Выбери любимый жанр

Заложник удачи - Русанов Владислав Адольфович - Страница 4


Изменить размер шрифта:

4

— Эй! Ты не заснул часом, пан рыцарь? — Ярош без всякого уважения ткнул его в бок. Он вообще все время вел себя с рыцарем на равных. Только непонятно, себя ли считал приближенным к благородному сословию или Годимира ставил не выше любого лесного молодца из развеселой хэвры.

— Не заснул. Задумался.

— А-а-а… — понимающе протянул Бирюк. — Задуматься — это по-пански. Нам, простым людям, думать некогда. Вертеться надо, чтоб выжить, елкина ковырялка.

Рыцарь не нашелся с ответом. Пожал плечами.

— Ладно, — продолжал разбойник. — Мы идем поглядеть, что да как? Или обойдемся?

Признаться, разоренные телеги на прогалине не давали Годимиру покоя. Чутье странствующего рыцаря, привыкшего во всем ожидать подвоха — от людей ли лихих, от чудовищ ли, — подсказывало: что-то не так. Ну, не от простой же неосторожности с огнем сгорели повозки, люди, нехитрый селянский скарб, обуглилась трава в круге не меньше десяти саженей шириной. Он кивнул, не задумываясь:

— Пошли поглядим!

— Вот так бы раньше! — усмехнулся Бирюк. — Давай помаленьку. Только оглядываться не забывай. А то знаю я вас, панычей благородных…

Разбойник первым пошел через подлесок. Славно пошел. Побеги лишь кое-где колебались, а хворост под подошвой чобота не хрустнул, не затрещал. Посетовав, что не выучиться так никогда в жизни -с этим даром родиться надо, — Годимир направился следом. Черные ножны легко похлопывали его по левому бедру.

ГЛАВА ВТОРАЯ

СОЖЖЕННЫЙ ОБОЗ

Только спустившись в неглубокую лощину, где дымились повозки, Годимир понял, насколько прав был Ярош. Смердело невыносимо. Не то, чтобы рыцарь никогда не слышал запаха паленой плоти — все-таки вырос в батюшкином маетке, где и свиней смалили частенько, да приходилось и больную птицу или скотину забивать и сжигать, чтоб зараза по округе не пошла. Да, скажем прямо, случалось ему в странствиях задремать у костра, не сняв с углей курицу. Редко, но случалось. Тоже тот еще запашок. Да и обидно…

Но тут была особая вонь. Ни с чем не сравнимая. Очень не хорошая…

Ярош пошел по дуге, огибая выгоревший круг слева. Лук он держал в руках, и стрела глядела на ближайшую стену леса.

Годимир, дыша ртом, пошел вправо.

Три повозки. Вместительные, крепко сбитые. Колеса цельные, без осей и обода. Впереди каждой — дышло. Первую, судя по ярму, волокли быки или волы. А собственно, какая разница? На второй — обрезки постромок и гужей. Значит, кони. Третья… Снова ярмо. Волы.

Кто бы это мог быть?

Должно быть, переселенцы, о которых молодой человек много слышал еще в Островецком королевстве, а после и в Ошмянах.

С десяток лет назад по Заречью поползли слухи, мол, в отрогах Запретных гор можно сыскать самоцветные каменья. Кошачий глаз и орлец, жабье сердце и змеевик, турмалин и гранат, гелиодор и гиацинт, шерл и жаргон… А иногда, сказывали, можно даже изумруды добыть. Врали, скорее всего. Каменья небывалой ценности. Годимир слышал лишь о единственных копях в землях Ордена Длани Господней, что на севере. А чтоб в каком-то зачуханном Заречье… Разве можно в эдакое поверить?

И, тем не менее, легковерные нашлись. Потянулись на юг с берегов Оресы и Словечны разорившиеся свободные землепашцы, вольные добытчики — охотники, бортники и прочие, — кое-где стали и беглые кмети появляться. Шли пешком с котомками за плечами и ехали целыми семьями на подводах. Иные сбивались в ватаги. Как, например, вот эти. Думали, что кучей и от разбойников отбиться можно, и с хищным зверьем совладать, да и попросту выживать легче, когда локоть товарища чувствуешь. Мысли верные — трудно возразить. И все же…

