В дебрях Южной Африки - Рид Томас Майн - Страница 40

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая

Во вкусах и в характере разных видов наблюдается много различий.

Горная зебра очень пуглива и дика, дау почти не поддается приручению, между тем как квагга отличается робким, покорным нравом, и ее так же легко приучить к упряжи, как лошадь.

Если это не делается, то лишь по той причине, что южноафриканский фермер не испытывает недостатка в лошадях и квагга ему ненадобна ни в упряжь, ни под седло.

Но хотя фермеру ван Блоому никогда не приходило на ум объездить кваггу, ван Блоом-охотник ухватился за эту мысль.

До этого времени ван Блоом не удостаивал квагг никакого внимания. Он знал, что это за животные, и часто видел, как табун их — может быть, всегда один и тот же — приходил к озеру на водопой. Ни сам он, ни его домашние не трогали квагг, хотя легко могли бы застрелить не одну. Они знали, что желтое маслянистое мясо этих животных не годится в пищу и едят его только голодные туземцы, а шкура, хоть идет иногда на выделку мешков и другие хозяйственные нужды, особой ценности не представляет. Поэтому наши охотники давали кваггам спокойно приходить и уходить. Не стоило тратить на них порох и пули, да и не хотелось убивать ради пустой забавы такое безобидное создание.

Итак, каждый вечер квагги являлись к озеру на водопой и опять удалялись, не возбудив к себе ни малейшего интереса.

Но на этот раз получилось иначе. В голове ван Блоома зародился великий замысел. Табун диких квагг внезапно приобрел для охотника такой интерес, как если бы это были слоны. Он вскочил на ноги и стоял, не отрывая от них радостного и восхищенного взгляда.

Ван Блоом любовался их изящно исчерченными головами, крутыми линиями тела, легкими и стройными ногами, — словом, любовался в них всеми статями: их ростом, их окраской, их пропорциями. Никогда до той поры буру-скотоводу не казались квагги такими красивыми.

Но откуда такое неожиданное восхищение презренной кваггой? Ведь обычно капский фермер пренебрегает кваггой и если застрелит ее, то лишь на пищу своим слугам-готтентотам.

Почему она так полюбилась вдруг ван Блоому? Узнав, какие мысли теснились в тот час в его мозгу, вы это легко поймете.

Вот что он думал.

Нельзя ли поймать несколько квагг?.. А почему бы и нет? Нельзя ли приучить их к седлу?.. А почему нет? Не может ли квагга при охоте на слона сослужить ту же службу, что конь?.. Почему нет?..

Ван Блоом задал себе эти три вопроса. И через три минуты на все дал утвердительный ответ.

Ни в одном его предположении не было ничего невозможного или невероятного. Было ясно, что этот план вполне осуществим.

Ван Блоом почувствовал себя окрыленным новой надеждой. Лицо его засветилось радостью.

Он поделился замыслом с Чернышем и со своими сыновьями. Все горячо одобрили счастливую идею и только удивлялись, как никому из них раньше не пришла в голову такая простая мысль.

Но теперь возникал вопрос, как поймать квагг. Он требовал разрешения в первую очередь, и все четверо — сам ван Блоом, Ганс, Гендрик и Черныш — засели вырабатывать сообща план охоты.

Понятно, в ту минуту они ничего не могли предпринять и табуну, пришедшему на водопой, дали на этот раз удалиться с миром. Охотники знали, что завтра он вернется в тот же час.

Все они думали о том, что надо будет сделать, когда табун возвратится.

Гендрик предлагал «пришибить» кваггу — пробить пулей верхнюю часть шеи у самого загривка, после чего кваггу можно повалить и связать. При точном прицеле выстрел не смертелен. Вскоре животное поправляется, и тогда его легко объездить. Но такая операция все же сказывается на психике животного: квагга остается навсегда как бы оглушенной. Гендрику этот способ был знаком. Он видел, как буры-охотники «пришибали» квагг; и мальчик полагал, что и сам он без труда справится с подобной задачей.

