Меч князя Буй-тура (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич - Страница 19

А чтобы разумней «володелось» да правилось, дал воеводу курского Любомира в дядьки-пестуны.

— За ним — как за каменной стеной. Плохому не научит, от дурного убережет.

Предупредил и воеводу, чтобы следил за «младнем», лишней воли не давал да уму-разуму учил. Тот же наказ сделал и посаднику курскому. А еще предупредил обоих строго-настрого: «Животами своими за князя отвечаете».

Посадник Влас Мошна Всеволоду был незнаком — из курских бояр. Зато воевода Любомир был хорошо известен — в свои молодые годы побывал во многих государствах, знал язык ромеев и половцев, а потому, находясь в Чернигове, успел наряду с прочими учеными монахами поучить грамоте и Игоря, и Всеволода. А уж сколько поведал о других народах да и о старине самих русичей — того и сказитель Боян, живший во времена Святослава Ярославича и сыновей его, вряд ли смог бы поведать. Хотя сказы вещего Бояна, повторяемые слепыми гуслярами, всегда лепы.

Поговаривали даже, что Любомир когда-то имел духовный сан — отсюда его ученость да знания — да что-то не сложилось у него на духовном поприще… Вот и стал сначала воином, а затем и воеводой. Но можно ли тому верить — на Руси говорят, что «кур доят», а еще, что «комар бодает, а бык на дуде играет».

Не успел он, Всеволод, и год прокняжить в Курске да Трубчевске, как род их вновь постигли несчастья: во время родов умерла Олегова супруга Елена. На этот раз бабкам-повитухам удалось спасти новорожденного, мальчика, нареченного позже Святославом, в честь их батюшки, во святом же крещении — Борисом, но уберечь саму княгиню уже Бог не дал. Отошла, скорбная, в мир иной. Говорили — с улыбкой. Возможно, радовалась, болезненная, в свой последний миг, что подарила мужу сына-наследничка… Возможно, иное что было… Кто то утверждать возьмется?..

— Проклятье на ней, — судачили челядинцы тишком, смешивая в кучу быль и небыль. — Говорят, боярин Кучка, казненный Юрием Суздальским из-за жены своей, полюбовницы Юрия, перед смертью весь род князя проклял. Перепало, видать, и Елене Юрьевне…

Всеволоду доводилось слышать эти разговоры, но брату Олегу их не передавал. Зачем? Брату легче не станет, а на чужой роток не набросишь моток. Мот проще на шею набросить… Но не за бабий же треп, у которых язык, что чертово помело — впереди их короткого умишка бежит, из стороны в сторону мотается…

Следом за бедной Еленой Юрьевной покинула этот свет и матушка, Мария Петриловна. Покинула, не перенеся тугу-печаль по супругу своему Святославу Ольговичу, без которого весь мир ей стал не мил. Покинула, сгорая гневом за причиненную ей и ее роду обиду. Покинула, так и не дождавшись Божьего наказания святителю Антонию, ежедневно проклинаемому ею. Случились сии прискорбные дела в лето 6674 от сотворения мира или в 1166 год по рождеству Христову.

Елену Юрьевну похоронили в Новограде Северском. А княгиню-матушку — в Чернигове, рядом с батюшкой. Всеволодовичи — и Святослав, и Ярослав, и их меньшой брат, вечно больной и хилый Владимир, далекий от княжеских дел и докук — тому не воспротивились. Наоборот, всячески хлопотали по поводу погребения и тризны, высказывали соболезнование. Возможно, тихонько радовались, что избавились, наконец, от столь могучего супротивника, всегда мечтавшего о возвращении черниговского стола своим детям. Шила-то в мешке не утаишь. Да и княгиня, царство ей Небесное, не скрывала того — открыто говорила, что желает видеть черниговский стол за детьми своими. Но Бог им судья…

Похоронив Елену, Олег долго не вдовствовал — в том же году, 29 дня июля месяца, венчан был с дочерью великого князя Ростислава Мстиславича — Агафьей Ростиславовной, ровесницей их сестре Марии.

– Видать, в бабку Христину пошла, — отметив светлый цвет волос, румянец лика и стройность стана новой супруги Олега, во время свадебного пиршества шепнул Игорь.

— А нам-то что? — уплетая изрядный кус жареного лебедя, отозвался тогда он, Всеволод, князь курский и трубчевский.

