Легенды о старинных замках Бретани - Балобанова Екатерина Вячеславовна - Страница 29

Не вернулся больше гугенот в свой замок, и никогда никто не слыхал о нем.

— Унесся жестокий отец на Летучем корабле! — говорили с полной уверенностью окрестные жители.

Недели через две после исчезновения гугенота вернулся на родину в Пенвенан один матрос. Судно, на котором служил он, погибло у берегов Голландии в ночь на св. Екатерину, и почти никто не спасся из бывших на нем. Он говорил, что вся беда произошла оттого, что в Дюнкирхене на их палубу была принята проклятая отцом Мария и ее муж:

— Бедные люди натерпелись столько бед на сухом пути от разбойников и от всякого бродячего люда, что решились уж лучше снова ввериться морю. Не хотелось мне выдавать земляков, а потому ничего не сказал я капитану, да что же хорошего? Лежат они теперь на дне морском, а вместе с ними и многие другие! Проклятому отцом человеку все равно уж не жить на свете, а другие-то за что пострадали?

Старая служанка не захотела оставаться в Кермакерском замке, и его заколотили наглухо. Долго стоял он пустой и заколоченный, и пески беспрепятственно заносили его. Только и заглядывали в него, что контрабандисты да разбойники, — привольное было это для них убежище! Каждый же добрый человек готов был сделать большой крюк, лишь бы не проходить мимо замка. Ну, а надсмотрщики-то ведь тоже люди, — охота же и им была ходить в ту сторону!

Так и оставался он необитаемым, и дурная слава о нем росла да росла.

Лет сто тому назад сельская община решила наконец взять в свои руки эти пришедшие в полный упадок строения, и вскоре были они проданы какому-то художнику. Тот не успел еще оглядеться в них, как началась революция, и дом не подвергся разрушению лишь только потому, что и так давно уже представлял собою именно то, к чему стремились разрушители, — т. е. груду развалин.

После революции купил замок какой-то негоциант, но скоро разорился; потом устроили в нем школу, которая сгорела, так что под конец, лет шестьдесят тому назад, купил его за бесценок местный старожил, нажившийся, говорят, контрабандой, но балагур и общий любимец, Жозон Брианд. Некоторые соседи смеялись над его желанием зажить барином, другие жалели его: «Вон, человек спятил с ума и лезет в драку с чертом!» — говорили они.

Но он расхаживал себе в ярко-пестром жилете и приглашал всех на новоселье.

Жена Жозона была простая, скромная женщина, и не по вкусу были ей эти высокие покои с узенькими окнами и остатками каких-то «рож» на стенах, — так величала она стенную живопись. Единственная дочь их, Мария, была замужем за шкипером коммерческого корабля, и муж ее, возвращавшийся только на зимние месяцы, занимал исключительно все ее помыслы. В его отсутствие целые дни проводила она в своей комнате за Библией и Евангелием.

— Нехорошо так любить мужа! — ворчал иногда отец. — Вспомни пословицу: слишком много никуда не годится.

— Ну что же? — отвечала она. — Не будет любви, не будет и жизни.

Все затеи Жозона зажить в замке барином кончились тем, что он уступил настояниям жены и дочери и перешел в небольшую пристройку современной архитектуры, маленькие комнаты которой были и светлы, и уютны. Замок же отпирался лишь в большие праздники, для гостей или во время муниципальных выборов, или же, наконец, для местных балов по подписке. Мало-помалу Жозон принялся за старый образ жизни, и если не выходил больше в море «вести беседу с иноземными шкиперами», как, подмигивая, говаривали соседи, то зато часто выезжал на рыбную ловлю да по-прежнему охотно спешил на помощь погибающим, когда на море бывало неблагополучно.

Опять сентябрь был уже на исходе. Погода стояла ясная, солнечная, но холодный ветер задувал с моря.

Было воскресенье; служба в церкви кончилась, и народ высыпал было на морской берег, но ветер стал крепчать, вихрь взрыл и закрутил мелкий песок с одной, с другой дюны, и толпа очень скоро разошлась по домам.

