Факультет по связям с опасностью (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 37

— Конечно, это странно, — продолжал Черников, прихлебывая кофе. — Ладно, я понимаю, когда червей подселяют ко мне и Марго. Мы маги. А ты — человек. Неужели тот, кто способен на такую серьезную работу, не может отличить мага от человека?

— А это серьезная работа? — поинтересовалась Люда. Черников кивнул с чрезвычайно серьезным видом.

— Конечно. Тут нужен как минимум ведьмак или ведьма первого посвящения. А лучше знающий маг.

— Тогда Таня точно не при чем, — сказала Люда. — Она ведь человек. Как и я.

Черников вздохнул.

— Ты говоришь об этом так, словно извиняешься. Знаешь, а я бы хотел снова стать обычным человеком, — он мечтательно улыбнулся, и Люда заметила, как на бледных щеках пробивается румянец. — Я ведь когда-то был профессиональным танцором. Вел бы сейчас занятия у детей, судил соревнования и знать не знал бы ни о какой магии.

Люда удивилась. Насколько она успела понять, все маги искренне ценили свои способности и вряд ли согласились бы расстаться с ними по доброй воле. Магия была, прежде всего, возможностью подняться над жизнью, быть не марионеткой, а кукловодом. Вряд ли бы тот же Эльдар захотел утратить способности и вести обычную жизнь преподавателя, или кем он там раньше работал… Должно быть, Черников правильно оценил выражение ее лица, потому что решил объяснить:

— Магия меня изуродовала. Поверь на слово, я когда-то был совсем другим человеком. А стал убийцей — пусть меня использовали, но все-таки… Когда становишься магом, то теряешь право выбора. Получаешь силы, которые приходится использовать, хочешь ты того или нет. Так что не жалей о том, что ты человек. Я бы все за это отдал.

Почему-то Люде стало жаль его — она и сама не могла сказать, откуда взялось это внезапное и очень искреннее сочувствие. Ведь не станешь сопереживать владельцу «Бентли», который снова мечтает кататься на убитом «Москвиче»… Впрочем, от этих размышлений Люду отвлекла тонкая золотистая нить, проплывшая над головой Черникова — устало проводив ее взглядом, Люда сказала:

— Кажется, у меня галлюцинации из-за этого червя. Паутинки в воздухе вижу.

Она как-то вдруг поняла, что именно здесь и сейчас в этом можно признаться. К ее искреннему ужасу Черников молниеносным движением подхватил почти уплывшую нитку и протянул Люде.

— Что тут? — спросил он со странной надеждой, и Люда вдруг заметила, что у него нервно дергается нижнее веко.

Ей показалось, что она поскользнулась и падает — и то мгновение, когда все в душе томительно замирает, чтобы разлететься на осколки при ударе, растянулось в вечность.

— Нитка, — прошептала Люда. — Тонкая… золотистая.

Нить вдруг вспыхнула в пальцах Черникова и рассыпалась ворохом мелких искр. Черников некоторое время пристально всматривался в глаза Люды, а потом негромко проговорил:

— Это невозможно, Люд. Этого не может быть.

Кажется, он тоже испугался — во всяком случае, выражение его лица было таким, потрясенным и каким-то очень несчастным. Кружка недопитого кофе вдруг скользнула по столу и медленно поплыла к краю — Черников тотчас же схватил Люду за руки и с какой-то алчной болезненной мольбой пробормотал:

— Нет-нет-нет, не бойся, все нормально. Я все исправлю, не бойся. Все хорошо, хорошо…

Кружка замерла — до падения оставалась какая-то жалкая пара сантиметров. На какое-то мгновение Люде показалось, что она разучилась дышать: воздух сгустился в легких, застыл темными неподвижными пластами. Кажется, в комнате стало темнее, словно в окно вползла грозовая туча.

— Что происходит? — спросила Люда и удивилась тому, насколько жалко и обреченно звучит ее голос. Черников смотрел на нее неотрывно, и сочувствие в его взгляде было настолько пронзительным и искренним, что Люде захотелось заплакать.

