Боевой ограничитель (СИ) - "Lone Molerat" - Страница 12

— Восемнадцать.

— Вот. И с провизией, полагаю, у тебя дела обстоят не лучше. До Кентербери путь неблизкий, до Сьюард-сквер — тоже. На караванщиков надежды нет.

— Значит, буду экономить, — сказала Эмили сквозь зубы. — Всё, извини, пожалуйста, мне работать надо.

Она потянулась за рюкзаком — тот, по счастью, не сильно пострадал от чайной катастрофы. Хотя бы в блокноте этот чертёж набросать, уже хоть что-то…

— Я ведь почти ничего о тебе не знаю, — сказал Харон негромко.

Эмили вздрогнула. Медленно подняла на него взгляд.

— Знаю, что ты не любишь десятимиллиметровые пистолеты, радио «Новости Галактики» и сторонишься людей. Можно ли из этого делать какие-то выводы о твоей личности? Я бы не стал. Если бы ты сочла нужным что-то рассказать, тебе ничто бы не помешало. И это вполне нормальное положение дел, как по мне. Но вот сейчас — я спрошу. Почему не Ривет-Сити?

— Там много народа, — напряжённо произнесла Эмили.

— Это плохо?

— А что хорошего?

— Тебя ищут? Ты кому-то должна?

— Харон, довольно. Хочешь смотаться в Ривет-сити — да пожалуйста. Я подожду здесь.

— Сколько ты им должна? Две тысячи? Те две тысячи?

— Харон!.. — беспомощно прошептала Эмили, покраснев до корней волос.

— Странный ты всё-таки человечек, — его голос был ровным и спокойным, как всегда. — Знаешь, маленькие дети точно так же поступают с тем, что их пугает: зажмуриваются покрепче, чтобы не видеть зло. Потому что если оно невидимо — его, вроде как, и нет. Жаль, это не работает. Как я смогу тебя защитить, если не знаю, от чего?

— Ты и так столько для меня делаешь. А это уже действительно мои проблемы. То есть — я наворотила дел, мне и отвечать… Ох, ладно. Да, я кое-кому должна две тысячи, — нехотя проговорила Эмили, вжимаясь в спинку кресла.

Харон тяжело вздохнул.

— Кому?

— Он назвался Бёрком… Это вообще важно?

— Рассказывай. Просто — рассказывай.

— Мы встретились в Мегатонне. Он предложил мне работу. Не знаю даже, почему он решил, что мне на такое духу хватит.

— Такое — это что? — осторожно поинтересовался Харон.

— Взорвать эту чёртову бомбу, вот что. И весь город вместе с ней. Я сначала подумала, что он шутит. Что это, не знаю, розыгрыш какой-то дурацкий. А потом он привёл меня в Тенпенни-тауэр. И я поняла, что влипла.

Она замолчала, не в силах оторвать взгляд от лужицы чая на поверхности стола.

— То есть надо было, конечно, сразу сказать «нет» и вернуть ему ту проклятую тысячу крышек…

— Но говорить «нет» ты не умеешь. Да, паршиво. А вторая тысяча откуда взялась?

— А её мне дал сам мистер Тенпенни, чтобы я… — Эмили до боли сплела пальцы, — …решила проблему с гулями в депо «Уоррингтон». Точнее, мне-то самой за работу причиталось крышек триста, а на остальные я должна была нанять бойцов. Я не знаю, почему они именно мне это поручили, правда!

— Думаю, им было интересно посмотреть, что из этого выйдет, — сказал Харон задумчиво. — Наверное, две тысячи — не такая уж большая цена за возможность почувствовать себя Сатаной. И?

— И… вот, я передумала и просто ушла.

— С деньгами.

— Да, с деньгами!

— Молодец. Довольно элегантный способ сказать «нет».

Эмили исподлобья уставилась на него. Но по лицу Харона невозможно было понять, издевается он или говорит серьёзно.

— Слушай, я ведь тебя не держу, — проворчала она. — Хочешь уйти — уходи.

— Ты действительно этого хочешь? — холодно спросил гуль.

Эмили испуганно помотала головой:

— Не хочу! Но если ты решишь уйти, я всё пойму, правда. Ты же на такое не подписывался…

От долгого и тяжёлого взгляда Харона ей стало не по себе. Окончательно стушевавшись, Эмили спрятала лицо в ладонях.

— Да уж, — сказал гуль наконец. — Редкий вы бриллиант, мисс Данфорд. Редкий, и причудливой огранки… Не сбегу я. Не дождёшься. Только скажи: есть на Пустоши хоть кто-то, кому ты можешь доверять? Рейли не в счёт. Если ребята Тенпенни тебя ищут, на Сьюард-сквер они пойдут в первую очередь. Поэтому не там, а вообще на Пустоши — есть такие люди?

