Портрет - Пантелеев Леонид - Страница 2
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
Это он по-воровскому. Обиделся Коська:
- Ты дело говори. "Тимак"! За такие колеса на базаре два червяка просят. Бишка монет давай, а меньше ни копейки.
На пяти рублях и сговорились. Коська сразу богатым стал. Сразу фасона прибавил. Рубаху достал, бритву, мыло, книги, портрет. Только сейчас и разглядел его, этот портрет. Там девчонка, однолетка Коськина или чуть побольше, на карточку снята. У девчонки нос кверху вздернут, глаз левый прищурился, смеется, что ли? А на шее галстук, как у пионеров, только черный. И глаза, и губы, и волосы - тоже все черное. А щеки белые, неживые.
За рубаху Каин дал три рубля, да за бритву - полтинник. За мыло и за ремешок гривенник накинул. А книги полистал и не взял.
- Не интересуюсь, - говорит. - Это книги политические, а я читаю только романы Александра Дюмы.
И портрет тоже не взял.
- На кой мне, - говорит, - чужая фотокарточка!
- Я, - говорит Коська, - дешево отдам. За пятачок отдам.
- Не надо. И за копейку не возьму. Можешь ее дома на рояль поставить.
Ну что ж, не хочешь, не надо. Коська теперь не горюет. Коська прямым путем - на базар.
За книги маклак в книжном ряду два рубля заплатил. Коська не торговался. И за рубль отдал бы. Портрет остался, выкинуть хотел, потом подумал: "Спрячу, может, потом когда и пригодится". Сунул на живот под рубаху, сосчитал деньги и пошел барином по базару.
До вечера по базару шлялся. С деньгами не скучно. Первым делом большую бутылку молока топленого выпил и булку французскую съел. Потом смородины фунт, потом брынзы, сала... В белой палатке мороженого маленькими стаканчиками на целый рубль сожрал. Папиросы "Раковский" курил. Встретил Митьку Ежика, такого же, как он, беспризорника. Забыл, что поругались они намедни с Ежиком, тот его "вшивым стрелком" обозвал. Ничего, Коська простил Митьку, накормил его да еще полтинник подарил. Жалко, что ли, если у самого есть!
И когда ночевать Коська пошел, тоже шамовки с собой побольше прихватил.
Ночевал на пустыре у мельницы паровой. Там из деревянных щитов такой вроде шалашика был устроен. Это они еще с Ежиком сделали, когда друзьями были. Вместе и ночевали здесь, пока не поругались.
Еле доплелся Коська до своего логова: совсем разморило его от непривычной сытости. Сел около шалашика, папироску "Раковский" достал, сидит, дымит, отдыхает. За спиной у него стена гладкая и высокая - мельница. За стеной день и ночь стучит что-то, словно поезд. Машины, должно быть, какие... А у стены над Коськиной головой фонарь электрический всю ночь качается.
Докурил Коська папироску, стал свои припасы в шалаш укладывать: буханку пеклеванного, колечко колбасы, конфетки, махорку полтавскую... Портрет из-за пазухи вынул. Хотел тоже заначить, потом думает: посмотрю от нечего делать. Лег животом на сырую траву, положил перед собой, стал смотреть. Девчонка, как и раньше, глядит. Нос кверху вздернут. Левый глаз усмехается.
Смотрит Коська на девчонку и думает:
"А ну как зашевелится она сейчас, откроет рот и скажет: "А и сволочь же ты, Коська, шантрапа ты беспризорная. Какое ты имел право украсть меня вместе с ботинками и книжками политическими?!"
Но нет, знает Коська - не оживет девчонка. И жалко ему немножко, что не может она заговорить, не может даже чуть-чуть подмигнуть ему, Коське, серым своим веселым глазом.
Не стал Коська прятать карточку, а повесил ее у себя в шалаше. Вместо гвоздя щепочку взял и приладил в уголке на стенке.
И стало как будто веселей в его логове.
Спалось Коське плохо. Часто просыпался он, душило его что-то - объелся, наверно. И все-таки каждый раз он не мог утерпеть - то хлебца откусит, то от колбасы кусочек отщипнет, то конфетку начнет сосать.
А под утро заснул крепко и увидел во сне, что он у себя дома, в деревне, что он еще маленький, что живы еще и матка его и отец. Сидит он, Коська, на лавке, плетет из кудельки кнутик, а сестренка его Саша - тоже живая - сидит рядом и мягким деревянным гребешком чешет ему волосы...
А когда проснулся утром Коська и увидел над головой портрет, понял, чем он ему так полюбился: девчонка-то с веселыми серыми глазами на сестру его Сашу похожа.
Пришли дни плохие. Опять на колун сел Коська - совсем брюхо подвело.
Осень уже настала, дожди часто шли. Земля холодная стала и голая, без одной травинки. Бывало, с утра до ночи не вылезал Коська из своего логова. Дрожь пробирала от сырости.
Вот лежал он раз у себя под щитами. В животе кишки стянуло: со вчерашнего утра хлеба Коська не нюхал. Со вчерашнего дня все раздумывал, где бы хоть пятачок на шамовку достать. А где ж его достанешь, пятачок, если не везет человеку? А не везет Коське - хуже и не придумаешь. Третьего дня на станции чуть под поезд не попал - на ходу из вагона выскочил. Убегал от мужика, у которого пилу из-под лавки вытянуть хотел, прыгнул - и прямо на рельсы. А вчера его хохлушка кочергой огрела по спине. Коська у нее во дворе полотенце с веревки неловко дернул.
Нет, не умеет Коська воровать. Не выйдет из него порядочный вор - это и ребята говорят, и сам он видит.
И "стрелять" разучился. Пойдет милостыньку просить, а глаза у него бегают: люди сразу видят, что он за человек такой.
- Иди, иди, - говорят. - Знаем мы, какой ты сирота. Вор - по глазам видно.
Лежал Коська в шалаше и думал: продать бы что! Нечего. Все богатство на нем. Сквозь рубаху голый живот виден, голова не покрыта, ноги не обуты, штаны на трухлявой тесемочке держатся.
И тут он портрет увидел.
"А что, - думает, - загнать, что ли? Может, на фунтяшник хлеба дадут. Или хоть на полфунта".
Жалко ему портрета. Да что ж поделаешь. Правду люди говорят: голод не тетка. Вздохнул Коська, посмотрел напоследок на девочку, снял карточку со стены, разгладил ее кое-как, пыль вытер, дырку от гвоздя пальцем затер и потопал на базар.
На базаре вынул портрет, ходит, размахивает им, кричит:
- А вот кому? Дешево отдам!
Люди не глядят даже. Мимо проходят.
Коська еще громче кричит. Еще пуще размахивает портретом. Баба толстая идет. Он бабе в лицо свой товар тычет:
- Тетенька, купите патрет.
Баба пухлой рукой махнула, не посмотрела даже:
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
