Машина пробуждения - Эдисон Дэвид - Страница 12

Купер рассудил так, что все эти проходы, скорее всего, являются воротами различных религиозных строений – бесчисленных церквей, храмов и часовен. Все они – любых размеров, от скромных дверей из выброшенных морем досок до бробдингнегских^[4] размеров арок – плотно прижимались друг к другу, кольцами опоясывая цилиндрическую стену. Многие были украшены чем-то вроде изображений божеств: толстуха, поддерживающая руками набухшие груди, злобный взгляд стальной маски, ветви вырезанного из кости мирового древа; спираль проходов раскручивалась, уходя все выше и выше, словно маленькая бесконечность архитектурных решений. Порталы, двери и ворота, за которыми зияла тьма, громоздились без всякого видимого порядка. Голова Купера закружилась еще сильнее, когда он встал на потертый металлический диск, который, словно пупок, отмечал центр площади.

Кружочек неба, видневшийся наверху, был темным, но безоблачным – насыщенный и благородный синий цвет, который словно бы и не мог иметь ничего общего с янтарным рассветом в том музыкальном лагере, мимо которого Куперу пришлось пройти по пути сюда. Из многочисленных проходов вырывались клубы ароматного дыма разнообразных благовоний, поднимаясь наверх, к звездам, словно призрачные пилигримы. Вот только Купер уже видел, что все эти распахнутые чернеющие двери – всего лишь фасады, и ничего более; за зияющими воротами не было ни мрачных храмов, ни окутанных огнем алтарей. С нервозным, священным трепетом он вдруг осознал, что стоит посреди огромного каменного колодца, стены которого украшают прибитые скальпы сотен различных верований.

Издалека донесся голос колокола, тут же подхваченный следующим, а за ним еще и еще одним, пока все вокруг не загудело от звона бесчисленных колоколов, словно немыслимое множество церквей разом решило обрушиться своим звоном на слух Купера. Он икнул и излишне резко, отбив себе копчик, уселся на одну из широких ступеней, спускавшихся на площадь. Даже когда он зажал уши ладонями, в его голове продолжала греметь армия колоколов. Перед глазами все поплыло, и Купер почувствовал, что его сейчас стошнит. Они все звенели и звенели, и даже когда все начало стихать, стены колодца еще долго отзывались эхом, от которого раскалывалась голова.

Купер постарался держаться так спокойно, как только мог, пока не ощутил, что снова может стоять и слышать; гул колоколов бился в его грудной клетке подобно второму сердцу.

– Добро пожаловать в Апостабище, – произнес чей-то голос. – Здесь мы хороним нашу веру.

«Апостабище». Это слово прозвенело в голове Купера, словно серебряный бубенчик – финальный аккорд с трудом пережитой какофонии гремящих колоколов. Он повернулся, пытаясь разглядеть говорившего. Кто-то двигался в тени. И явно не один, или же этот один производил шум сразу многих. Вот кто-то шаркнул слева; заскрипели и тут же затихли под чьей-то ногой камушки справа; раздалось шмыганье носом, словно кто-то принюхивался к запаху Купера… Что-то кружило во тьме.

Купер заметил его, когда человек заговорил снова, – облаченный в черные одеяния силуэт, скрывающийся за каменной колонной ближайшей арки. Купер попытался встать, прижавшись спиной к стене, но зашатался и чуть было не ударился головой, когда перед глазами все поплыло. Он с трудом заставил себя побороть панику.

– Это кладбище ересей, – пояснил голос. – Ты пришел услышать рассказ?

Говоривший выскочил из темноты, метнувшись к Куперу со скоростью хищного зверя, настигающего жертву. Подведенные сурьмой глаза незнакомца пылали голодным огнем и были такими же черными, как и серьги в его ушах. Тощее тело, просвечивавшее сквозь прорехи в изношенной одежде, было бледным. Как бы Купер ни боялся, он был загнан в угол и не видел путей к бегству. Юноша наклонился ближе и завел руку за спину, будто бы собираясь вонзить в него спрятанный нож. Но когда ладонь незнакомца резко выпрямилась перед лицом Купера, в ней не оказалось обнаженного клинка, но только лишь цветок мака – коричневато-красный, недавно сорванный.

