Следствием установлено (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 7

Цыгане, почти сплошь малограмотные (по крайней мере те, с которыми приходилось сталкиваться Паромову), официальных органов власти, в том числе и милиции, побаиваются — видно, жизнь к тому приучила — при общении с сотрудниками милиции наедине, без поддержки своих соплеменников и сородичей, они враз теряют природную сметку и понятливость, как, впрочем, и остатки грамотности, но только не уп-рямство.

— Да не могу я, уважаемая Роза Ивановна, по вашему заявлению уголовное дело прекратить, — пытался уже, по-видимому, в десятый, а то и двадцатый раз объяснить свой отказ Паромов. — Русским языком говорю вам, что не могу. Понимаете — не могу, — растягивал он слова по слогам. — Рад бы помочь, но не могу. Не имею права!

— Я понимаю, — вроде бы соглашалась с доводами старшего следователя потерпевшая Ивашевич, устремив на него свои большущие черные глаза, — но и ты, гражданин начальник пойми: никакого дела не должно быть! Я тогда вгорячах поддалась на ваши уговоры…

— Я вас ни в чем не уговаривал…

— Пусть не на твои, а на уговоры твоих сотрудников, — поправилась Ивашевич, — написала сдуру заявление, а теперь с мужем помирилась и сажать его в тюрьму не желаю. Не желаю, понятно! Поэтому или отдайте мне то заявление и порвите все дело, или же сожгите его, так как я мужа сажать не желаю. А если его посадят, то меня же цыгане живой со света белого сведут. И так никакого прохода от них нет. Даже детишки, и те попрекают.

— Роза Ивановна, я вас понимаю, но сделать ничего не могу: закон не позволяет…

— Неправда, гражданин начальник, милиция все может. Конечно, если захочет… Это мы, цыгане, народ темный, законов не знаем… А милиция все может! В милиции грамотные люди поставлены, не нам чета. Они все законы знают: и как посадить, и как отпустить человека. Так и я тебя Христом Богом прошу: не сажай мужа.

— Честное слово, не могу, — терял терпение Паромов, который действительно не мог ничем помочь женщине в данной ситуации: умышленное причинение тяжкого вреда здоровью человека не подлежало прекращению уголовного дела как на основании примирения сторон, так и по иным мотивам. Этого не смог бы сделать и суд. И заявление потерпевшей ни в первом, ни в последнем случае никакой существенного значения не играло: по обстоятельствам умышленного причинения тяжкого вреда здоровья уголовное дело возбуждалось без заявления, просто по наличию самого факта и прекращению не подлежало. Только суд мог каким-то образом повлиять на ситуацию: при назначении наказания, смягчить это наказание до «ниже низшего» предела. Только суд. Но Роза Ивашевич и слышать об этом не хотела. Твердила как заведенная: «Порви, да сожги».

Сидевший за противоположным столом от Паромова старший лейтенант юстиции и старший следователь Карих Сергей Васильевич, весело наблюдая за диалогом своего коллеги и потерпевшей, откровенно скалил в ухмылке зубы. Он сам, уже не раз на служебной ниве «вкусивший» плоды общения с цыганами, теперь беззлобно «радовался», что на этот раз мучается не он, а его товарищ. И потому на реплику потерпевшей, что милиция все может, ехидно заметил вполголоса: «Это точно, милиция все может, даже жить и работать по нескольку месяцев без зарплаты!»

Ивашевич в сути иронического высказывания не разобралась, зато за слово «может» ухватилась и вновь стала «атаковывать» своего следователя.

Сменивший Соколова оперативный дежурный стар-ший лейтенант милиции Сонин Иван дал «маху», пропу-стил цыганский табор в помещение отдела милиции, и теперь коридор был заполнен не только людской галдящей массой, но и топотом цыганят, носившихся как угорелые по лестничным маршам и длиннющему коридору, что не менее потерпевшей Розы Ивановны раздражало Паромова.

По-видимому, шум, поднятый в коридоре цыганами, достал не только старшего следователя, но и начальника отдела, так как оттуда послышался начальственный рык Павлова: «Это что еще за цыганский цирк? Я, вроде бы, не заказывал…».

Дверь кабинета следователей открылась, и, возникший на пороге начальник отдела спросил Паромова, рвавшего нервы с цыганкой Ивашевич, не «его ли цыгане» табор устроили в коридоре отдела и работать спокойно не дают.

