Шут и слово короля (СИ) - Сапункова Наталья - Страница 41

Эдин был в своих штанах и рубашке, немного порванной на локте, но пропали храмовые браслеты с рук, и пряжка Цирковой гильдии — тоже. И, в общем, не стоило долго размышлять, что же за напасть с ним приключилась. Его украли и продали, вот и все.

Конечно, это незаконно. Да чего там — это преступление.

А что, разве похоже, что все эти люди вокруг уважают закон?..

Теперь Эдин окончательно пришел в себя и был готов к чему угодно. Он подобрался, сел на корточки, слегка опираясь ладонями о палубу. Это движение опять вызвало взрыв смеха — за ним наблюдали, как за цирковой обезьяной.

Борт не так уж далеко, перемахнуть — никто и моргнуть не успеет. И веревки рядом свисают — подпрыгнуть, раскачаться, и он уже на мачте. Наверняка никто не догонит. Но толку-то, если это корабль, кругом вода, а он — не рыба?

— Я не раб, — крикнул Эдин. — Я свободный и никому не должен. Меня нельзя продавать.

Ответом опять был хохот.

— Меня зовут Эдин Вентсивер. Мой покровитель граф Верден, бывший министр короля. Он меня найдет.

А вдруг?..

Опять — хохот…

— Капитан, меня предупредили — он мастак бегать! — заявил «проходимец», — потому он мне и достался всего за тридцать ленов! Так я обещал, что от нас он никуда не денется, и ноги его больше не будет в Кандрии!

Тридцать ленов. Однако! В другой раз Эдин над этим посмеялся бы.

Любая из лошадей, на которых они с Якобом и Аллиель ездили по окрестностям Вердена, стоила раз в десять больше.

«И ноги его больше не будет в Кандрии».

Но этого как раз никак нельзя было допустить.

— Пристегнуть его цепью к лавке, и все дела! — не унимался «проходимец». — Если он не продержится хоть пару месяцев, капитан, я сам отдам в общий котел тридцать ленов!

— Отдашь шестьдесят, — решил капитан. — Ладно, попробовать можно. Кажется, он и правда не совсем дохляк.

Вот тут-то Эдин решил: будь что будет. Развернувшись, как сжатая пружина, он подпрыгнул, повис на веревке, раскачался и в два счета оказался на перекладине. Дальше веревок было больше и лезть не составляло никакого труда. Матросы внизу загомонили весело и восхищенно. А он лез наверх.

Кто-то бросил веревку с петлей на конце, петля пролетела рядом с Эдином.

Скоро лезть стало некуда.

Эдин огляделся. Мачта была куда выше циркового шатра. Но и куда ниже башни, на которую его затащила леди… как ее? — Найла. Впрочем, какая разница, если нельзя думать о высоте. На этот раз не думать о высоте было вообще просто — меньше всего он боялся упасть. Капитан что-то кричал внизу, махая руками, ветер уносил его голос. Вокруг было море, море, море…

С одной стороны — не только море, вдали слабо серела полоска земли. Наверное, до нее можно было бы добраться. Доплыть.

Плавать Эдин никогда не пробовал, но видел, как плавают. Наверное, можно попытаться. Он как-то слышал, что тут главное — не паниковать и и не вдохнуть воду, тогда не утонешь. Но… все равно не понятно было, как это — оказаться в воде и не тонуть?..

Впрочем, люди на корабле вряд ли позволят ему плыть, даже если он вдруг сообразит, как это делается.

Те, внизу, ждали. Им было любопытно — что Эдин станет делать? Не сидеть ему же на мачте вечно. Перспектива быть прикованным к лавке, грести веслом и, может быть, протянуть так два месяца казалась до невозможности грустной. А где выход?

Ничего не менялось, решение не приходило. От безысходности время для Эдина, кажется, словно остановилось. Для него, но только не для людей внизу. Им надоело ожидать развязку, и ее решили ускорить. Эдин не видел, как один из матросов, повинуясь приказу капитана, перелез на перекладину мачты с другой стороны.

Он почувствовал, как крепкие руки легли на его плечи, и уже в следующую секунду летел вниз. Прямо в волны. И тут же несколько матросов прыгнули с борта в воду.

Морское купание получилось недолгим. Сначала он погружался в воду, потом начал всплывать, и лишь только его голова вынырнула на поверхность, как веревочная петля стянула плечи, и скоро он опять был на палубе.