Ганс считал такой прием слишком жестоким. Придется, может быть, убить немало квагг, прежде чем удастся ранить хоть одну в надлежащее место. К тому же придется потратить зря много пороху и пуль — с этим тоже нельзя не считаться. Может быть, попросту поймать несколько квагг в западню? Ставят же ловушки на других животных, не менее крупных, чем квагга, и, как он слышал, с успехом.

Гендрик не одобрил мысли брата. В западню можно поймать только одну кваггу, первую из табуна. Остальные, увидев, что вожак попался, поскачут прочь и уже никогда не вернутся к озеру. Где потом ставить ловушки на вторую? Пройдет, пожалуй, немало времени, пока удастся разыскать их новый водопой. Всадить пулю в загривок квагге — это верней: подкрадись к ней в степи и стреляй!

Очередь была за Чернышем. Он предложил устроить яму-западню. Таким способом бушмены обыкновенно ловят крупных животных, и Черныш превосходно знал, как сделать яму для квагги.

Гендрик выставил свои возражения — те же, в общем, что и против ловушки. Попадется только первая квагга. Прочие вряд ли будут настолько глупы, чтобы прыгать в яму, куда только что провалился вожак. Они, конечно, поспешат скрыться и никогда больше не пройдут по той дороге.

Другое дело, если б можно было приурочить охоту к ночи. В темноте, допускал Гендрик, пожалуй, удастся поймать несколько квагг, прежде чем тревога охватит всех остальных. Но нет, квагги всегда приходят к водопою днем; попадется только одна, а прочие испугаются и убегут.

Возражения Гендрика были вполне основательны, но он не учел одного важного обстоятельства, которое подметил ван Блоом, наблюдая квагг у водопоя. Дело в том, что животные неизменно входили в воду в одном месте, а выходили в другом. Объяснялось это, конечно, простой случайностью и зависело лишь от устройства дна, но так всегда было, и ван Блоом замечал это не раз.

Квагги имели обыкновение входить в озеро по ложбинке, описанной выше; напившись, они брели несколько ярдов по мелководью, а затем выходили на другую отмель.

Приведенное обстоятельство решительно меняло дело, и все это сразу же поняли. Если яму вырыть на тропинке, по которой животные входят в воду, то будет так, как указывал Гендрик: одна квагга, быть может, и попадется, а всех прочих это спугнет. Но такая же ловушка на обратной тропе должна была дать совсем иной результат. Если в ту минуту, когда табун напьется и станет выходить из воды, охотники покажутся на другом берегу, то квагги всполошатся и поскачут прямо в западню. Таким способом можно поймать не одну кваггу, а столько, сколько их уместится в яме.

Все это казалось настолько осуществимым, что никто не стал делать новые предложения, и план Черныша был сразу же единодушно одобрен.

Оставалось только выкопать яму, прикрыть ее как следует и ждать, что будет дальше.

Все время, пока обсуждался вопрос об охоте на них, квагги оставались на виду и резвились в открытом поле. Это зрелище было танталовой мукой для Гендрика, которому очень хотелось показать свое искусство стрелка и меткой пулей «пришибить» какую-нибудь кваггу. Но юный охотник понимал, что неразумно было бы стрелять по ним здесь, так как один смертельный выстрел навсегда отгонит их от озера; поэтому он сдержал себя и наряду с другими стал наблюдать за табуном, разделяя тот новый интерес, который все питали теперь к полосатому скакуну.

Квагги не замечали присутствия людей, хотя и паслись совсем близко от большой нваны. Охотники сидели среди ветвей, куда животным не приходило на ум взглянуть, а у подножия дерева не было ничего такого, что могло бы возбудить их опасения. Колеса фургона хозяин давно запрятал в кусты, чтобы они не рассохлись на солнце, а отчасти и ради того, чтобы вид их не отпугивал дичь, которая нередко подходила к дереву на расстояние выстрела. На земле не оставалось никаких следов, выдававших существование «лагеря» среди ветвей, и кто угодно прошел бы мимо, не приметив воздушного жилища, где ютилась целая семья охотников. А ван Блоому только того и нужно было. Он пока что мало был знаком с окружающей местностью. Как знать, не ждала ли его тут встреча с врагами похуже гиен и львов?

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая