Двое: я и моя тень (СИ) - "AttaTroll" - Страница 18

Подонков было двое. Один оказался сразу за баками, а перед ним на коленях стояла девушка. Молоденькая. Совсем юная. Гадёныш намотал её волосы на кулак и вдалбливался в её рот. Девчонка задыхалась, хрипела, скулила. Одна её рука свисала тряпочкой, неестественная, будто вовсе не её. Всё лицо в крови, нос повёрнут в сторону. Господи. Ещё одна девчонка лежала у стены, держась за живот, а около её лица расплылась густая лужа блевотины. Лизи почувствовала, как её желудок скрутил спазм, хотел вывернуться наизнанку, исторгнуть горький кофе. Храбрость улетучивалась как воздух из лопнувшего шарика. Внутренний голос вопил: «Беги! Вали отсюда!»

Господи, дай сил, не оставь в этот миг.

Второй ублюдок вытирал нож о пиджак женщины. Она сидела на коленях в луже мочи и рыдала, вытирая рукавом подбородок. Из её рта тянулись белые ниточки, блестели в тусклом свете, свисая до груди. Сперма.

Суки.

Когда тот, что у стены, обернулся к Лизи, она, забыв себя, замахнулась и проехалась зонтом ему по его лицу. Хруст. Он отпустил девчонку, и она выплюнула его член и отползла в сторону, склонилась над лужей. Её без остановки рвало.

Что-то коснулось рёбер, и Лизи не сразу поняла, что это нож. Она размахнулась и хотела ударить второго говнюка, но он перехватил зонт и съездил кулаком по её лицу. Лизи чуть не упала, кое-как смогла удержаться на ногах, но в голове всё перевернулось верх дном, и она теперь не могла понять, зачем пришла сюда. Перед глазами мельтешили мушки, вылетая из жёлтого фонаря. Первый урод, тот, которого она огрела, схватил её за горло и стиснул пальцы. Больно. Страшно. Воздуха не хватало, Лизи пыталась разжать его пальцы, хрипела, отчаянно билась и пыталась пнуть негодяя. Но второй снова ударил её по лицу, и что-то горячее обожгло глаза, потекло по щекам, коснулось губ. Солёная боль наполнила её рот.

— Смелая, да? А вот мы тебя сейчас по кругу пустим. И зубки твои ровные посчитаем.

Лизи вынырнула из боли и туманного небытия, пытаясь вырваться из удушающих грязных пальцев, пока другой урод задирал ей кофту, рвал её. Паника окатила Лизи холодной волной, потянула на дно. Кулак оборвал отчаянный крик. Было страшно, озноб электрическим током проходил по всему телу, руки тряслись. Было мерзко, страшно, кажется, она ревела, слёзы смешивались с кровью, пачкали шею, впитывались в кофту. Почему-то мысли рассеялись, и только запомнилось, как качался, безмолвный свидетель мерзости, фонарь. И тени качались. И ещё запомнилась белая бабочка в чёрный горох на шее ублюдка. Он хохотал, задирая рваную кофту Лизи, хватая липкими от слюны и спермы пальцами за грудь. Лизи кричала, всё ещё пытаясь вырваться.

И вдруг гадёныш пошатнулся, неуклюже переступил с ноги на ногу и завалился набок. Тело с грохотом рухнуло на грязный асфальт, и Лизи увидела стоявшую позади женщину с доской в руках. Она хлюпала кровавым сломанным носом и скалилась, глядя обезумевшими глазами на второго ублюдка, всё ещё держащего Лизи за горло.

— Ма-амочка-а, — рыдала одна из девчонок.

Лизи извернулась, выскользнув из хватки замешкавшегося урода, и пнула его. Женщина, воспользовавшись заминкой, успела вдарить ему доской по лицу.

— Бежим скорее, — глотая кровь, поторопила она женщину и девушек.

Женщина помогла подняться девчонке у стены, а Лизи подхватила под руки другую, рванула её на себя, вытягивая из воняющей гнилью лужи. В боку жгло, кофта прилипла, бросало то в жар, то в холод. Она не помнила, как помогла бедняжкам выбраться из переулка, не помнила, преследовали ли их ублюдки, всё словно стёрлось из памяти, остались только яркие образы, вырванные фонарём из сумрака, как негодяи измывались над своими жертвами.

Лизи очнулась уже дома. Она захлопнула дверь, прижалась к ней и только теперь позволила слезам омыть испуганное лицо. Порванная кофта сползла с плеча, размазывая кровь, словно кисть. И Лизи, утопая в истерике, зачем-то постоянно её поправляла, словно от этого зависела вся её жизнь. Остро хотелось всё забыть, всё, что она увидела и пережила. Перед глазами не переставая качался фонарь и в такт ему переминались тени. Неприятные, ужасные, мерзкие. Воняло мочой и рвотой. Лизи закрывала глаза, и каждый раз одно и то же: фонарь, тени, фонарь, тени.

