Готика Белого Отребья (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 17

Те два социопата - Дикки и Боллз - и то, что они делали…

Писатель был охвачен мыслью, что встречал их раньше. Он был уверен в этом. И он был уверен в другом:

Я чертовски хорошо знаю, что был в доме Крафтера…

Каким бы мрачным ни был этот кошмар - не говоря уже о том, что это гигантское, воняющее тухлым мясом существо, которое едва не сожрало его лицо - он знал, что это повод для праздника.

Потому что к нему наконец начала возвращаться память!

Похоже, это были воспоминания из далекого прошлого, но как быть с более краткосрочными?

Он в замешательстве сел на кровати.

Что случилось со мной, прошлой ночью? - oн помнил, как был в кабаке, помнил, как разговаривал со Сноуи, но…

Потом он ничего не помнил.

Должно быть, я напился. Отличный способ произвести первое впечатление. Он почти чувствовал, как скрипят его суставы, когда он встал и побрел в ванную. Он должен был помочиться, как пресловутая скаковая лошадь, но когда он расстегнул штаны, чтобы заняться этим делом…

Воспоминание вспыхнуло у него в голове с быстротой пули.

В очередной раз в редком отступлении от утонченности он подумал: Ёб твою мать! Эти девчонки накачали меня наркотой и заставили трахаться с трупом!

Это ужасное воспоминание вызвало не что иное, как ощущение чёрного резинового кольца на его пенисе, когда он извлёк его, чтобы помочиться. Женский голос, резкий, как скрипичная струна, проник в его сознание: Мы тебе поможем, а потом трахнем. Ну, а остальное - как по маслу.

Действительно, как по маслу!

До него донёсся одуряющий запах, и когда Писатель определил его источник, его желудок начал судорожно сжиматься, как будто кто-то сжимал и разжимал его. Конечно, отвратительный запах исходил от его гениталий и охарактеризовать его можно было только как «вонь от киски», который в данном случае был намного хуже, потому что эта «киска» была мертва.

Неужели Писателя действительно стошнит от запаха и воспоминаний о том, что произошло?

Он упал на колени с болезненным двойным стуком, и его вырвало, как ручной трюмный насос, в “белый фарфоровый сосуд”.

Всё это поднималось и выходило из него, одно извержение за другим. Веревки рвотной слизи свисали с его губ, как лианы в джунглях; пучеглазое отражение его лица в туалетной воде не успокаивало его. Он был совершенно подавлен!

Он принял душ в яростном тумане умопомрачения, скребя своё интимное место с безумным неистовством.

Мой пенис был в МЁРТВОЙ женщине прошлой ночью!

Казалось, его гнев выжег похмелье. Я когда-нибудь был так зол? Он оделся и не раздумывая выскочил за дверь, чуть не столкнувшись с другим гостем.

- Прошу прощения, - поспешно сказал он.

- Конечно, брат, - ответил гость.

Ему было лет тридцать. Oн был с длинными волосами, в синих джинсах и спортивной куртке.

- Но помни, Бог прощает нам все наши мирские грехи, пока мы молим Eго. Он великий Царь над всеми богами! Ты слышишь меня, брат?

- Конечно, - ответил Писатель, пробегая мимо. - Сознание, или субъективное осознание, известное как квалиа, доказывает вне всякого сомнения, что Бог существует. Этот принцип называется “Картезианским дуализмом”.

- Но, друг мой, услышал ли ты меня?

Без сомнения, это был телепроповедник, Томми Kак-его-там.

- Да! - чуть не закричал Писатель. - Всё это элементарно! Яйцо должно было появиться раньше курицы! Следовательно, только высшее существо могло изобрести яйцо! Это называется первопричиной! Почитайте Канта и Декарта! Почитайте Святого Ансельма, прочтите Лейбница!

А потом Писатель большими шагами направился к лестнице, оставив гостя с отвисшей челюстью позади себя.

Я, пиздец, как зол! - подумал Писатель, спотыкаясь на ступеньках.

Он прошёл мимо портрета длиннолицего мужчины, даже не взглянув на него. Мрачные взгляды с других портретов, казалось, следили за ним. За стойкой никого не было.

