Пленница Белого Змея (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 11

Они спокойно доехали от вокзала до поместья, затем Эрик проводил Брюн в свою комнату, и, на ее счастье, Альберт не попался на пути. Когда за ними закрылась дверь, Брюн вздохнула с облегчением. Она будет сидеть тут и носа не высовывать.

— У меня два новых заказа, — сообщил Эрик, вынимая из своего чемодана бумажные свертки с ингредиентами для артефактов, — так что я отправляюсь в лабораторию. Отдыхайте, можете читать, парк к вашим услугам.

— Хорошо, — кивнула Брюн. Конечно, она не собиралась ни в какой парк — куда приятнее отдохнуть с дороги и почитать что-нибудь интересное. Эрик улыбнулся — должно быть, его обрадовала сговорчивость пленницы — и ушел.

Брюн умылась, переоделась и направилась на изучение книжного шкафа. Конечно, там не было беллетристики — сплошные научные труды. Некоторые были знакомы Брюн еще по школьным занятиям, а о каких-то она никогда не слышала. Что ж, пожалуй, «Введение в артефакторику» вполне подойдет.

Вытащив книгу с полки, Брюн устроилась в большом кресле у окна, сбросив туфли и по-домашнему поджав ноги. Комната Эрика была угловой, света тут хватало, и Брюн против воли вспомнила спальню, которую делила с сестрами — там тоже было светло, и окна выходили в цветущий сад. Сейчас там отцветает сирень, и ее свежий запах летит в раскрытые окна.

Интересно, вспоминают ли о ней родные? Или же Брюн просто оказалась полезной, сохранив дом, деньги и возможность вести прежнюю жизнь хоть какое-то время?

Из книги выпал сложенный вдвое листок бумаги — должно быть, черновик с заметками. Отец всегда делал выписки на таких листках, когда читал книги. Брюн развернула его и увидела, что это письмо.

Первым порывом было сложить его и убрать среди страниц. В конце концов, леди не читают того, что написано не им. Но Брюн, повинуясь какому-то странному зову, разгладила листок и прочла:

«Дорогой Эрик!

Я обещала подумать и дать ответ на твое предложение. Я прекрасно понимаю, что он разобьет тебе сердце, но я всегда дорожила своими чувствами, они для меня важнее. Нет, Эрик, я не могу стать твоей женой. Мы с тобой слишком разные. Я райская птичка, которая парит в небесах, а ты, уж прости меня, но ты смотришь в зеркало — ты, скорее, бегемот. Конечно, леди не должна так говорить, но я чужда условностей. Одним словом, мой ответ — нет. Я уверена, ты еще найдешь свое счастье.

Лютеция».

Брюн захлопнула книгу резким движением, безжалостно смяв письмо. Гадкая бумажонка, и эта неизвестная Лютеция тоже гадкая — в своей нарочитой откровенности она была невероятно, непостижимо пошлой.

А потом Брюн забыла и о письме, и о книге — дверь открылась без стука, и в комнату вошел Альберт.

Сегодня он наконец был гладко выбрит, выглядел истинным джентльменом, и только желтый блеск в глазах говорил о том, что с ним лучше не связываться. Брюн вскочила, отступила за кресло, держа перед собой книгу, словно щит и прекрасно понимая, что это ей ничем не поможет.

— А, птичка, — улыбнулся Альберт. — Где мой брат?

— В лаборатории, — промолвила Брюн. Нарастающий страх делал ноги ватными, и она прекрасно понимала, что вот-вот упадет на ковер. — Он в лаборатории, уходите.

Улыбка Альберта была лихой и обаятельной. Должно быть, видя ее, дамы и девицы начинали испытывать томление и радоваться вниманию такого замечательного кавалера — а Брюн было страшно.

— Я только вошел, — сказал Альберт. Обойдя кресло, он почти прижал Брюн к стене. От Альберта пахло дорогим одеколоном, пуговицы на его белой рубашке были щегольски алыми — словно кровь пролилась. Откуда-то со стороны донеслось шуршание колец змеиного тела.

— Буду кричать, — предупредила Брюн, понимая, что сопротивляться бессмысленно: птичка, завороженная золотыми змеиными глазами, ничего не сможет сделать — ни улететь, ни позвать на помощь.

— Будешь, — вкрадчиво произнес Альберт и, легонько погладив Брюн по щеке, вынул из ее рук книгу и бросил в кресло. — Обычно женщины у меня кричат. Исключительно от удовольствия.