Купер заморгал, всматриваясь в лицо юноши и гадая, не учует ли тот запах пива. Незнакомец же просто стоял, словно пригвоздив незваного гостя взглядом.

Он был фокусником, а Купер – кроликом в его шляпе.

– Это тебе, – с улыбкой произнес юноша, обозначив белые передние зубы, и неловкий румянец придал его лицу милое очарование. Сквозь прорехи рубахи виднелись обрамленные изображениями волн и ветра голубые звезды, покрывавшие его грудь и руки.

– ЯПутеводнаяЗвездаМоряковВедущаяКДому. ЯдвойнойШтормИзВетраИВодыЧтоПотопитТебяИЗаморозитТебя. ЯПомогуТебеДышатьКогдаОбрушатсяНебеса. БойсяМеняКупер.

Купер словно сквозь сон услышал прозвучавшие в его голове слова, но не придал им значения. Все его внимание сосредоточилось на этих агатовых глазах, смотревших на него так, будто бы он и юноша сейчас не стояли под взором бесчисленных погибших религий, но сидели наедине в уголке шумного прокуренного кабака, и ничего не существовало, кроме двух пар глаз и сближающихся губ.

– Меня зовут Марвин, – представился незнакомец, когда Купер взял протянутый ему цветок.

Их пальцы соприкоснулись; кожа Марвина была теплой и сухой, и это ощущение показалось Куперу самым потрясающим из всего – с момента прибытия в этот обреченный город.

– А меня – Купер.

Молчание. «Уютное молчание», – заметил про себя Купер. За отсутствием выбора он заткнул цветок себе за ухо. Под нижней губой у Марвина располагалась еще одна татуировка, однако разглядеть ее никак не удавалось.

– Так ты пришел за рассказом? – вновь спросил Марвин, но на сей раз как-то даже застенчиво.

Его агрессивность вдруг испарилась, но почему? Возможно, причиной тому стало взаимное чувство. Или что-то неожиданное для него.

– А почему ты со мной заговорил? – спросил в свою очередь Купер, и тут же проклял себя за то, что будто бы пытается защититься.

Марвин выглядел настолько же смущенным, насколько ощущал себя Купер, и последний вдруг подумал, что может быть не единственной потерянной душой в этом городе.

– Я… мне показалось, что тебе может понадобиться помощь друга. – Может быть, прозвучало это и не очень-то убедительно, но желаемый результат был достигнут.

– Эх, – опустил взгляд Купер, раскаиваясь теперь в том, что согласился на выпивку и что выхлебал ее так быстро. – Прости. Я просто шел…

– Я могу поведать…

– Я немного напуган, если не сказать больше. И еще чуточку под мухой. Ты что-то там говорил про какой-то рассказ?

Марвин кивнул:

– Именно этим они здесь, внизу, и занимаются – рассказывают истории. Поскольку ты новенький, тебе это еще неизвестно, но Апостабище – одно из старейших мест нашего города. И оно постоянно растет. Как говорят, это происходит всякий раз, когда умирает очередная вера. Паломники и местные жители приходят сюда вспомнить песни, которые они когда-то пели, и возвращаются, когда им есть что спеть самим. – Юноша обдумал сказанное и добавил: – Да, что-то как-то патетично прозвучало.

– Паломники? – спросил Купер у Марвина, когда тот повел его от мраморного пупа этого города к единственной арке, которая не являла собой один лишь фасад.

– Умирающие, – непринужденно отозвался Марвин, словно ответ был чем-то самим собой разумеющимся.

– Это место просто восхитительно, – с восторгом в голосе произнес Купер, следуя за своим проводником в каменную пасть коридора, уходящего сквозь стену колодца религий.

– Это-то? – сказал Марвин. – Да это же просто двор.

Никсон бежал вдоль канала, хотя кромка и была едва ли шире его стопы. Другие дети не знали, но это был самый короткий путь между Корой и Руинами к северу от Липового шоссе, а Никсон не мог появиться на Липовом шоссе до закрытия магазинов, если, конечно, в его планы не входило оказаться подвешенным за ноги на воровском столбе. Слишком уж много фруктов он по-наглому украл прямо из-под носа лоточников, и дурная слава о нем распространилась по всем окрестностям.