Дорога в Сокольники - Яковлев Юрий Яковлевич - Страница 5

— Выходи! Быстро! Быстро!

Первым заговорил Ленин:

— В чем дело, товарищи?

Он думал, что имеет дело с патрулем и что сейчас все уладится.

— Без разговоров! — оборвал его худой, скуластый человек в шинели. В маленькой костистой руке он держал наган.

Черный глазок нагана смотрел острой пустотой. Он был очень близко от сердца. И Владимир Ильич вспомнил булыжную мостовую перед заводом Михельсона, невысокую женщину с тонкими губами и птичьим носом.

Почему она сейчас возникла в памяти? Ах да, из ее рук смотрел такой же холодный глазок револьвера. А потом глазок мгновенно наполнился огнем, грохотом, болью…

Владимир Ильич почувствовал, как заныло левое плечо, раненное в тот августовский день, и подумал: «Обидно погибнуть от пули бандита».

Где-то близко послышался вдруг резкий голос Маняши:

— Осторожно, в бидоне молоко для больной. Вы знаете, чей автомобиль вы собираетесь сейчас отобрать?

В луче фар Ильич увидел сестру.

Сейчас в ее взгляде была решимость, а голос звучал твердо:

— Что вы делаете? Ведь это товарищ Ленин! Вы-то кто? Покажите ваши мандаты!

— Уголовникам никаких мандатов не надо! — Бандит в шинели все еще держал наган наготове. И было неизвестно, сунет он оружие в карман или выстрелит.

Другой, высокий, в ушанке, крикнул:

— Поехали!

И бандиты, как по команде, бросились к автомобилю. Захлопнули дверцы. Заревел мотор. Автомобиль резко сорвался с места. И скоро растворился в темноте.

Мария Ильинична легонько потянула брата за рукав:

— Володя, идем! Они уж не вернутся.

— Я думаю совсем о другом. Обидно за наше государство, за молодое, неокрепшее, — тихо отозвался Владимир Ильич. — А смерти я не боюсь.

Никто и никогда не видел Ленина расслабленным. И теперь движения его были четкими, даже резковатыми.

— Пошли, — сказал он и решительно зашагал во тьму к дому, у которого горел единственный в округе керосиновый фонарь.

Как ни старалась Надежда Константиновна отогнать от себя тревожные мысли, они все больше и больше одолевали ее…

На лестнице послышались шаги — спускалась Верочка.

— Дети поужинали, — сообщила она. — Все ждут: когда же дедушка Ленин приедет?

Побывав у детей, Вера немного успокоилась. А Надежда Константиновна всегда располагала ее к откровенности, и девушка заговорила о своей жизни.

— В гимназии мне казалось, что учителям все известно. Оказывается, они рассказывают только то, что знают. И задают задачи, которые могут решать сами. Теперь я поняла, что существует много задач, которые учителя не могут решить. Я учу детишек, а сама так мало знаю.

— Кончится Гражданская война, — сказала Надежда Константиновна, — пойдете учиться. Будете знать куда больше, чем ваши гимназические наставники. Попробуем зажечь свечи?!

— Давайте!

И две истомленные ожиданием женщины подошли к елке, чиркнули спичками и стали одну за другой зажигать свечи.

— Как красиво! — воскликнула Вера. — Пахнет медом, и кажется, слышно, как жужжат пчелы.

Надежда Константиновна прислушалась, но вместо жужжания пчел вдруг раздался резкий звонок колокольчика.

На пороге стоял Кулагин. На руках он держал бесчувственного бойца.

— Павел… Воротников, — сказал он.

Вход в Сокольнический Совет Владимиру Ильичу и его спутникам преградил дежурный. При свете фонаря он выглядел суровым, непроницаемым часовым. Полушубок, подпоясанный ремнем, два подсумка с патронами, серая солдатская папаха, оставшаяся от службы в царской армии, в руках винтовка. Неровные, нависающие на глаза брови, густые, подпирающие нос усы, щелочки глаз.

— Нам нужен председатель Совдепа, — решительно сказал Ленин.

В ответ дежурный выдохнул короткое, грозное слово:

— Мандат!

А вот мандата у Ильича не оказалось.

Было совершенно очевидно, что никакие уговоры не сломят дежурного. Не пустит он в Совет без документа. Но, к счастью, у Гиля оказался мандат.

Тяжелая дверь отворилась. Щелкнул выключатель. Зажегся свет. Владимир Ильич и его товарищи очутились в холодном вестибюле. Не говоря ни слова, дежурный неслушающимися от холода руками снял трубку и долго крутил ручку. А потом переговаривался.

— Председатель сейчас будет, — наконец сказал он. — Пошли!

И, придерживая винтовку, стал подниматься на второй этаж.

Владимир Ильич все еще находился под впечатлением происшедшего.

— Хороши мы, — негодовал он, поднимаясь наверх, — вооруженные люди, а отдали автомобиль бандитам.

— Мы же стояли под дулом револьвера, — заметил шофер.

В это время внизу хлопнула дверь и послышались приближающиеся шаги. В кабинет вошел человек в кожаном пальто и в фуражке, которая сидела высоко на его густых темных волосах. Лицо его порозовело от мороза, а голубые глаза внимательно осматривали нежданных гостей.

— Здравствуйте, товарищи! Я — председатель Совдепа. Кто вы?

Председатель по военной привычке поднес руку к козырьку.

— Я — Ленин, — сказал Владимир Ильич.

Рука председателя так и замерла у козырька.

— Владимир Ильич? Ульянов-Ленин?.. Затопить печь?

От неожиданности он не знал, что делать, вот и предложил затопить печь, что по тем временам было проявлением высшего гостеприимства.

— Топить не надо, — отозвался Владимир Ильич и впервые с момента происшествия улыбнулся. Но в следующее мгновение его лицо снова стало серьезным. — Товарищ председатель, на нас напали неизвестные люди, отобрали автомобиль. Это безобразие. Грабят рядом с Совдепом.

Председатель стоял, опустив глаза, а голос Ленина звучал решительно и строго.

— Терпеть такое безобразие дальше нельзя. Надо энергично взяться за борьбу с бандитизмом. И немедленно!

Председатель смотрел смущенно, вытянув руки по швам.

— Владимир Ильич, — сказал он. — Мы боремся. Но каждый день из-за угла убивают милиционеров…

Владимир Ильич сочувственно покачал головой. И задумался. Он вдруг представил себя на месте этого молодого председателя Совдепа. Как трудно ему, должно быть, терять товарищей, и какой твердостью должен обладать человек, чтобы завтра снова посылать людей на посты и не быть уверенным, что они вернутся.

Как трудно!

Раненый милиционер лежал на старом кожаном диване под тигровым одеялом Надежды Константиновны. Его глаза были плотно закрыты. И большие темные ресницы делали его бледное юное лицо по-девичьи нежным. Горячий полуоткрытый рот тяжело дышал.

— Он будет жить?.. Он будет? — поминутно спрашивала Вера.

Ее лицо было таким озабоченным, таким тревожным, что девушка выглядела старше своих лет. Словно за какие-то минуты жизни прошла долгий тяжелый путь.

Доктор прикладывал ко лбу раненого холодные компрессы и время от времени слушал пульс, при этом смотрел на часы.

Верочка настороженно стояла за спиной врача и, казалось, сама испытывала боль, страдала.

— Он будет жить?.. Он будет?..

— Будет, — терпеливо увещевала Веру Надежда Константиновна, — молодой организм выдержит, все переборет.

Надежда Константиновна куталась в свой большой платок и никак не могла согреться. Выбившаяся из прически прядь волос спадала на щеку, очки сидели неровно.