— Ну, быть буре, дети мои! — сказал дядюшка Жозон жене и дочери, возвращаясь из церкви. — Надо пообедать поскорее, да выйди на берег и на всякий случай приготовить лодку.

Однако, пока семья обедала, ветер как будто стих, а солнце так и пекло.

После обеда опять все высыпали на берег, и теперь стало ясно, что это затишье было перед бурей. Мужчины стали вытаскивать свои лодки на песчаное прибрежье и с трудом справлялись со своим делом: песок и острые камешки так и летели прямо в лицо. Море разыгралось, сильные порывы ветра срезывали белые головки волн и рассыпали их мелкою пылью.

К вечеру буря разразилась вполне: ветер выл с такой силой, будто целый легион злых духов налетал на Кермакерский замок и грозил разрушить его. О сне нечего было и думать в такую ночь, и семья Жозона не расходилась. Вдруг постучались к ним в окно.

Дверь приотворилась, и кто-то сказал:

— Большой корабль погибает у берега.

В одну минуту выскочили они на улицу. Луна светила довольно ярко, но бешеный вихрь, подымавший прибрежный песок, слепил им глаза. Перебраться через дюны можно было только чуть-чуть что не ползком, пользуясь промежутками между порывами ветра. Море с шумом и ревом катило свои кипящие волны. Надо было иметь опытный глаз, чтобы сразу различить в море судно. На берегу столпилась масса людей, и все следили за кораблем; казалось, крики отчаяния доносились оттуда; как будто можно было даже рассмотреть, как растерянно суетились там люди.

Жозон подошел к толпе, наблюдавшей за кораблем, и пригласил желающих попытаться вместе с ним подойти к кораблю на его надежной лодочке и спасти хоть кого-нибудь. Гробовое молчание было ответом на его предложение. Вглядевшись в толпу, он не узнал никого из них.

— Ба! Да это, верно, рыбаки с того берега сами приютились здесь от бури! Им, видно, уже не до того, чтоб помогать другим!

— Там дальше, должно быть, стоят наши, — Корр и Ивон Томас! — сказала Мария.

— Некогда бежать за ними, дитя мое! садись на весла, авось, доберемся до корабля: пусть же не говорят соседи, что труслив стал Жозон с тех пор, как сделался владетелем замка!

Прыгнула Мария в лодку и взялась за весла: с детства сроднилась она с морем и нисколько не боялась за себя. Волны нещадно хлестали в лодку и перекатывались через нее, обдавая Жозона и Марию с ног до головы. Вот встал огромный вал, лодка высоко поднялась над водой… Еще миг, — и вся эта громада обрушится на нее… Но твердой, привычной рукою правил Жозон, и не трепетало мужественное сердце Марии, и лодка, наконец, достигла корабля. Там все было тихо и безмолвно: ни суеты, ни криков отчаяния; одна только высокая черная фигура стояла на корме, и не успел Жозон ухватиться за висевший канат, как человек этот, одетый в черный плащ, спрыгнул уже в лодку и проговорил что-то на каком-то странном языке. Марии показалось, что он сказал на старом бретонском наречии: «Отчаливай! Никого больше нет!» Как ни старался Жозон узнать от него, куда делся весь остальной экипаж, он ничего не добился и решил, что, вероятно, люди сели на лодки и оставили корабль в ту самую минуту, как он с берега наблюдал за суетой, происходившей на палубе. Человек в черном сел на весла, а Жозон опять на руль.

«Что за странные рукава у этого человека, — точно на портрете Генриха Кермакера!» — подумала Мария.

Быстрота, с которой неслась лодка на обратном пути, была изумительная, и не прошло и полминуты, по мнению Жозона, как они причалили уже к берегу. Мария вместе с матерью, дожидавшейся их на берегу, побежала вперед, чтоб переодеться поскорее и, подходя уже к дому, к удивлению своему увидала, что Жозон и незнакомец повернули к главному входу замка и скрылись в дверях.

— Время ли хвастаться замком! — проворчала с досадой жена Жозона. — Шел бы скорее снимать мокрое платье да ужинать!

Между тем, дело было вовсе не так: незнакомец сам шел впереди Жозона, и последний с удивлением заметил, что он повернул в замок.