Доктор 3 (СИ) - Афанасьев Семён - Страница 55

— … я вообще атеистка, как все, наверное, врачи, — Лена с благодарностью принимает чай от Марины. — Как по мне, в человеке есть всего лишь две базовые безусловные программы.

— Чьи? — удивляется Котлинский.

— Конструктора, — спокойно отвечает Лена. — Того, кто нас конструировал. Людей. Первая: передать наследственную информацию дальше. Это мы делаем через гены, размножаясь. Вторая: постоянно работать над собой, улучшая лично себя, до самой смерти.

— И как эта теория учитывает необратимые возрастные изменения? — скептически улыбается Котлинский.

— Как минимум, есть такой орган — мозг, улучшать показатели которого реально до самой смерти, — спокойно отвечает ему Лена.

Дальше Котлинский и Лена дискутируют на околомедицинские темы, понятные только им двоим, и спохватываются только тогда, когда я толкаю Лену ногой под столом, указывая взглядом на дверь. Общаться нам всё равно где, а семье Бахтина нужен отдых.

Лена с Котлинским перебрасываются ещё парой слов, и мы перемещаемся на улицу.

— Саня, ты бы мог завтра перед школой заскочить в КЛИНИКУ? — спрашивает Котлинский от своей машины.

— Только если очень рано, часов в восемь.

— Я завтра на дежурство, — машет у меня рукой перед носом Лена. — Какие восемь? Ты завтра в семь встаёшь мне с собой перекус готовить. — Дальше она поворачивается к Котлинскому, — могу его к вам в семь сорок пять закинуть. А от вас в лицей он сам добежит, бегает шикарно…

— Ага, и сидеть потом там вспотевшим несколько часов, душа-то в школе нет, чай не спорткомплекс, — бормочу себе под нос, но меня никто не слушает.

— Не знаю, как для кого, а я дня три из шести в семь тридцать уже в кабинете, — отвечает Котлинский. — Семь сорок пять нормально.

— Меня никто не спрашивает, — продолжаю бормотать вслух. — Игорь Витальевич, а что за вопрос-то? Может, сейчас лучше?

— Сейчас лучше только для тебя, чтоб утром не напрягаться, ааа-га-га-га-га, — отвечает Котлинский. — И не вставать раньше. А у меня сейчас голова не варит для мозгового штурма. А тут именно подумать надо. Вместе, на свежую голову.

— Понял, — подталкиваемый Леной, сажусь в машину.

— Я об этой твоей санации поговорить хотел, — сообщает Котлинский утром в клинике, куда меня ни свет ни заря привозит Лена. — Сегодня утром заезжал к Бахтину, глянул девочку. И воспаление тьфу-тьфу, и температура норма. Можешь объяснить, что ты сделал?

— Да я Стеклову раньше объяснял, мы с ним так и познакомились, когда у меня дед к нему с отёком лёгких загремел. Вижу и могу легко справиться с любой микробиологией во всех тканях, касающихся дыхания: лёгкие, бронхи, так далее. Все микроорганизмы очень чувствительны к частоте. На определённых частотах, гибнут со скоростью звука. Как, не знаю; вижу только, что прекращают быть живыми. А видны, если лично мне, очень хорошо: контраст частот сильный.

— Стеклов мне почему-то ничего не говорил, — задумчиво говорит Котлинский. — Я вчера не стал пороть горячку, хотел до утра остыть, сегодня тебя спросить. Может, нам патронаж расширить и на первые несколько месяцев после родов?

— Вот тут я вам точно не советчик, — удивлённо раскрываю глаза. — Тема наверняка гораздо более обширная, чем я вижу со своей колокольни. Что сама беременность: где я и где оно. Что уход за новорожденными. Могу только с инфекциями бороться. И то… Пока на практике только с дыханием результат был. Как оно будет с желудком и кишечником — понятия не имею.

— Там как раз проблем меньше по статистике, — автоматически отвечает Котлинский, явно думая о чём-то своём. — По-хорошему, если мы со всеми инфекционными проблемами носоглотки и лёгких таким образом можем справиться, это явно надо делать доступным. Широким массам. И я сейчас не о деньгах. Ты не представляешь, насколько это проблема в масштабах именно города.

— А чем наш город такой уникальный?

