономической логикой. Он был именно зависшим в небе серпом: с россыпью затемнений на бело-кремовом сырном срезе — очевидно, и на нём имелись лунные кратеры и моря — и, что самое интересное, с ярко выраженным эффектом гало[1], но не кольцевым, а дублирующим его специфичную дугообразную форму. За вогнутой стороной месяца вместо самой природой положенной иллюзии пустоты нахально таращились несколько звёздочек. И даже чиркнула одна падающая.
И если до этого момента у Лики сохранялась надежда, что сам мир всё-таки родной, просто время каким-то образом откатилось назад, в эпоху викторианства, а то и регентства, а загадочные Магистры и Ордена, о которых нет-нет, да упоминали окружающие, просто тщательно засекреченные организации вроде масонской — она полностью развеялась. Мир оказался чужим окончательно и бесповоротно.
Но луна в нём была завораживающе красива. И гораздо крупнее привычной, земной, пусть даже в усечённом варианте.
А ещё — она разливала вокруг себя умиротворение.
Отступив шага на два, Лика наугад, но на сей раз безошибочно притянула к себе стул. Села. Сложила руки на коленях, подумав мимоходом, что привычка эта, кажется, не только нового тела, но и её собственная, из прошлой жизни. Прикрыла глаза. Глубоко вдохнула несколько раз, чувствуя, как нисходит на неё спокойствие. Уверенность.
И вот тогда-то прошлая жизнь, как потянутая за хвостик кинолента, которую в другом, немыслимо далёком мире сейчас почти не используют, развернулась вдруг, сверкая кадрами, эпизодами, встречами и разлуками.
- Предыдущая
- 17/88
- Следующая