Вторжение женихов (СИ) - Гаврик Зинаида Владимировна - Страница 36

— Почему вы сказали, что они ночью танцуют в банях?

— Чтобы осквернить чистое место, наверное, — пожал плечами банник. — Кто ж их знает? Да только издревле так повелось, что еретицы по миру неприкаянные бродят, в могилы грешников забираются, а по ночам проникают в бани через трубы и пляшут. Может, заразу какую раскидывают. Или развлекаются так. На шабаши-то им после смерти путь заказан. Не слышала разве о том, что нельзя мыться в бане в неурочный час? Кто знает, может запрет этот из-за еретиц и появился когда-то.

— Значит, пропуск в баню у нее есть, — задумчиво повторила я. — И еще она очень заинтересована в том, чтобы мы с лешим непременно сошлись и завершили обряд… неужели это нельзя использовать?

— А не побоишься? — Влас глянул на меня с интересом.

— Побоюсь, еще как побоюсь, — передернув плечами, разочаровала его я. — Но мысль о том, что за мной так и будет по пятам таскаться мертвая ведьма, пугает еще больше.

На охоту решили идти, как стемнеет. А до того времени требовалось хорошенько подготовиться или, как выразился леший: «Расставить капканы и подогреть нетерпение». Мы вышли из бани, и он принялся за дело.

Для начала приблизился вплотную к дому, положил на него руку и попросил:

— Батюшка, я ловушки на ведьму буду расставлять. Сделай милость, отведи глаза хозяйке дома, если понадобится.

Видимо, ответ был положительный, так как после минутного ожидания Влас удовлетворенно кивнул и тихо поблагодарил домового за помощь. Я поинтересовалась, не боится ли он, что еретица в данный момент затаилась поблизости и наблюдает за нами.

— Нет. Я бы знал. Здесь я ее издалека чую. — Леший говорил короткими скупыми фразами, точно экономил слова.

— Почему?

— Это моя территория, — он кивнул на ели, подступающие к дому. Сразу за палисадником начинался лес.

Больше он объяснениями не утруждался. Видимо, торопился закончить дело. Интересно, что за ловушки он хочет установить? Ведь не медвежьи же капканы? Преисполненная любопытства, я приготовилась к захватывающему зрелищу. И Влас не подкачал. Начал он с того, что… разделся до пояса! Я застыла, не в силах отвести взгляд. Так вот он какой — леший… Широкоплечий, могучий, как вековой дуб, но при этом гибкий, как молодой побег. Живот подтянутый, бедра узкие, тело поджарое, сильное. Кажется, ударишь кулаком — руку расшибешь. Да так оно, скорее всего, и было. Ну и в целом… глаз не отвести. «У человеческих женщин такие дети не рождаются», — вспомнились мне слова банника. Черт! Угораздило же связаться… лучше в бане бы переждала, пока он ловушки ставит. Нельзя мне на него смотреть. Как я потом, после всей этой чертовщины, с Денисом общаться буду? Уже сейчас в памяти его образ потускнел, как на черно-белой фотографии. А ведь он мой идеальный жених!

Вот так, ругая себя почем зря, я продолжала таращиться на Власа. Он же только единожды мазнул меня взглядом своих необычных глаз. Сейчас, когда маскировка спала, они стали глубокими, насыщенными и яркими, как два чистейших изумруда. Совсем нечеловеческими.

Как оказалось, татуировка оплетала не только руку Власа, но и правую сторону тела. Когда он выбрал место для первой ловушки, узоры зашевелились-задвигались, и из раскрытой ладони появился зеленый росток с остроконечными трепещущими листиками. В этот момент я порадовалась, что соседский дом находится с противоположной стороны от нашего. А то нам только любопытных зрителей и не хватало. Тем временем Влас пристроил росток в землю, и тот энергично затесался между густых трав. Закончив с одним ростком, леший создал новый и посадил его на расстоянии пары шагов от первого. Он повторял процедуру снова и снова, пока дважды не обошел по кругу всю площадку перед домом. Затем встал в центре и опустил руки вниз. Из пальцев выстрелили корни. Извиваясь, будто змеи, они отделились от своего хозяина и в мгновение ока скрылись под землей.

В этот момент позади раздался тихий голос банника:

— Антонина, подойди-ка сюда. Надо переговорить, пока леший занят.

Я приблизилась к приоткрытой двери бани, откуда в настоящий момент торчал красноватый глаз.

— Слушаю.

— Как тебе удалось заставить его отказаться от разрушения города?

Я преисполнилась гордости. И моментально захотела поразить деда еще больше.

— Более того, мне удалось заставить его расторгнуть помолвку! — самодовольно заявила я, ожидая восхищенного возгласа.

— Что за глупости? — удивился банник. — Помолвку нельзя расторгнуть раньше срока. Она сама по себе будет считаться расторгнутой, если вы ее не закрепите в течение двадцати одного дня.

— Нельзя? — упавшим голосом переспросила я.

— Нет. Я специально узнавал.

— Вот гад! — вырвалось у меня. — Пудрил мне мозги! Я-то думала…

— Не расстраивайся, — хохотнул банник. — Предупрежден — значит вооружен.

Получается, мы до сих пор помолвлены! Ишь ведь какой! Значит, от планов он не отказался. Просто притворился, воспользовавшись мной, чтобы вычислить и поймать еретицу. А вот после этого наверняка включит обаяние на полную катушку. Ну да ладно. Банник прав: предупрежден — значит вооружен. Пожалуй, отложим пока выяснение отношений. Понаблюдаю — правда ли у лешего дурные намерения или в главном он не соврал, а разрыв помолвки разыграл лишь для того, чтобы я чувствовала себя в безопасности.

Когда я отошла от бани, Влас уже закончил. И почти сразу бабуля позвала нас за стол. После бесконечно длинного ужина, наполненного благозвучной ложью о наших несуществующих отношениях, она ушла в огород, а мы устроились на лавке перед домом. Постепенно наступал вечер, и на улице сгустились мягкие сумерки. Приближалось время охоты.

— Подготовка завершена? — с внутренней дрожью уточнила я.

— Еще нет, — к моему удивлению ответил Влас. — Осталось самое главное — подогреть нетерпение врага. Надо заставить еретицу поверить, что цель почти достигнута. Она должна почувствовать близкую победу и возжелать ее с новой силой.

Ну, понятно, к чему он клонит. К сожалению, это не лишено логики.

— Придется изображать влюбленность? — обреченно уточнила я.

— Да. И крайне убедительно, — ухмыльнулся леший, уловив мою интонацию. — Но не сейчас. Как только она приблизится к нам — сообщу.

— Никогда не была хорошей актрисой, — проворчала себе под нос.

— Тогда просто расслабься. Пусть реакция будет естественной. Я все сделаю сам. Обещаю, еретица поверит, — «успокоил» он. — А пока наслаждайся вечером.

Из огорода вышла бабушка, придерживая подол, в котором вперемешку подпрыгивали тугие стручки молодого гороха и бобов.

— Вот вам, молодежь, вместо семечек, — улыбнулась она, высыпая принесенное добро на лавку. — Многовато посадила в этом году. Все борозды ими заросли, а никто не ест. На вас одна надежда. А я спать пойду, пожалуй. Долго не заси… а, впрочем, отдыхайте! Не шумите только.

Она потрепала меня по голове, как в детстве, подмигнула Власу и величественно удалилась. Я хотела было ляпнуть что-нибудь на тему того, насколько уместно поедать на свидании горох, но передумала. Вместо этого взяла ближайший стручок и принялась извлекать из него горошины. Влас одобрительно хмыкнул и последовал моему примеру. Некоторое время мы молчали, а потом он вдруг заговорил, задумчиво глядя в темнеющее небо.

— Ты замечала, что в городах почти не видно звезд? Они кажутся слишком тусклыми по сравнению с морем искусственных городских огней. В этом вся суть города — ослепить ярким фальшивым светом, чтобы отвлечь от настоящей, истинной вечности. Вечности, которая пульсирует над нами миллиардами звезд.

Я почувствовала, как по спине поползли мурашки, и поспешила сбить очарование момента.

— Там не твой мир, а мой… был. Ты заявился в чужой мир со своими правилами, сломал мне жизнь, заставил бояться темных углов, превратил в какого-то жуткого монстра, натравил на меня всю городскую нечисть и, главное, помешал обрести настоящую любовь! — Под конец я почти кричала.