— Если в бабку не только ликом, но и плодовитостью, то сынов братцу много нарожает… — пригубив чару с пенником, вновь молвил Игорь, и в этот миг был похож на покойную матушку: такой же строгий да рассудительный.

— А пусть… Чем в нашем роду мужей станет больше, тем род будет крепче…

— Пусть-то пусть, да всем уделы надобны…

— У нас уже имеются, — беспечно отозвался Всеволод, искренне радуясь за старшего брата и не очень-то задумываясь о будущем.

А будущее не заставило себя ждать. Уже в следующем году во Вщиже умер Святослав Владимирович, единственный сын покойного Владимира Давыдовича Черниговского. И тут же из-за этого удела возникла рознь между Олегом и Всеволодовичами. Олег просил удел для Игоря, а Всеволодовичи уступать не желали.

«У самих мало», — уверяли.

Олег, не доводя дело до сечи, с просьбой к тестю: «Помоги справедливому делу, вразуми братьев. Обижают. Зело обижают…

Ростислав Мстиславич за перо — и грамотку в Чернигов Всеволодовичам: «Побойтесь Бога, уступите князю северскому».

Те в ответ стали рать собирать — не желали Олегу Вщижа уступать.

А тут, как на грех, из Стародуба, вотчины князей черниговских, в Новгородок Северский к Олегу послы прибыли с просьбой взять их «под свою руку» — так вече решило. Олег возьми и согласись. Посадника своего в Стародуб направил. Всеволодовичи, точнее Ярослав Всеволодович с дружиной, посадника Олегова изловили да в узилище посадили. Олег, обидевшись, с дружиной своей град Томощ у них взял. Теперь была прямая обида Всеволодовичам, и те на Олега ратью пошли. Ярослав Всеволодович с дружиной до Молочных вод дошел, что всего лишь в пятнадцати верстах от Новгородка. И что было бы далее, трудно судить, но тут Олега такая хворь взяла, что он не мог на коня сесть. Пришлось ему замириться с двоюродными братьями, отдав им из своего княжества «за обиду» еще четыре малых городка на порубежье с Черниговским княжеством. Правда, вскоре эти городки по требованию великого киевского князя Ростислава Мстиславича Олегу вновь были возвращены.

Ни Игорь Путивльский, ни он, Всеволод Курский, в замятне этой не участвовали, хотя дружины свои держали наготове. Старший брат, оберегая меньших, не разрешал ратоборствовать. Впрочем, до сеч дело между Олегом и Всеволодовичами также не доходило.

Тем не менее, когда Святослав Всеволодович Черниговский играл свадьбу, выдавая свою дочь Болеславу-Малфриду, за Владимира Ярославича, княжича галицкого, никто из северских князей Святославичей на свадьбе этой не был, хотя по родству и чину полагалось бы быть.

— Поезжайте, — советовал Олег. — Ваше дело молодое… веселье любящее. К тому же вы в ссоре с Всеволодовичами не были…

— Воздержимся, брат, — ответили они. — Веселье — пользительно, да братская любовь и дружба куда как пользительней. — Воздержимся. Хоть и говорится, что «гость нежданный всегда желанный», только это не про нас, не к данному случаю. Здесь вернее: «Гость званый, но не очень желанный».

И не поехали. Послали только подарки молодым.

Выздоровев, Олег Святославич повел их с дружинами на половцев хана Боняка, приведшего несметную орду к Донцу и выбиравшего момент, чтобы напасть на русские порубежные города и веси. Известие сие доставили купцы, прибывшие в Северскую землю.

«Надо упредить ворога, — писал Олег Игорю и ему, Всеволоду. — А потому собирайте, братия, не мешкав, дружины хоробрые да ждите меня с воинством в Путивле. Оттуда и пойдем».

Собрались. Пошли. Встретились с половцами хана Боняка на Донце. У северских князей около полутора тысяч воев, у Боняка — и в пять не уберешь. Сеча была долгой и жуткой. Много пало русских воинов, но еще больше — половцев. Победа осталась за северским воинством. Им же досталась и большая добыча и знатный полон.

Князь Олег не стеснялся слез, оплакивая павших воев. Так как стояла жара, довезти павших до их родных мест было невозможно. Похоронили тут же на Донце в общей могиле, насыпав сверху курган. Совершили молебен. Справили тризну. Оплакав павших, живые вои радовались: добыча была великой — и живым хватило, и семьям павших перепало.