Кого прибить первой? - c ненавистью подумал он. - Сноуи или Дон?

Сноуи, вероятно, сейчас была на работе в магазине, который слишком далеко, чтобы идти туда пешком. Он подумал, не взять ли напрокат машину, но потом вспомнил, что, несмотря на наличие прав, он не очень-то умеет водить. Так что…

Дон…

Он вышел в парадную дверь и зашагал по улице в направлении похоронного бюро. Днём город выглядел не таким пустынным, но его гнев не позволял ему обратить на это внимание. Все, что он заметил мельком, так это разбитую и поржавевшую “Эль Камино” 1969 года, стоящую на спущенных шинах за торговым центром.

Я видел эту машину в своём сне, только там она была совершенно новая! Блядь! Что за ебанутый сон!

Он решительно шагал по главной улице. Несколько прохожих бросили на него любопытные взгляды; занавески на некоторых окнах раздвинулись и через несколько мгновений запахнулись. Всё, что Писатель мог ощущать хоть с какой-то толикой ясности, было чувство гнева. Он не был человеком, обычно склонным к каким-либо эмоциям, ни к тому, чтобы “пускаться во все тяжкие” или вступать в конфронтацию. Вместо этого, по натуре он был инертным зрителем, наблюдающим за эмоциями и поведением других людей для того, чтобы потом проанализировать их поведение для описания в своей книге.

Но не сегодня.

Богато украшенная дверь похоронного бюро затряслась, когда он ударил по ней ногой. Она быстро распахнулась, и на пороге появилась раздраженная Дон, которая яростно прошептала:

- Нахрена дверь ломаешь? Есть же молоток! - Затем она присмотрелась. - А вот и он! Человек часа! - она крепко обняла его и долго поцеловала.

Злость Писателя поутихла, когда он рассмотрел её. Исчезла безвкусная зеленая армейская футболка, и больше не было мешковатых камуфляжных штанов. Теперь она нарядно оделась в черные блестящие хлопчатобумажные брюки, черные туфли-лодочки на высоком каблуке и темный кардиган, который не скрывал ее пышной груди, не будучи слишком откровенным. Этот новый образ был закончен скромной подводкой для глаз и макияжем.

- Что ж, сегодня ты выглядишь весьма привлекательно, - сказал Писатель, застигнутый врасплох.

- Спасибо, - ответила она, трепеща глазами. - Сегодня утром пришлось играть в переодевание, потому что у нас были похороны.

Она завела его внутрь, и он заметил двух мужчин в рабочей одежде, которые ставили гроб в смотровой на стол с роликами.

- Пойдём в офис, - сказала она.

На полпути по степенному коридору Писатель вспомнил, зачем он здесь; он схватил Дон за руку, развернув её к себе почти насильственным движением и сказал:

- Вы, девочки, накачали меня наркотиками прошлой ночью и заставили заниматься сексом с трупом, не так ли?

- Почему бы тебе не повторить это погромче, чтобы тебя все здесь услышали!

- Вы ведь сделали это, не так ли?

- Да! Ну и что?

Его глаза сузились.

- Ну и что? Ты серьёзно это сказал?

- Сюда! - огрызнулась она и втащила его в неприметный кабинет, закрыв за собой дверь. - У нас не было выбора! Эти психи, вероятно, убили бы меня и Сноуи, если бы мы этого не сделали!

- Психи? Какие психи? Ты имеешь в виду тех людей, которые двигают гроб?

Поморщившись, Дон села за стол.

- Нет, нет, не они. Поли и Оги. Господи, неужели эта идиотка с обесцвеченным лицом ничего тебе не рассказала?

- Ты имеешь в виду Сноуи?

- Конечно! A ты знаешь ещё каких-нибудь идиоток с обесцвеченным лицом? Нам нужно было сделать ролик, и если бы эти два психопата пришли сюда, а у нас не было бы записи, то, скорей всего, они сами использовали бы нас в следующем фильме! Ну знаешь, снафф-фильмы там, пытки, изнасилования и всё такое…

Глаза Писателя вспыхнули праведным огнем:

- Я практически не понимаю, о чем ты говоришь.

Впечатляющая грудь Дон приподнялась, когда она сделала глубокий вдох.