— Ты, — горько произнесла она, ожидая порции нравоучений.

Не дождалась.

*

А ночью Эмили приснилась мама. Невозможно красивая, в свадебном платье, почему-то похожем на лабораторный халат.

Такие сны никогда не давались ей легко.

Мама приоткрыла дверь директорского кабинета, заглянула внутрь — робко, осторожно. Не касаясь пыли, подошла к спальному мешку. Присела рядом, провела рукой по волосам Эмили — можно было почувствовать на щеке её дыхание, лёгкое и холодное, как сквозняк.

— Ты ведь не спишь, доченька, — мягко произнесла она. — Эми, посмотри на меня. Ну же.

Эмили впилась пальцами в изнанку спального мешка. Зажмурилась — до боли. И ведь она понимала, что это сон, всего лишь дурной сон, — всегда понимала. Только вот проснуться не могла.

— Ты ведь не можешь постоянно убегать, глупая ты девочка. Посмотри на себя. Что ты натворила, Эми? И продолжаешь творить?

— Он сам ушёл, — прошептала Эмили через силу. — Ушёл, а нас с Джонасом оставил на растерзание…

Тонкий палец прислонился к её губам.

— Он должен был уйти, милая. Он подарил тебе почти двадцать лет. Половину своей жизни. Он был нужен тысячам людей — но выбрал тебя. А теперь — знаешь что, доченька? Твой черёд. Ты нужна ему.

Эмили открыла глаза.

Теперь у мамы в руках была чаша. Почему-то деревянная, с выщербленными краями, наполненная тягучей тёмной жидкостью со знакомым запахом железа.

— Пей.

— Я не хочу, мама, — Эмили попыталась поднять руку, но сопротивление застывшего воздуха было непреодолимым. — Нет.

— Ну, что же ты, Эми, — мама огорчённо посмотрела на неё. — Тогда придётся мне, как тогда.

Она медленно поднесла чашу ко рту.

— Нет, мама! — заорала Эмили. — Нет!

Мама сделала глоток. Черты её лица вдруг заострились, став чеканно-прозрачными. Пальцы разжались, и чаша выпала из рук. Кровь разлилась по свадебному платью, прожигая ткань, стекая на пол, подбираясь к спальному мешку…

*

Эмили проснулась от собственного крика. Кое-как выпуталась из спального мешка, села, тяжело дыша и обхватив дрожащими руками колени.

— Чудесно, — сказала она себе. — Прекрасно, нахер.

Дыхание вырвалось изо рта лёгким облачком пара. Футболка была мокрой от пота — хоть выжимай. И отчаянно захотелось смыть с себя этот пот, этот липкий, тягучий кошмар, собственную вину…

Эмили обулась, скривилась от мерзкого ощущения — холодная и мокрая изнанка ботинок на ощупь была не лучше, чем на запах. Вслепую, почти наугад, побрела по коридору, спотыкаясь об обломки растерзанной мебели. Пинком открыла дверь уборной, склонилась над раковиной, упершись лбом в подёрнутое трещинами зеркало.

Нет, серьёзно — она думала, что сможет убежать от себя? Девочка, живущая взаймы?

Эмили повернула латунную ручку. Кран сердито зашипел, выплюнул сгусток ржавой жижи — и мутная холодная вода побежала тонкой струйкой.

Уловив за спиной какое-то движение, Эмили обернулась. Харон. Ну конечно же, Харон. Она, небось, орала во сне так, что пол-Пустоши перебудила.

Гуль смотрел на неё с жалостью и каким-то болезненным уважением. Нет, конечно, он не бросился утешать её, не спрашивал, в чём дело, — просто стоял в дверном проёме, неподвижный, как изваяние, пока она ожесточённо умывалась ледяной водой. Позволял ей справиться самой. Щадил гордость, которой и оставалось-то всего ничего.

Он просто — был. Был рядом. Не растворялся в душной темноте августовской ночи, не выставлял её за ворота клиники, не лежал мёртвый под дверью кабинета смотрителя, не улыбался со старой фотографии, — не бросал её, не скармливал этому миру.

И этого было достаточно.

========== 4 ==========

А в Ривет-сити идти всё-таки пришлось. Можно было, конечно, отправить Харона за припасами — но главная проблема заключалась в другом.

В Убежище мылись раз в три дня. В Мегатонне душевую открывали по субботам — и этого хватало; в конце концов, можно было договориться с начальником водоочистной станции о внеплановом купании в замызганной деревянной бадье. Здесь же, на Пустоши, вариантов не оставалось: если руки и ноги ещё можно было кое-как отмыть ледяной вонючей водой из-под крана, то всё остальное… ох. От запаха застарелого пота Эмили хотелось на стенку лезть, и мысль о том, чтобы потерпеть ещё несколько дней до возвращения на Сьюард-сквер, казалась ей невыносимой.