Непослушная кофта сползла в который раз. Лизи дрожала, пальцы не слушались её, когда она хотела вытащить из мятой пачки сигарету. Она переломилась и выпала из рук. Лизи снова заплакала, вытирая лицо рукавом и размазывая кровь по щекам.

Телефон разорвал тишину настойчивым звонком, разбивающим гнетущее безмолвие. Не вовремя. Лизи мысленно отправила звонившего ко всем чертям, кое-как дошла до ванной, скинула рюкзак на пол и достала пузырёк с таблетками. Пальцы не слушались, словно одеревенели. Лишь журчание воды тихонько убаюкивало, хотя облегчения это не приносило, наполняло голову болезненной пустотой, и тревоги смешались с тихой болью в боку. Над бровью и в щеке пульсировало. Наконец горьковатая таблетка привычно легла на язык. Забыться. Уснуть. Только бы всё оказалось сном, ужасным, мерзким, слишком грязным, слишком липким. Вода смыла горечь во рту, и Лизи положила на язык ещё одну таблетку. Руки дрожали. Пузырёк чуть не упал на пол. Лизи всхлипнула. Белая горсточка высыпалась в ладонь, Лизи проглотила её и, подавляя тошноту, бросила зубную щётку в раковину, набрала в освободившийся стакан воды и залпом выпила.

Только бы забыть. Пожалуйста.

Лизи очухалась, когда голову закружило. Всё вокруг расплывалось и неслось куда-то на бешеной скорости. Стены расплывались, туман перед глазами пошёл рябью, как гладь реки, потревоженная брошенным в неё камнем. Взгляд упал на полупустую баночку.

— Нет, нет, нет, нет, — лепетала Лизи.

Язык не слушался. Руки словно отделились от тела, то становились лёгкими, как воздух, то тяжелели, то вдруг за спиной вырастали крылья и тянулись до потолка в тесном размахе, а руки прирастали к ним, и Лизи чувствовала себя распятой. Почему-то очень важным казалось не выпустить баночку, и Лизи сжимала её, боясь потерять. Она куда-то шла и не понимала, то ли она шаркнула в неумелом танце, то ли перепрыгнула через время, то ли вовсе осталась стоять на месте. Это просто пол ехал, как лента на кассе. Рука коснулась стены, и Лизи нашарила дверной проём. За закрытыми веками было темно. Где-то далеко в тягучем мороке качался фонарь, и Лизи тянула к нему руку, хотела остановить его, выключить, сорвать. Обнять.

Она выбралась в прихожую и хотела закричать, позвать на помощь, но вместо голоса слышала монотонный шорох, шуршащие помехи в телевизоре, нечеловеческие голоса. «Пустим по кругу!» — кричал над ухом фонарь и качался.

Лизи сползла по стене на пол и осела полумёртвой марионеткой, кто-то оборвал её нити, и теперь тело отказывалось слушаться. Ноги не её, руки превратились в крылья, но взлететь никак не получалось, и Лизи скулила, пытаясь доползти до двери.

Сквозь шелест ветра и листвы, доносившихся откуда-то из темноты мироздания, она услышала, как открылась дверь. Или это тоже снилось? «Я умираю», — донёсся её собственный голос из фонаря. Лизи подняла к нему лицо, и ей показалось, что вместо глаз у неё мёртвые бабочки. Они падали с неба и тонули в грязных лужах.

Ветер разжал пальцы и забрал баночку.

— Вставай, поднимайся…

Тысячи рук подхватили её и подняли на ноги. Лизи не слушалась, она отцепляла их от себя, но красный призрак тащил её куда-то. Над его головой возвышались алые крылья, как у серафима, и с них стекала кровь прямо на лицо Лизи.

Она вцепилась пальцами в холодную ванну, когда призрак опустил её на колени. Лизи хотела отползти и лечь на пол, закрыть глаза-бабочки и уснуть, завернуться в кокон. Но тяжёлая рука схватила за шею и наклонила голову. Пальцы кровавого ангела забрались в рот, слишком глубоко, и Лизи, задыхаясь, дёрнулась. Она наотмашь била рукой кого-то невидимого, как вдруг желудок скрутило в спазме. Лизи вспомнила, как рвало девчонку в луже, и её собственный желудок вывернулся наизнанку. Когда горечь вышла из неё наружу, пальцы вновь забрались в рот и опять поползли в горло. Лизи застонала, всё ещё пытаясь вырваться, но её снова вырвало. Дышать было нечем, спазм перехватил горло, и Лизи забилась в цепкой хватке. Хотелось закричать: «Я умираю!» Но воздуха не хватало.