Детство 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 36

— Лестно с такой под ручку-то. А как взрослые парни, с поцелуйчиками и прочим, так даже и в голову не приходит, а приходит если после рассказов Ёсиковых, так фу!

— А постарше если кто? — Задал коварный вопрос Санька, — Насчёт целоваться?

— Ну… ничево так! Только штоб не совсем старая была! А то давеча — помнишь, на день рождения Рахили приглашали?

— Ага!

— Взялась меня её сеструха двоюродная тискать, замужняя уже. Такой я, дескать, пригожий, да глазки у меня синие… тьфу! Муж ейный хохотался, на всё ето глядючи, а я тока вырываюсь — так, штобы вежественно, и руками в сиськи не попасть. Чуть не двадцать лет, старая совсем, а туда же, тискаться!

— Да! — Перебил я собственные же откровения, — А сам-то?

— Не-а! — Без раздумий отозвался Санька, — Страшные у них бабы!

— И Фирка?

— Она так — красивая вроде, но как-то не так. Не по-русски, а как икона, только маленькая. Не то, не как баба нормальная. Но лицо ладно, воду с нево не пить. Характеры здешние, вот ето да! И крикливые такие, што ухи иногда закладывает, и хочется иногда в такую шваркнуть чем-нибудь. И орут, и орут… спасу нет! Погостить, так и да, а жить так постоянно, так повеситься недолго. Ты только не обижайся!

— С чево? — Я аж привстал, так удивился, — Обижаться-то?

— Ну, ты ж жидов любишь… нет? — Брякнул Санька, да и засмущался брякнутому.

— Нет, — У меня ажно глаза на лоб полезли, — мне што греки, што жиды, што французы — один чёрт! Знакомые если, то да — помогу и всё такое, а всех любить — впополам тресну!

— Ой! — Завиноватился друг, — А мне иногда ажно неловко было! Думаю — сказать, не сказать… а ты так вот…

Обоим смешно стало и неловко. Вот оно как со стороны — то! А всего-то, што любопытство, и ета… непредвзятость!

— Я, Сань, здешнее говнецо вижу, — Попытался ему пояснить, — но я ведь не с говнецом дружусь, не с идишами вообще, а тётей Песей, Фирой и хорошими людьми. А не вообще если, так по делу общаюсь — по денежному интересу. Ну или по-соседски. Не сварится штоб на пустом месте.

Сидели так, да и говорили о разном. Оказывается, мы оба ети… деликатные! Многое друг на дружку думали не то, да сказать неловко было. Вроде оба деревенские, да с детства знаемся, а поди ж ты!

Сперва беспамятство моё, когда наново чуть не всему учиться пришлось. Санька и учил разному, но и не так, штоб за ручку водить. Многое за мной видел не такое, а куда? Научился чему наново, так и то хорошо! А што через странности, так ето уже так, ерундень на общем фоне!

А потом и я, уже вполне себе Хитровский и отчасти городской, помалкивал иногда деревенским привычкам дружка. Так вот!

— Хуже нет, чем переучивать, — Пробормотал долговязый Фёдор с ноткой нешуточной тоски, взъерошив в очередной раз давно нестриженые длинноватые волосы, отпущенные по студенческой моде чуть не до плеч.

— Всё так плохо? — Отставляю в сторону гитару.

— А? — Рассеянно отозвался учитель, выплывая из своих мыслей, — Нет, местами так даже и хорошо. Слух у тебя абсолютный, ноты с листа читаешь, а это и профессиональные музыканты не все могут. Для самоучки так даже и здорово, но и…

Он пощёлкал пальцами, подбирая потерявшиеся слова.

… — корявости, что ли… Они у тебя такие же яркие, в противовес таланту. Правая рука у тебя по струнам бегает бойко, левая тоже, но — отдельно. Понимаешь? По отдельности у тебя руки чуть ли не золотые, а вместе… — Фёдор досадливо сморщился всем своим тонким лицом, и махнул рукой, — не бери в голову! У каждого человека есть какой-то барьер, и мы на него наткнулись. Моя главная задача в настоящее время — нащупать слабую точку в этом барьере, и разрушить его тогда можно будет едва ли не нажатием пальца. А пока…

— Не щупается, — Продолжил я со вздохом.

— Не щупается, — Кивнул он, сутуло вставая во весь рост со старого, набитово конским волосом дивана, — Ладно, на сегодня всё! Ты уже ошибаться начал, да и у меня мыслей никаких. Чаю с нами попьёшь?