Странные, если не сказать — страшные, дела творились здесь, в позабытом Господом, Пресветлым нашим и Всеблагим, медвежьем углу. Обычно переселенцы беспрепятственно добирались до предгорий. Правители ближних королевств не очень-то возмущались. Больше для виду. А сами уже потирали ладошки в надежде наложить лапу на свежевыкопанные прииски. Спали и видели самоцветные ручейки, заполняющие их полупустые сундуки. Да не тут-то было! Сколько не обустраивалось в отрогах Запретных гор людей, а начать добычу драгоценностей никому пока не удалось. Нет, может, у кого-то и вышло, да только никого в живых не осталось, чтоб о том миру поведать. Возжелавшие отнять у земли ее сокровища начали исчезать. То ли по дороге, то ли обустроившись уже на новом месте. Некоторые успевали даже завести дружбу и торговлю с ближайшими поселениями местных уроженцев. Обещали в гости приходить. На праздники там… На Водограеву ночь или День Рождения Господа, на День Поминовения Усопших или Величание Последнего Снопа. Даже сватов к пригожим девкам сулились засылать. А потом вдруг — бац! И нет ни слуху ни духу от пришлых. Принимались искать — да хоть бы и тот же пан Божидар герба Молотило отряды снаряжал — и находили сожженные избы, разоренные землянки. Очень редко мертвые тела.

Когда Годимир услыхал об этой загадке впервые, он ни на миг не усомнился — драконья работа. Кто, кроме зловредного гада, воплощения мирового зла, на подобное способен? Все сходилось, как по-писаному. Избы пламенем чародейским сжигает. Бедняг-старателей попросту сжирает, кто убежать или в какую-никакую нору забиться не успел. Заработанное тяжким трудом собирает и сносит в пещеру. Читанные в отрочестве и юности труды многомудрых ученых, знатоков всяческой нежити, только подтверждали его рассуждения. Потому-то и помчался странствующий рыцарь, мечтавший уничтожить хотя бы одного-единственного дракона, на юг, в Островец и Ошмяны. Оставил просвещенный Стрешин, состязания певцов и поэтов, благородные схватки, пани Марлену, наконец, которую долго — и не без поощрения с ее стороны — Годимир считал панной сердца.

Теперь о пани Марлене напоминал лишь затертый и засаленный до невозможности шарф зеленого цвета, на котором уже почти и не угадывались некогда золотистые листочки канюшины[8]. Да и сам образ пани Марлены, супруги Стрешинского воеводы, потускнел, а еще лучше сказать — затерся. А ведь в свое время сколько рифмованных строк посвятил ей ищущий славы не только в боевом, но и в поэтическом искусстве рыцарь! Ну, вот хотя бы…

— Я не прошу твоей руки —
Такого счастья я не стою.
И все ж безудержной тоски
Я не скрываю. И не скрою.
Ты путеводная звезда
В скитаньях этой жизни мрачной.
Жить от тебя вдали — беда,
И всяк живущий — неудачник…

— Эй, пан рыцарь! — негромко окликнул Годимира Ярош. — Никак опять задумался? Вот беда мне с этими панычами, елкина ковырялка! Все думают и думают… О чем хоть замечтался? Или, верней сказать, о ком? О зеленокожей страхолюдине?

— Перестань! — Словинец почувствовал закипающий гнев. Еще чуть-чуть и сорвется на крик. — Зря ты так, Ярош. Она нам всем по два раза жизнь спасла. Себя не пожалела.

— Да ладно! — Бирюк согласился с поразительной легкостью. Махнул рукой. — Не надо — не буду. Только я постарше буду. И мой тебе совет, пан рыцарь, — не грусти о мертвой нежити, когда живая девка под рукой имеется. Уяснил?

— Это ты про…

— Во-во. Про королевну нашу.

— Ну, какая ж она королевна?!

— А это с какой стороны поглядеть. Жалко, что она в Ошмяны поехала. Надо было тебе уговорить ее остаться.

— Скажешь тоже… Пускай едет.

— Гляжу я на тебя, — разбойник уже завершил обход выгорелого пятна и остановился прямо напротив рыцаря, — и диву даюсь. Рыцарь ты или монах какой?

— Ты это на что намекаешь?

— Да я не намекаю. Я прямо могу сказать. Девка-то она не королевских кровей, елкина моталка. Но все что надо, все при ней. И тут, и тут…

4
Перейти на страницу:
Мир литературы