Академия которой нет (СИ) - Хаимович Ханна - Страница 2

Но теперь, на этом прохладном сыром ветру, в душу шальным осенним листком упала мысль: утраты — обратная сторона свободы. И наоборот.

Она не успела задуматься, насколько безнравственны подобные чувства. Впереди уже выросла башня воздушной станции.

Это было колоссальное и в то же время тонкое сооружение, напоминающее ствол огромного прямого дерева без ветвей. Вместо ветвей к нему лепились причалы, у которых колыхались в воздухе корабли и лодки на приколе. Пара роскошных международных лайнеров у самой верхушки, сияющие россыпью огней; городские паромы, полные рабочих; с десяток междугородных яхт и не меньше сотни юрких маршрутных лодок. Возле станции толпились люди, три ее двери не закрывались, а на стоянке дымили автомобили. Анаис показалось, что их круглые фары завистливо вглядываются ввысь, и она растерянно моргнула.

После туманных сумерек сияние газовых ламп в билетном зале просто слепило. Ко всем десяти окошкам тянулись длинные очереди. Анаис встала в ту, которая показалась самой короткой, и сощурилась на табло с расписанием. Металлические полосы с названиями рейсов со щелканьем сдвигались каждые пару минут.

Ближайший пароход… Интересно, в какую сторону он летит? И как академия будет собирать всех, кто в разное время сядет на транспорт, отбывающий в разных направлениях? По рассказам брата, магия имела дело с управлением вероятностями. И на какую же вероятность рассчитан этот странный способ?..

— Ближайший? На Ви-Саат, отходит через пятнадцать минут, — кассир с недоумением уставилась на Анаис поверх массивных очков. — Осталась только вторая палуба, три места.

— Мне одно, пожалуйста.

Ви-Саат, значит. Что ж, пусть так. Анаис ни разу не была в Ви-Саате. На миг стало страшновато, но потом вновь вернулась та странная свобода.

Если никто не говорит тебе, что делать, ты можешь делать, что хочешь. Если ты не знаешь, как поступить — поступай как угодно. Больше нет правил и рамок. Больше нет контроля. Совсем. Никакого. Нет режима дня и графика дел, нет неписаных правил старой аристократии, нет требований, нет… нет старой Анаис. А новая…

— Сорок пять лиртов! — громко сказала кассир — похоже, уже не впервые. — Вы меня слышите?

— Да-да, — Анаис принялась судорожно рыться в карманах, не сразу вспомнив, куда запрятала кошелек. — Спасибо.

— Двадцатый причал восьмого уровня, — сообщила кассир, все еще глядя с подозрением.

Квадратик билета на плотной бумаге, почти картоне, обнадеживающе лег в руку.

Грохочущая клеть лифта была обшита внутри тонкими листами дерева, истертыми и исцарапанными. Она вмещала двадцать человек, лифты тянулись в ряд — штук семь, не меньше, — но очередь к ним не рассасывалась. Анаис толкали, сама она тоже толкала кого-то в давке. Никто не возмущался. Здешние пассажиры давно привыкли. Вдруг вспомнилась семейная яхта, из тех, что стартовали с индивидуальных причалов на верхних уровнях. Отдельный вход, никакой презренной толпы…

Она с детства привыкла презрительно морщить нос при виде толпы, но сейчас казалось, что в толпе как-то… интереснее.

Вторая палуба оказалась просторным помещением с низкими потолками и длинными застекленными окнами. По обе стороны к ним примыкали деревянные скамейки. Люди усаживались на них как попало, невзирая на указанное в билете место. Анаис отыскала свободное сиденье у окна и опустилась на него.

Табло на другом конце палубы с лязгом выбросило дощечку: «Расписание остановок». Прибытие на конечную ожидалось лишь утром.

— Уважаемые пассажиры, отправка через пять минут, просьба занять места… — донеслось из громкоговорителя. В ответ послышалось мяуканье. Анаис опустила глаза и увидела толстого полосатого кота, с хозяйским видом расхаживавшего меж скамеек. Она улыбнулась. На воздушных судах, как и на водных, всегда обитала пара-тройка кошек. И пара-другая сотен мышей.

Тень ненадолго закрыла свет лампы, и на сиденье напротив плюхнулся темноволосый парень в потертой кожаной куртке. Анаис посмотрела на него с интересом. Симпатичный — веселый прищур серых глаз, тонкие черты лица, насмешливая улыбка, притаившаяся в уголках губ. Заметив взгляд Анаис, парень улыбнулся ей уже по-настоящему, открыто и заговорщически. Серые глаза с интересом скользнули по ней с головы до ног. Анаис вдруг показалось, что куртка слишком тесная, а брюки чрезмерно облегают бедра. «Что бы сказал Натан?» — промелькнула мысль, но она отогнала ее.

Что бы ни сказал Натан, это в прошлом.

Анаис откинулась на спинку скамьи и опустила веки. Мерно рокотало магомеханическое сердце корабля.

***

Сколько она себя помнила, семья была связана с повстанцами.

Антиреспублика, так они себя называли. В детстве Анаис думала, что каждую субботу поздним вечером к родителям приходят гости, такие же, как ди Дерражи по пятницам или хозяева соседних поместий по вторникам. Но дети не приветствовались ни на собраниях аристократии, ни на встречах противников республики. Анаис отсылали наверх с гувернанткой, и она часами прислушивалась к гулу голосов, заглушаемому монотонным чтением мадам Канпер. Потом та роняла голову на грудь и засыпала. Тогда Анаис садилась на пол у двери, и никто уже не мешал ей ловить доносящиеся из нижней гостиной и столовой слова. На лестничную площадку она предусмотрительно не выходила — родители тут же заметили бы свет и разбудили мадам Канпер нагоняем.

На первом этаже говорили о политике, технике и деньгах. Пару раз прозвучало нечто, похожее на «ружья». Подозрениями Анаис ни с кем не делилась.

Когда ей было четырнадцать, реальность разбила все подозрения в пух и прах. Мадам Канпер давно уволилась. Анаис училась в женском пансионе, хотя, наверное, один Покровитель Каррайе знал, как ей хотелось поступить в обычную школу для обычных людей. Она приехала домой на зимние каникулы. Но Фроут, праздник зимнего солнцестояния, на сей раз оказался отнюдь не тем безмятежным временем, которое она помнила.

Тем вечером все кругом излучало тревогу. Камин? Как будто тот же. И потрескивающие дрова, и хвойный запах… Тепло? То же самое, и любимый горячий шоколад из рук кухарки, и традиционные пирожные с сахарной глазурью, пикантно отдающие иголочками розмарина. Музыка? Праздничный вечер? Гости?

Гости вели себя, как обычно. Пришли все те, кого семья Анаис обычно приглашала. А вот мама и отец, отправившиеся с утра в Ниддат за недостающими подарками, до сих пор не возвращались. Празднование давно должно было начаться, но музыканты медлили, переминаясь с ноги на ногу. Открывающий танец в отсутствие хозяев играть было не принято. Гости переговаривались — сначала украдкой, потом все громче и тревожнее. Натан, в начале вечера сновавший меж группками приглашенных, куда-то испарился, а потом…

— Я сожалею! — Его срывающийся голос перекрыл гул толпы. — Я сожалею и приношу извинения. Праздника не будет. Случилась трагедия!

Затем были возгласы и обмороки, слезы и шок, и, конечно, сплетни, сплетни, сплетни… Отец и мама, такие странно бледные и пугающе неподвижные, покоились на столах посреди гостиной — праздничные скатерти и посуду в спешке свалили в угол. А Анаис не верила в происходящее до тех пор, пока не прибыл гробовщик и не начал, кашляя и кряхтя, с расстановкой снимать с покойных мерки. Какая глупость, силы небесные, какой абсурд… Но этого требовали традиции. Личные гробы по меркам. Прощание в гостиной. Могилы в глубине сада, на семейном кладбище. Промерзшую землю пришлось рыть с помощью приглашенного мага. Этот-то маг позже, посмотрев на Натана, глубоко задумался и отозвал брата в сторону, чтобы поговорить. И летом Натан уехал. Анаис еще училась в пансионе и возвращалась только на каникулах. Дом остался в распоряжении домоправительницы и бесчисленных друзей семьи, оказавшихся вовсе не друзьями…

…— Ты успокоилась? — спросил Натан около полуночи, когда первоначальное потрясение начало уходить, а на смену ему уже накатывало безысходное смирение. — Пришло время кое-что объяснить тебе.

Анаис кивнула, комкая в руке носовой платок. От платка пахло успокоительными каплями. Она не помнила, кто и когда сунул его ей в ладонь.