— Ты не настолько несмышленыш, чтобы я стал спускать подобные выходки, — сказал капитан. — Тебя совсем не учили дисциплине и повиновению?

По знаку капитана кто-то рывком сдернул с Эдина рубашку.

— А шкура-то у него нетронутая, гладкая, — не без удивления заметил один из матросов, — не похоже, что невольник, который уже от хозяев сбегал.

— Я не невольник! — встрепенулся Эдин, — меня продали против закона!

— Да замолчи ты, — поморщился капитан. — Сейчас не о том речь. Важно, где ты находишься, и зачем. Невольник, не невольник — что за беда? Тут немало бывших невольников, которые теперь свободны. Может, и ты будешь свободен. Если заслужишь. Но и тогда ты не должен бегать от меня по мачтам моего корабля. Ладно, двадцать горячих, на первый раз. Привыкай.

— Уступите его мне, капитан Венд, — попросил невысокий крепыш в широкополой шляпе с голубым пером, который до сих пор стоял поодаль, а теперь подошел и внимательно разглядывал Эдина. — Мне как раз пригодится такой парень. Я охотно заплачу сто ленов.

— Сто ленов не цена за такого ловкача, — возразил капитан насмешливо. — Он только что неплохо показал себя. Его место, конечно, не на гребцовой скамье, а на мачте. Немного научить, и будет хороший матрос. Тысяча ленов, Кай.

— Он был свободен совсем недавно, — заявил тот, кого капитан назвал Каем. — Взгляните, у него на запястьях полоски светлой кожи от браслетов. Думаю, что от храмовых. А вот тут был знак цирковой гильдии, на плотном шнурке, поэтому след на коже точно повторяет форму знака, — палец крепыша в шляпе скользил по руке Эдина. — Он действительно свободный циркач, член их гильдии не может быть невольником. Он будет тебе повиноваться до первой возможности сбежать, капитан Венд. А сажать его на цепь — расточительство. Пятьсот ленов.

— Ладно, восемьсот. Полагаешь, капитан Кай, что от тебя он не сбежит?

— Шестьсот.

— Тогда шестьсот пятьдесят. Назначенное мной наказание не может быть отменено, естественно.

— Хорошо, шестьсот пятьдесят. Но я хочу, чтобы ему не испортили кожу. Иначе не заплачу шестьсот пятьдесят.

— Без проблем, надо значит надо, — кивнул капитан Венд. — Положитесь на Малыша Эта.

Зря все-таки Эдин решил, что это не кошмарный сон. Такой отвратительной действительности в его жизни просто неоткуда было взяться.

Во всяком случае, теперь он стоил, как две хорошие верховые лошади.

Все происходило очень быстро и деловито: Эдина притянули веревкой к мачте, и рослый детина выступил вперед, покачивая куском плетеной веревки. Остальные подались в стороны, освобождая место.

Детина коротко размахнулся…

Один.

Дерево мачты до сих пор пахнет смолой.

Два.

Во рту появился вкус крови из прокушенной губы.

Три.

На самом деле — терпимо…

Четыре.

В здешнем трюме, случайно, не найдется привидения из семейства графов Верденов?..

Определенно, нет. Как жаль.

Пять… шесть… семь… восемь… двенадцать…

Каждый следующий удар переносить было чуть тяжелее предыдущего.

… девятнадцать… двадцать.

Веревку сняли, но Эдин не спешил шевелиться, и в глазах было темно.

— Чистая работа, — заметил кто-то одобрительно. — Ни капельки крови. Капитану Каю не удастся сэкономить.

— А ты крепкий парень, — благодушно сказал Малыш Эт, сворачивая плеть. — Под конец мог бы и поорать, все бы поняли. Но это потому что я осторожненько. Провинись ты по-настоящему, узнал бы, как это тут бывает. Ладно, приветствуем тебя на борту «Золотой Ракушки».

И те, кто был поблизости, согласно загалдели.

Потом, много позже, Эдин согласился с правотой Малыша Эта — тот, действительно, обошелся с ним по-доброму. Двадцать горячих — понятие неоднозначное.

Жизнь, какая ни на есть, продолжалась.

Якоб вернулся четыре дня спустя, и взволнованный Димерезиус сразу сообщил ему об исчезновении Эдина. Якоб даже не сразу понял. Никогда не случалось подобных сюрпризов. Уехал? Куда?!