Прикосновение его губ было таким же легким и осторожным — чтобы в следующий миг стать настойчивей и яростней. Чужие руки легли на бедра так, словно Альберт имел на это полное право. Страх медленно утекал, сменяясь уже знакомой вязкой покорностью, которую Брюн испытывала во время экспериментов Эрика — только сердце колотилось в груди так, словно хотело вырваться.

— Умница, — почти проворковал Альберт, оторвавшись от Брюн. Во рту появился вкус крови — он прокусил ей губу. Крошечная Брюн, запертая в самой себе, кричала и звала на помощь — и в то же время стояла возле стены, чувствовала, как в живот упирается чужая плоть, и ничего не могла сделать.

Словно со стороны она увидела, как пальцы Альберта пробежались по шнуровке ее платья — ткань зашуршала, стекая на пол, и Брюн все-таки попыталась подхватить ее, но не сумела удержать в ослабевших пальцах. В низу живота появилось предательское тепло, и, чтоб не упасть, Брюн невольно опустила руки на плечи Альберта.

— Отпусти… — она все-таки нашла в себе силы, чтоб проговорить это. Альберт усмехнулся, его ладони скользнули под сорочку и накрыли грудь. Брюн все-таки не удержала вскрика — прикосновение чуть шершавых пальцев было настолько сладким, настолько томительным и нежным, что ей хотелось, чтоб оно не прекращалось.

— Ну вот, — выдохнул Альберт почти в ее губы, почти откликаясь на ее чувства: — Ты такая сладкая, птичка. Мы поладим.

Брюн не поняла, как они оказались в постели — просто почувствовала спиной прохладный шелк простыней, слегка шелестящий, как чешуйки ползущей змеи. На груди Альберта была татуировка — свернувшийся кольцами Белый Змей — и Брюн казалось, что он шевелится, перетекает с кожи хозяина на чужую плоть. Сейчас она полностью была в чужой власти, и даже внутренняя Брюн устала бороться и, сев на полу своей темницы, закрыла лицо ладонями.

Все должно было закончиться именно так. Она не подходила для экспериментов Эрика, и тогда за нее взялся Альберт.

Брюн опомнилась тогда, когда Альберт устроился между ее широко разведенных ног, и к лону прикоснулось что-то округлое и горячее, пытаясь осторожно растянуть его. Пришла ясность — острая, пронзительная, смывающая наведенный морок; Брюн обхватила Альберта за шею, привлекая его к себе, еще успела удивиться тому, каким лихорадочным жаром наполнено его тело, а затем прошептала на ухо:

— Мари просила передать, что ждет тебя в аду.

Альберт замер, словно не поверил своим ушам. Брюн улыбнулась — наконец-то сила была на ее стороне — и добавила:

— О том, что ты завершил свой первый брак ударом ножа, не знает даже Эрик. И ты думал, что все кончено, что все будет сокрыто навеки. Но Мари знает — и ждет.

В следующий миг Брюн уже слетела на пол — удар Альберта был таким, что она на мгновение потеряла сознание. Альберт рывком поставил ее на ноги и прошипел, глядя в глаза:

— Откуда ты знаешь?

Брюн захотелось рассмеяться ему в лицо. Радость, охватившая ее, была легкой и опьяняющей, словно она выпила несколько бокалов шипучего.

— Я знающая, — призналась она. — Эрик рассказал тебе, что я бесполезна для его опытов. Но вот об этом он не упомянул, правда?

Побледневшее лицо Альберта вдруг стало спокойным — и это напугало Брюн так, что она перестала дышать. Альберт толкнул Брюн на кровать и, с медленной жестокостью наматывая на кулак ее растрепанные волосы, проговорил:

— Это не страшно, — чужая рука надавила на спину Брюн, заставляя прогнуться. — Просто тебе незачем больше жить. Передашь привет Мари, когда мы закончим.

Брюн закусила губу, пытаясь не разреветься, но слезы все равно закапали на скомканные простыни. Никто не услышит. Никто не придет на помощь. А Эрик потом все равно простит своего любимого брата — потому что не испытывает к Брюн ничего, кроме равнодушия и досады.

А она даже сопротивляться не может.

Она зажмурилась и сжалась, ожидая, когда чужая плоть станет раздирать ее тело — но ничего не произошло. Альберт вдруг выпустил ее и, сделав несколько шагов по комнате, посмотрел в окно.