— Ты меняешься, — с горечью промолвил он. — Господи Боже, ты меняешься…

***

Гамрян, который после вчерашнего вечера выглядел крайне изможденно и подавленно, усадил Люду в кресло и, вынув из ящика стола обычные влажные салфетки, принялся тщательно вытирать руки. Люда подумала, что все это похоже на ожидание в зубоврачебном кресле: ты уже сидишь в нем, а врач готовится к работе, выбирая нужные инструменты, и внутри все закручивается в тугую-претугую спираль от страха. Кабинет ректора, конечно, не имел ничего общего с кабинетом в стоматологии, но Люде казалось, что Гамрян старательно готовится к трудной операции.

Молодая рыжеволосая женщина в дорогом костюме, сидевшая чуть поодаль, пристально смотрела на Люду со странной смесью сочувствия и любопытства. Ее длинные пальцы с дорогим маникюром задумчиво скользили по древесному узору на поверхности стола; чашка свежесваренного кофе, которую принесла секретарша, осталась нетронутой.

— Что со мной? — негромко спросила Люда, стараясь не показывать, насколько ей страшно. Рыжая вздохнула. Пальцы выбили дробь по столешнице.

— Честно говоря, Людмила Васильевна, я такое вижу в первый раз, — откровенно произнесла она. Гамрян криво усмехнулся и промолвил:

— Да и я тоже, — пройдя по кабинету, он встал за спиной Люды и, помедлив несколько мгновений, словно собирался с силами, осторожно опустил правую ладонь ей на затылок. Прикосновение отдалось резкой болью в груди и накатившей тошнотой; прижав руку ко рту и отчаянно сражаясь с подступающей рвотой, Люда подумала, что ее карьера неудачницы стремительно набирает обороты. То подселенный червь, то эти изменения; вытошнить завтрак в кабинете ректора — это будет уже вершина этой карьеры… Убрав руку, Гамрян осведомился:

— Как самочувствие, Люд?

— Да как, вся дрожит, — ответила рыжая вместо Люды. Она притянула к себе черный кожаный клатч, небрежно брошенный на стол, и, достав пластинку каких-то таблеток, подала ее Люде. — Под язык.

«Валидол», — прочла Люда на поцарапанной серебряной фольге и послушно отправила таблетку в рот. Ментоловый холодок ласково обволок язык и нёбо.

— Ну что, Геворг? — поинтересовалась рыжая. — Кто она?

Гамрян вздохнул и снова положил руку Люде на голову, но на этот раз прикосновение не вызвало ни боли, ни тошноты — только легкое, почти неощутимое покалывание в висках.

— Она гадалка, — откликнулся Гамрян. — Вроде тебя, Лиза. Конечно, очень-очень слабая, почти незаметная.

Лиза ахнула и покачала головой.

— Да уж, дела творятся… Но ведь она совершенно точно была человеком?

— Была, — ответила Люда и не услышала своего голоса. Стул опасно качнулся под ней, и мир поплыл куда-то в сторону, лишившись четкости и превратившись в большое размазанное пятно: Люда подумала, что сейчас упадет в обморок, и схватилась за край стола. — Да, я была человеком…

И что дальше? Унизительная постановка на учет — а Люда почему-то не сомневалась в том, что это будет унизительно — жизнь с пониманием того, что ты теперь не такая, как все, странные происшествия, которые имеют отношение то ли к твоей магии, то ли к твоей же паранойе… Что теперь? А если родители об этом узнают? Что они будут думать о Люде?

Страна чудес открылась перед Алисой, но Алиса меньше всего хотела отправляться туда. Иногда Люде действительно мечталось стать похожей на Эльдара или Черникова, но теперь, когда это случилось, она не чувствовала ничего, кроме противного липкого ужаса.

— Таблетку разгрызите, Людмила Васильевна, — посоветовала Лиза и вынула из клатча новенький сияющий смартфон. — Внесу вас в наши базы, постановка на учет пройдет автоматически.

Муторное чувство безысходности, охватившее Люду, было настолько горьким и всепроникающим, что она сама не заметила, как по щекам побежали слезы. На какой-то миг ей показалось, что ее жизнь рухнула, и она сейчас лежит под обломками и не может выбраться. Была человеком. Стала магом. Волшебный мир раскрыл объятия, готовясь принять новоиспеченную гадалку, но Люда лежала во мраке под обломками и слышала только неровные шаги — к ней шел человек, отбрасывающий горбатую тень.

Гамрян заботливо погладил ее по голове, и наваждение исчезло. Кажется, даже дышать стало легче.