Обреченные стать пеплом - Dar Anne - Страница 4

Мои слова о том, что между мной и Эртоном не было и быть не могло никаких взаимоотношений, словно проходили сквозь полицейских, ни на секунду не цепляясь за их ограниченные умы. Иначе я никак не могла объяснить, почему допрашивающие меня люди в форме продолжали настаивать на том, что мы с Эртоном были “близки”. В итоге всё дошло до такого абсурда, что, от силы злости и обиды, я перестала соображать, и вместо того, чтобы отвечать на сыплющиеся на меня вопросы грубоватого полицейского, немо боролась с подступившими к глазам слезами, обеими руками изо всех сил сжимая покрывающее мои ноги одеяло.

– Мисс Палмер, Вы должны отвечать на наши вопросы, если хотите избежать серьёзных разбирательств… – вдруг начал говорить третий полицейский, до сих пор молчавший и тупо записывающий каждое моё слово в свой небольшой блокнот, но он остановился на полуслове, так и не озвучив до конца своё предупреждение.

– Что за театр абсурда здесь происходит?! – буквально прогремел Дариан, появление которого, по-видимому, и заставило полицейского умолкнуть преждевременно.

Дрожа от обиды и злости, я не оторвала взгляда от своих побелевших кулаков, чтобы посмотреть на вошедшего. Я просто продолжила тщетно стараться сохранить своё шаткое самообладание.

Не прошло и полминуты после появления Дариана, как он буквально выдворил за пределы палаты всех трёх полицейских, пригрозив им серьёзными последствиями, в суть которых, всё ещё продолжая сжимать зубы, я не стала вникать.

Когда спустя несколько секунд он вернулся, я всё ещё была вне себя от нахлынувших на меня эмоций.

У Дариана были разногласия со Стивеном Эртоном – не у меня. Дариан обесценил его акции и тем самым разорил – не я. Так почему от этого пострадала я? Разве их разногласия, месть и прочая ересь стоила зародившейся во мне жизни?.. Стоила того, чтобы впоследствии я никогда не смогла стать матерью?..

Меня трясло. Дариан остановился у изножья моей койки, словно не решаясь подойти ко мне ближе.

– Таша… – едва уловимо выдохнул он.

– Знаешь, – начала я сквозь слёзы и хлюпанье носом, – я думала, что никогда с тобой не смогу рассчитаться… – я вытерла лицо ладонью, стараясь не намочить слезами прикреплённый к указательному пальцу пульсометр. – Я ошибалась.

– Я уже давно освободил тебя от того долга…

– Как только я забеременела от тебя, я помню. Что ж, теперь я с чистой совестью могу считать, что целиком и полностью рассчиталась с тобой… Думаю, что жизнь нашего ребёнка была дороже пятисот тысяч и… – я хотела сказать “и потерянная мной способность произвести новую жизнь”, но моих душевных сил не хватило на этот последний порыв и в итоге я окончательно разревелась. От услышанного спина Дариана выпрямилась, словно натянулась струна, и, кажется, он сделал полшага вперёд. Испугавшись того, что он захочет ко мне подойти, я начала говорить сквозь слёзы, продолжая реветь в свои ладони. – Уходи…. Не приходи ко мне… Оставь меня в покое…

Говоря эти слова, я надеялась на то, что Дариан, как и всегда, наплюет на моё мнение и мои желания, в которых я никогда не разбиралась, когда речь заходила о нас. Я хотела, чтобы он подошёл ко мне, обнял так крепко, чтобы я почувствовала себя живой, и, возможно, чтобы поцеловал меня хотя бы в голову… Чтобы он не уходил вчера и сегодня, и чтобы пришёл завтра… Чтобы он повёл себя со мной так, как мог себе позволить только Дариан Риордан… Но он этого не сделал.

Спустя полминуты, услышав приглушённый звук закрывшейся двери, я отстранила залитые слезами ладони от заплаканного лица. Я осталась одна.

Снова.

Я подхожу к своей машине, а в моей голове в десятый раз за прошедшие несколько минут звучат мои же слова, сказанные Таше совсем недавно, но уже кажется, будто целую вечность назад:

“Тебе нужны гарантии. Безопасность и для тебя, и для нашего ребёнка, – шептал я, сплетаясь той ночью своим дыханием и пальцами с её. – Я предоставлю тебе всё… Отдам тебе всё, что ты только пожелаешь, и даже больше. Ты будешь самой защищенной. Даже от меня. Ни тебе, ни ребёнку никто не навредит. Особенно я. Отныне ты ничего мне не должна – ни цента, ни минуты. Ты полностью свободна. Позволь мне быть рядом с тобой… Рядом с вами. Я сделаю всё, чтобы ты стала счастливой. Даже исчезну из твоей жизни (в этом я осознанно солгал). Разреши мне остаться, – просил я, хотя и был уверен в том, что её разрешение мне было не нужно и было необходимо одновременно. – Таша, разреши… – я уже даже не шептал, я просто шевелил губами”.

В ту ночь я думал, что разрешит мне Таша или нет – она всё равно будет рядом со мной, что такова её судьба, но тогда мне хотелось, чтобы она думала, будто принимает решение самостоятельно. Это было необходимо для её спокойствия и спокойствия ребёнка, которого она носит.

Носила…

Всё было ложью. До сих пор я даже не подозревал, что могу лгать так масштабно. Ей, себе и, главное, нашему неродившемуся ребёнку…

Сейчас, идя по пустой парковке, я мог думать лишь о том, чего не предотвратил, что наделал. И это было не меньшей моей ошибкой, которую я осознáю лишь со временем. Мне стоило думать о том, что я делал в этот момент и что ещё только должен был предотвратить. Во второй раз за всю свою жизнь я был сбит с толку. Думай я в этот момент о происходящем, а не о произошедшем, и Таша ни за что бы не потерялась. Но я зациклено думал не о том…

Поэтому, в итоге, с нами случилось то, что случилось.

Хьюи и Пени пришли после обеда, и пробыли со мной до позднего вечера. Пожалуй, это было первое посещение моих родственников, получившееся непринуждённым. Хьюи, надеющийся вскоре окончательно избавиться от костылей и перейти на трость, от которой он планировал отойти уже к Рождеству, рассказывал о своих небольших, но значительных достижениях в ежедневных спортивных тренировках, о нежных отношениях с Эсми и её трёхлетней дочерью Бонни, о пока ещё туманных планах на будущее, которое он неожиданно всерьёз связал с кондитерской деятельностью. Пени же, как бы это парадоксально не звучало, в основном молчала. Она пару раз обмолвилась о Руперте и детях, рассказала о сломанной посудомоечной машине и тайком выпитом Пандорой бурбоне, однако она неожиданно стала тише самой себя, что заставляло меня подозревать нечто, о чём я никак не могла догадаться, хотя на уровне ауры и улавливала необъяснимые изменения внутри своей внезапно замкнувшейся сестры.

Когда Хьюи принял решение возвращаться домой и, взяв костыли и попрощавшись со мной, отправился к выходу, Пени, сидящая справа от моей койки, не двинулась с места. Это сразу заставило моё сердце замереть.

В момент, когда Хьюи закрыл за собой дверь, я перевела свой внимательный и изучающий взгляд на сестру. Что именно она хочет мне сказать? С ней определённо что-то происходит… Поникшая, словно виноватая, и оттого подавляющая некое скрытое от меня торжество…

Всё встало на свои места уже спустя несколько секунд.

Представляю, каково ей было говорить мне о своей третьей беременности, с учётом перенесённого мной на днях выкидыша. Интересно, как долго Пени скрывала бы от меня этот факт, узнай она о том, что после случившегося я уже никогда не смогу попытать счастье в материнстве?.. Родила бы ребёнка в тайне и незаметно внедрила бы его в нашу семью?..

Пени узнала о наступившей беременности сразу после моего выкидыша, что, очевидно, и вызвало в ней волну необоснованной вины. Она была на втором месяце беременности, ребёнок должен появиться на свет уже в конце января. На момент рождения этого младенца Рэйчел уже будет шесть лет, а Барни три года. Идеальный возрастной разрыв между детьми, не смотря на то, что третья беременность, в отличии от первых двух, была незапланированной. Наши родители в восторге от грядущего пополнения в рядах их внуков, родители же Руперта, всю жизнь вынужденные довольствоваться одним-единственным сыном, кажется окончательно потеряли рассудок лучезарной перспективы всю оставшуюся им жизнь проняньчиться сразу с тремя внуками. Все были на пределе счастья. И я тоже.