— Загрязнённость воздуха. Мы же получаемся в кольце гор как в котловине, миллион одних только машин. Не считая производств и подобного. Застой воздуха в этой котловине. Уже лет двадцать пять как по лёгочным мы впереди всей страны. Включая рак. Да даже и в масштабах мира в первом десятке. — На автомате сообщает Котлинский, глядя в окно и раздумывая о чём-то своём.

— Игорь Витальевич, тысяча извинений, что отвлекаю от мыслей, — напоминаю о себе через три минуты. — Но я в полном вашем распоряжении ещё десять минут. Потом, если у нас ничего срочного, страусиными прыжками несусь в лицей.

— А, да, извини, — спохватывается Котлинский. — Да я понимаю, что прямо сейчас выработать формат «на коленке» не получится. Суть в чём… вчерашняя эта проблема с горлом у дочери Бахтина очень типичная. И если ты всё «санируешь» за минуту, без побочек, без антибиотиков, вообще без медикаментов, это очень серьёзная услуга. Именно в этом городе, именно сейчас. И ещё очень долго таковой останется.

— Да может скоро электромобили пойдут? — срывается у меня с языка, поскольку понимаю путь неизбежного технического процесса намного лучше Котлинского.

— Не в этой пятилетке, по целому ряду причин, — дипломатично не соглашается Котлинский. — Давай думать вместе. Вот тебе мои вводные: девяносто процентов детей у нас в городе до года минимум два раза за этот первый год страдают от того же, что и дочь Бахтина. Причём очень часто это имеет гораздо более серьёзные последствия, чем просто закидываться таблетками. Что в этом возрасте само по себе далеко не лучший вариант… Твоя терапия, которая «санация», снимает проблему так, что это надо ставить на конвейер. В масштабах города. — Котлинский выныривает из каких-то своих размышлений, перестаёт смотреть «сквозь» меня, фокусирует взгляд на мне и добавляет нормальным голосом, — Вот теперь скажи, со своей нестандартной колокольни, как быть. Вернее, что думаешь лично ты.

Думаю полминуты.

— Две вводных от меня в ответ. Это сейчас; позже, может быть, додумаюсь до чего-нибудь ещё. Первое: профилактика — лучшая стратегия. Если не глушить уже развившуюся флору, а точечно стимулировать иммунитет на ранних стадиях, то в режиме конвейера и полсотни человек в час потяну. Но это утопия.

— Это утопия, — в такт мне кивает Котлинский. — Всех не загонишь. На профилактику и на конвейер. Уже молчу про тарификацию… Какая вторая вводная?

— Ну давайте, как вы говорите, делать регулярный осмотр по всем младенцам, родившимся именно у нас в КЛИНИКЕ, по итогам всех без исключения патронажей? Что происходит с ребёнком после того, как женщина его у нас родит?

— Ставится на учёт в государственную поликлинику по месту жительства матери. Теоретически, государственный педиатр очень плотно наблюдает.

— А на практике?

— А на практике, очень многие из тех, что патронируются у нас, имеют деньги на платную медицинскую страховку. И тут же страхуются, вместе с ребёнком. В первый год, рожающие в частных клиниках на страховке точно не экономят. — Размышляет вслух Котлинский. — Что-то вертится в голове, не пойму что.

— А что если нам, по итогам родов, выдавать нашим роженицам мед страховку именно на этот вид болячек? — начинаю думать вслух вслед за Котлинским. — Вы говорите, бич города именно лёгкие, бронхи, ухо-горло-нос. Особенно в младенчестве. Вы говорите, ближайшую пятилетку так и будет, тут я полностью слушаю вас: вам виднее. Наша с вами себестоимость этой санации — ноль. Только время, но как раз утром я могу выделять время вот так по пути в лицей. Сколько примерно таких случаев, как Маринина дочь, в месяц вы прогнозируете?

— Прогнозировать надо ровно столько, сколько патронажей, — задумчиво говорит Котлинский. — Ну давай возьмём в шестимесячном приближении. Грубо, у нас рождается тридцать — сорок тысяч детей в год. Но это по области и по городу вместе, область отнимаем. Получаем около девяти тысяч. Из них, в годовой перспективе мы рассчитывали на долю в двадцать пять процентов.