Легенды о старинных замках Бретани - Балобанова Екатерина Вячеславовна - Страница 23

Недалеко от С. Бриё, в цветущей, вечнозеленой долине расположилась маленькая деревушка, утопающая в яблонях и розах; но вместе с тем, над нею высится с одной стороны почти отвесная голая гранитная скала, совершенно не гармонирующая с характером всей этой местности. На вершине скалы до сих пор еще виднеются не то развалины замка, не то какие-то друидические памятники. За скалою же опять тянется долина, заросшая душистым тихим лесом. Воздух в этой долине необыкновенно чист и прозрачен, и эхо нигде не раздается так звонко, как здесь. Жители деревушки уверяют, что по вечерам, особенно во время заката солнца, они слышат какой-то удивительный церковный звон, доносящийся до них из глубины леса.

— Это звучит небесный колокол бывших урсулинок, — говорят они с благоговением.

Действительно, лет четыреста тому назад в глубине рощи, по ту сторону гранитной скалы, стоял какой-то женский монастырь, кажется, урсулинок или кармелиток. Монастырь этот был снесен по приказанию одного из последних Валуа, заподозрившего сестер в политических интригах.

Для наблюдения за всею этою, казавшеюся подозрительною, местностью, был устроен тут вместо него военный пост, но затем и он был упразднен, и благодетельная природа давно уже уничтожила все следы пребывания здесь человека. Но звон колокола, призывавшего когда-то урсулинок на вечернюю молитву, по уверению окрестных крестьян, все еще не перестает звучать в долине.

Как рассказывают, задолго до упразднения монастыря была там заключена одна из незаконных дочерей бургундского герцога, — замечательная красавица, отличавшаяся своим необыкновенно кротким нравом. Дни и ночи простаивала она на молитве, — все моля Бога отпустить ей ее невольный грех.

Давно уже полюбила она одного бретонского рыцаря, находившегося на службе при дворе герцога, ее отца, и не смела признаться в этом никому на свете. Когда, наконец, решено было, что самая подходящая для нее доля была монашеская келья, она стала упрашивать своего отца послать ее сюда, в монастырь урсулинок, стоявший в цветущей долине С. Бриё: знала она, что тут была родина ее милого.

— Почему стремишься ты в такой далекий монастырь? — с удивлением допытывался герцог, но она отмалчивалась, то бледнея, то краснея от его проницательного взора.

Но, так как в сущности герцогу было решительно все равно, куда бы ни поступила его незаконная дочь, лишь бы не оставалась она при его дворе, то он позволил ей избрать монастырь по своему желанию.

В день отъезда ее исчез и бретонский рыцарь, но этого уж и подавно никто не заметил: мало ли разных рыцарей приезжало, уезжало и толпилось тогда при дворах владетельных герцогов?

Ехала дочь бургундского герцога в свой монастырь с целою свитою прислужниц и телохранителей; ехал следом за нею и бретонский рыцарь, охраняя ее от всякой опасности. Небезопасно было тогда путешествовать даже и мужчинам, не только молодым девушкам, но дочь герцога видела около себя своего рыцаря и ничего не боялась ни днем, ни ночью, ни в темном лесу, ни на глухой дороге.

Раз напали на них какие-то разбойники и, пока ее телохранители отбивались от них, рыцарь взял под уздцы ее лошадь и увел молодую девушку в чащу леса. Здесь умолял он ее бежать вместе с ним и укрыться в его неприступном замке; целовал ее руки, клялся ей в вечной любви. Девушка плакала и невольно отвечала на его ласки, но все же ни за что не соглашалась нарушить свой обет.

Печально простился с нею рыцарь, и уехала она в монастырь урсулинок, в цветущую долину С. Бриё, а он заперся в своем неприступном замке, грозно возвышавшемся на скале, над долиной.

Долго томилась она в стенах своего монастыря и тихо гасла, тая со дня на день, как свечка.

Томился и рыцарь в своем неприступном замке и, наконец, решился проникнуть в монастырь и хотя бы силой увести оттуда свою милую.

И вот, раз ночью спустился он со своей скалы и тихонько пошел по дороге к монастырю. Все было тихо кругом, и доносились до него одни только могучие звуки монастырского колокола.

Так шел он час, шел другой, окруженный темной чащей леса, а монастыря все еще не было видно. Однако, не мог же он сбиться с дороги, — каждый камешек на ней был знаком ему с детства, а между тем, чем дальше шел он, тем лес становится гуще, тем труднее было ему пробираться сквозь густую заросль: ноги путались во вьющихся травах, густой терновник преграждал тропу.

Но вот, мелькнул перед ним какой-то проблеск света, и он пошел в ту сторону. Но то занималась в небе заря, и безмолвный лес вдруг огласился тысячью птичьих голосов, и все они пели и кричали ему на все лады: «Назад! Назад!» Но рыцарь шел вперед, не обращая на них никакого внимания. Наконец, увидал он монастырскую ограду. Радостно ускорил он шаги и подошел было уже совсем близко, но, к удивлению его, за оградою монастыря не оказалось: виднелась одна только груда каких-то безобразных развалин да каменные глыбы, обросшие мхом, валялись там и сям; колокол же не переставал звонить, но он гудел откуда-то сверху.

Остановился рыцарь и задумался: вчера еще вечером видел он из своего замка монастырь, видел монахинь, проходивших по двору к вечерней службе, а тут в какую-нибудь ночь монастырь оказался разрушенным, и развалины его успели даже обрасти мохом!

Понял рыцарь, что было это видение, и что Сам Господь предостерегал его от задуманного им недоброго дела.

Повернул рыцарь в обратный путь: перед ним лежала с детства знакомая дорога, и не прошло и получаса, как поднялся он уже и на свою скалу. Обернулся рыцарь посмотреть на монастырь, — по-прежнему незыблемо стоял он на своем месте: крыши его золотились под лучами восходящего солнца, а колокол так и гудел, и торжественные звуки его разносились далеко по окрестностям.

Уехал рыцарь из дома на долгие годы. Опустел его замок, и по ночам только совы криком своим нарушали царившее в нем безмолвие.

Несколько лет странствовал рыцарь по белому свету, не находя ни покоя, ни исцеления, и снова вернулся он домой, и снова пытался силой проникнуть в монастырь урсулинок, и опять заблудился в чаще леса. Долго бродил он по лесу, не раз выходил на зеленые лужайки вроде той, на которой был расположен монастырь, но его там нигде не оказывалось; а колокол все звонил откуда-то сверху.

Вернулся рыцарь на свою скалу и опять увидел монастырь, — чистенький, выбеленный, утопающий в зелени, а колокол его все звонил таинственно-прекрасным, хватающим за сердце звоном.

Так прошел год. Рыцарь все сидел в своем замке на своей голой скале, не спуская глаз с монастыря, или же ходил по своей высокой замковой стене и слушал глубокий звон большого колокола, доносившийся к нему из чащи леса, но дороги туда он так и не нашел.

Но вот, в одно прекрасное майское утро вышла из ворот замка погребальная процессия: длинная вереница сестер-урсулинок медленно шла за гробом, покрытым монашеской мантией, поверх которой лежал венок из белых роз.

Смотрит рыцарь и бледнеет; кровь останавливается в его жилах; в тревоге спешит он навстречу погребальной процессии. Не обмануло его вещее сердце: в черном гробу в венке из белых роз лежала прекрасная дочь герцога.

В тот же день исчез рыцарь из своего замка, и никогда уже никто не встречал его. Замок его пришел в полное запустение: стены потрескались и развалились, крыша как-то съехала на сторону и вся заросла диким шиповником.

Лет через пятьдесят умер в Иерусалиме старик, привратник храма Господня. Был он для всех чужой, хотя и прожил тут не один десяток лет. Чужие положили его в гроб, никто не стоял возле него, никто не скорбел об умершем, никто не плакал, когда пришли люди с молотком и гвоздями, и бедный старик навеки скрылся под крышкою гроба.

— Кто-то был он? — равнодушно спрашивали люди.

Да, кто был он? Думается нам, что был он тот самый рыцарь, замок которого высится на скале над цветущей долиной, где в темной лесной чаще, в монастыре урсулинок, так торжественно и протяжно звучит церковный колокол, возвещая миру о смерти.