Готика Белого Отребья (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 24

Правая рука Такера взялась за дело, в то время как остальные три брата дали друг другу “пять”. Мэр, по-видимому, человек предусмотрительный, достал отвертку и открыл ею рот девушки, так как к этому времени напряжение петли заставило ее челюсти сомкнуться.

- Вот так, сынок. Так будет лучше…

Такер пыхтел и пыхтел… поскольку описывать этот акт во всех подробностях было бы снисходительной повествовательной безответственностью, будет сказано только, что момент кульминации был достигнут, и после точного и довольно комичного позиционирования близнец успешно эякулировал с более чем превосходной точностью в рот женщины.

Мэр вытащил отвёртку, челюсти женщины захлопнулись, и…

щёлк!

…ее шея вытянулась еще на дюйм.

Ее руки и ноги продолжали конвульсировать, а лицо стало ярко-красным. Глаза закатились, и на лбу выступили голубые вены. Всё происходящее напоминало завороженную семью, наблюдающую за высадкой на луну, собравшись вечером возле телевизора. Ещё после двух щелчков прозвучал омерзительный треск, который проинформировал, что череп жертвы был официально отделен от позвоночника, скорее всего, выражаясь медицинским языком, в позвонке, обозначенном “Atlas C-1”.

Но смерть ещё не забрала её, так как спинной мозг ещё не был перерезан. Теперь напряжение пыталось затянуть мозг вниз через отверстие в основании черепа, называемое “Foramen Magnum”.

Теперь её шея и вправду была в фут длиной.

Дальнейшее удлинение будет оказывать такое неестественное давление в мозге, что будут происходить массивные инсульты, и в конечном итоге мозговая функция прекратится. Наблюдатели с радостью заметили, что она всё ещё жива, находится в сознании и смотрит на своё отражение в зеркале.

Ее лицо посинело, щёки надулись, а белки выпученных глаз стали пунцовыми. Вам, наверно, интересно, что произошло после ещё двух щелчков? Массивные конвульсии сотрясли тело, девушка опорожнила свой кишечник, затем последовало ещё несколько щелчков, и ее шея вытянулась ещё на несколько дюймов.

- Охуеть! - vдивился один из братьев. - Это лучший “Длинношей”, который у нас когда-либо был!

- Да, Клайд, так и есть.

Мэр по-прежнему стоял, скрестив руки на груди во властной позе, он посоветовал братьям:

- Почему вы, ребята, говорите так, будто все кончено? Оставьте ее в покое на час, затем сделайте еще несколько рывков, и так ещё через час, и потом еще несколько рывков. Когда вы, парни, будете в моем возрасте, то поймете, что терпение приносит удовлетворение. Однажды, когда я был ребенком, я нашел старую коробку с фотографиями моего прапрадеда. Он служил в Гражданскую войну вместе с генералом Кодиллом. Они схватили пару медсестер-янки, раздели их, трахнули и вздернули в два счета. И он сделал фото всего этого, видите ли, мой прапрадедушка был военным фотографом, и это было чертовски давно, тогда делать фотографию было чем-то новым. Тогда не было этих причудливых сотовых телефонов и ци-фра-вых камер.

- Это очень круто, мистер мэр, - сказал Пузо, или Хорейс, - но какое это отношение имеет к терпению?

- Я как раз подхожу к этому, парень, так что не перебивай. Видишь ли, он сделал первый снимок сразу после того, как повесили этих северных шлюх, а на следующий день он сделал второй и, судя по фотографиям, он снимал их не одну неделю, и на последней фотографии можно увидеть, что ноги этих янки-сучек касались земли. Их шеи были длиной в ярд!^[39] - мэр зажег сигару. - Так вот, мораль этой истории, мальчики - нужно время, чтобы сделать работу правильно.

- Вау! - xором воскликнули братья.

- А теперь пойдем в дом и возьмём себе ещё пивка, - приказал мэр, попыхивая дешевой сигарой. - Сегодня, пожалуй, я задержусь у вас, - и под радостные крики и улюлюканье все пятеро вышли из сарая.

Теперь шея бедной женщины была почти в два фута длиной...

...a Писатель вырвался из сна, чтобы снова проснуться в холодном, липком поту.