— Не откажусь.

На маленькой кухоньке он, священнодействуя, и кажется даже, дыша через раз и в сторону, разжёг с самым торжественным, чуть не жреческим видом, новенький примус, и поставил чайник.

— С травками, пожалуй, — Пробормотал учитель, с вдохновенным видом средневекового алхимика насыпая в заварочный чайник по щепотке из доброго десятка вкусно пахнущих полотняных мешочков, — Стёп!

— Да!? — Ломающимся тенором отозвался из гостиной младший брат, рослый полноватый гимназист.

— Чай с нами пить будешь?

— Будешь!

Фёдор подхватил чайник и чайные приборы, а я — поднос с сушками и вареньем.

— Грызу, — Пожаловался четырнадцатилетний Стёпка, тряхнув учебником и тетрадью, убирая их в сторону, — Математика, будь она неладна. Летом!

— И што?

— И што?! — Гимназист ажно привстал, вытянув вперёд шею, пока посмеивающийся брат разливал чай, — Летом! Кто ж летом занимается?!

— Ну…

— Только не говори за себя! — Стёпка упал обратно на стул, — Музыка по собственному хотению не в счёт!

Я чуточку дёрнул плечом, показывая несогласие, но продолжать спор не стал.

— Вот! — Ткнул он мне под нос тетрадь, — Федя говорит, што это элементарные примеры, которые любой уважающий себя человек должен решать чуть не во сне! Решишь?!

— Со знаком ошибся, — Отставив чашку, тыкаю в уравнение, — на минус исправь.

— И правда, — С весёлым удивлением согласился Фёдор, близоруко вглядывавшийся в тетрадь, — с полувзгляда ошибку нашёл!

— Шутите!? — Стёпка, забыв про чай, переводил взгляд с меня на довольного брата, хрустящего сушкой. Потом в тетрадь… — Сговорились!? А нет, не могли… Серьёзно, вот так вот?!

— Нравится, — Пожимаю плечами, — ето же интересно!

— Математика?!

— Шломо шахматами зарабатывает, — Пояснил Фёдор, осторожно пробуя чай, — в Дюковском парке, блицами в основном. Считается за неплохого игрока.

— Ого!

Степан, откинувшись, посмотрел на меня уже без прежней снисходительности. Заев невольную улыбку сушкой, снова пожимаю плечами.

— И вот прям так? — Уже со всем уважением поинтересовался он, — За какой класс?

— Математика вплоть до шестого, с языками — прогимназия, может чуть выше. С остальным — по всякому, но не так штобы и да. С яминами и пропастями.

— Почему тогда не… а, процентная норма! В частную гимназию средств не нашлось, да? Хотя погоди… шахматы, да и среди ваших богатеев меценаты на такое дело нашлись бы.

Вижу, што и Фёдор озадачился, а мне такое не надо! Он из тех, што напридумывают себе разного, а потом сами же начинают в ето разное верить.

— Между нами, ладно?

Оба кивнули не раздумывая.

— Я таки немножечко не Шломо, а совсем даже Егор, хе-хе!

В глаза братьев застыл немой вопрос.

— Так, — Сказал я, не зная с чего начать, — обычная история. Лишний рот у предальних родственников, отданный в город на учёбу. В городе же оказалось, што учёба такая себе — без учёбы, а просто прислуга без жалования, но с побоями. Сбёг. Полиции я неинтересен, но документов пока нет, вот так вот…

— Погоди, — Замотал головой Фёдор, — насчёт полиции и документов я понял. Почему Шломо?!

Почему не… Иван, к примеру? Не проще?!

— Потому што Молдаванка, — Отпиваю чай, не чувствуя вкуса, — на которой приехавший в гости племянник Шломо никого и не удивляет, даже если и без документов. Немножечко рубелей господину полицейскому, и тот снисходительно закрывает себе глаза. А если таки Иван, то рубелей понадобится множечко побольше, потому как господину полицейскому труднее будет закрыть глаза на собственное любопытство. И без гарантии, што любопытство ето не приведёт к расследованию.

— Сроду бы не догадался! — Восхитился Степан, — Ну чистый жид из жидов, любой раввин за своего примет!

Глаза его ощутимо потеплели. Вот же ж! Вроде как и не антисемиты, а самую чуточку всё же ой! Хотя и на Молдаванке ето самое ой иногда ощущается, даже через дядю Фиму и покровительство серьёзных людей.