— Его, его, — засмеялся Карих — не только старший следователь, но и первый в отделе зубоскал, — не дав Паромову ответить на вопрос начальника. — Вызывал одну, а пришли все. Круговая порука похлестче, чем в мафии. Иной раз, когда позарез нужны, не дозовешься, не докличешься, хоть с собаками ищи, а сегодня вот всем семейством приперли. Цыгане — что с них возьмешь…

— Я серьезно, — нахмурился пуще прежнего Павлов. — Если вызвали, то успокойте, а если не вызывали, то очистите коридор.

Паромов, встав со стула, как того требовал этикет и субординация, игривого тона своего соседа не принял:

— Вообще-то, товарищ подполковник, цыгане не мои, а… скорее, «наши», поселковские, с улицы Веселой. Я их не вызывал… Карих прав — сами пришли. По всей видимости, дежурный пропустил.

— Значит, дежурный, — довольно резко сказал Павлов и прошел внутрь кабинета к составленным друг к другу столам следователей, на которых стояли телефоны внешней и внутренней связи. Поднял трубку внутреннего телефона.

— Дежурный, спишь что ли? Соответствуешь фамилии своей сонной? Я спрашиваю: кто пропустил табор?!

Тут следует сделать небольшое отступление от описания рабочей ситуации, сложившейся мартовским утром в кабинете следователей ОМ-6, и хотя бы в нескольких словах рассказать о личности оперативного дежурного Сонина Ивана Макаровича. К этому времени ему давно уже исполнилось сорок пять лет, из которых только милицейских было не менее двадцати. Долгое время он служил постовым в звании сержанта, но потом заочно окончил какой-то гражданский техникум и был переведен на офицерскую должность. В ОМ-6 он появился сразу же как только отдел был сформирован. И если Промышленный РОВД был известен оперативным дежурным Смеховым, в силу своего характера довольно часто попадавшим в смешные и казусные ситуации, то ОМ-6 в этом плане мог похвастаться Сониным. Так уж, видимо, устроен мир, что одни люди до самой смерти проживут, и останутся незаметны, а другие — не успеют шаг шагнуть, как тут же в какую-нибудь историю влипнут. К таковым относился и Сопин Иван, которого больше всего в глаза и за глаза величали по отчеству, Макарычем. И старые сотрудники, и молодые, совсем зеленые.

Макарыч, по-видимому, как одел на себя милицейскую форму двадцать лет назад, так никогда больше с ней не расставался, даже на рыбалку и охоту в ней ходил, точнее, ездил на стареньком мотоцикле «Днепр» с коляской.

Однажды, еще в бытность постовым, находясь на охоте в Медвенском районе, случайно наткнулся на труп мужчины. Ничего лучше не придумав, но, будучи от природы смелым и небрезгливым человеком, погрузил труп в коляску своего мотоцикла. И доставил, куда бы вы думали… да, в Промышленный отдел, к дежурному Цупрову Петру Петровичу, вызвав у последнего сначала шок и оторопь, а потом — гнев и целый квартал пятиэтажной матерщины. А Макарыч только глазками хлопает — не понимает: почему такая буря. Правда, пришлось Макарычу труп отвезти на место, но уже в сопровождении оперативной группы и прокурорского работника Медвенского района.

Произойди подобное с кем-нибудь другим — житья бы не стало от смешков и подначек коллег, а Макарычу хоть бы хны, все, как с гуся вода, только глазками недоуменно хлопает. Мол, что за странные люди, не понимаю, что тут такого…

Или взять другой случай. Макарыч водку с детства не уважал и слыл непьющим. Но когда ему присвоили первое офицерское звание, и по традиции он должен был достать звездочку зубами со дна стакана, до краев заполненного водкой, выпить пришлось. Обмывали звание на природе, и до дома каждый добирался как мог. Макарыча же доставили в целости и сохранности под двери его частного дома и по его же просьбе, оставили на лавочке протрезветь.

Что случилось дальше, никто толком объяснить так и не смог. Макарыч, первый раз бывший без форменной одежды (знал, что выпить водки придется и не хотел таким занятием позорить форму), каким-то образом оказался в морге. Под утро сильно промерз и, проснувшись, обнаружил себя под белой простыней по соседству с такими же прикрытыми простынями соседями. Помозговав малость в потемках, пришел к выводу, что он к стыду своему находится в медвытрезвителе. Но не расстроился, надеясь на милицейскую солидарность — не сдадут начальству — что утро вечера мудренее и что все разрешится само собой. Только потеплей укрыться решил и стал собирать простыни с «товарищей по несчастью», благо, что последние даже и не думали возражать против этого. И только когда рассвело, он обнаружил, что находится в морге среди трупов. Но не испугался, а стал стучать в дверь, чтобы вызвать сторожа и освободиться из царства мертвых.