Он сел на кровати в замешательстве, отвращении и ужасе. Он проклинал свое подсознание за то, что оно выдумало такую мешанину злодеяний. В последнее время уж больно часто он был участником в отвратительных и абсурдных снах, но этот был уже слишком.

Господи, не могу даже вздремнуть нормально! Мне не нужно это дерьмо! - подумал он. Он ещё не пробыл в городе двадцать четыре часа, а его опыт можно было описать только как невозможный, безумный и смехотворный. Свидетельство преступления, совершенное “братьями Ларкинс” прошлой ночью, очевидно, обеспечило суть этого кошмара, но... действительно ли я ВЕРЮ, что эти люди сделали «Мертвый Диккинс» наркоторговцу за магазином? ВЕРЮ ли я, что девушка, которую они изнасиловали и сожгли, позже появилась на столе в морге, и что потом две другие женщины заставили меня совокупиться с её трупом на камеру? ВЕРЮ ли я, что мой двойник бегает по городу? ВЕРЮ ли я в то, что этот Поли Винчетти действительно существует, и что в похоронном бюро хранится МОНСТР, и что я только что завел машину, которая ржавеет на улице последние пятнадцать или двадцать лет?

НЕУЖЕЛИ я действительно ВЕРЮ в то, что был здесь больше двадцати лет назад?

- Нет, - твердо сказал он. – Это, должно быть, какое-то наваждение или галлюцинация в сочетании с истерией и, возможно, какой-то органический дефект мозга. Я слишком умен, чтобы поверить во ВСЁ это...

Он вспомнил некоторые выдумки доктора Монтегю Джеймса, Кембриджского ученого и главного авторитета Англии в области перевода средневековых рукописей. В свободное от работы время он сочинял рассказы о привидениях, в которых один ученый-протагонист постоянно сомневался в своем здравомыслии, со строками, похожими на следующие: «Правда в том (возможно, если я напишу ее, то увижу в ее истинной пропорции), что я вижу вещи. Это, как я прекрасно знаю, универсальный симптом начинающегося распада мозга. И все же я подозреваю, что был бы гораздо менее встревожен, узнав с уверенностью, что это так, чем зная, что это не так.»

Да, мозговая аберрация может быть ЕДИНСТВЕННОЙ причиной этих признаков, - признал Писатель, - так что я могу забыть об этом. Я ни черта не смыслю в нейрохирургии.

Приняв решение, он вернулся в ванную, чтобы «привести себя в порядок», он плеснул себе в лицо холодной водой и почувствовал себя намного лучше. Я - писатель, - напомнил он себе. - Что бы сделал любой хороший писатель, поняв, что он безумен? Он НАПИСАЛ бы об этом!

Он распаковал свой ноутбук, или блокнот, или записную книжку, или как там это у них называется, насвистывая чудесную песенку из прекрасных двадцатых: “Да, у нас нет бананов” (впервые придуманную бакалейщиками Лонг-Айленда в ответ на “банановую болезнь” в Бразилии. Они и не подозревали, что через несколько лет, когда Великая Депрессия поднимет свою голову, бананы станут наименьшей из их забот.)

Зажав компьютер под мышкой, он вышел из комнаты, повернулся и остановился, широко раскрыв глаза, когда в его сознании всплыло слово “мудак”. Казалось, что это слово прозвучало с левой стороны, как будто чьи-то губы произнесли его в дюйме от его уха, но когда он повернулся, там никого не было.

Хуже всего было то, что это слово, казалось, было произнесено его собственным голосом.

- Не паникуй, - сказал он себе вслух. - Я уже свыкся с мыслью, что сошел с ума... Так что... с ней и буду работать.

Он весело зашагал к лестнице и на полпути остановился перед портретом угрюмого длиннолицего мужчины, в старой спортивной куртке и тонком галстуке. Работа над эскизом не была произведением неквалифицированного художника, в то время как понятие жуткости просачивалось обратно. КТО этот человек? Он выглядит ТАКИМ знакомым...

Неважно. Я и так уже спятил. Ну и что с того? Это... интересно. Ги Де Мопассан со временем сошел с ума, как и Керуак, Хемингуэй, Свифт, По. Я бы сказал, что я в хорошей компании!

Внизу, в вестибюле, миссис Говард улыбнулась ему.