Кольцо Анахиты (СИ) - Рябинина Татьяна - Страница 10

— Настоящий дуб, — похвасталась Люська. — Мореный. Ступеньки, конечно, меняли, а вот все остальное — еще тюдоровских времен. Тут вообще перестраивали только стены, а начинка почти вся сохранилась. Только раньше это был не холл, а парадный зал.

На середине высоты лестница раздваивалась и двумя крыльями поднималась к широченной площадке-галерее с высокими перилами. На глухой стене, ныряющей в два коридора, висели портреты — разумеется, фамильные.

— Когда здесь приемы с танцами, на площадке сидит оркестр. Пойдем, я тебе быстренько наши комнаты покажу, а потом отведу тебя в твои.

Люська потащила меня в левый коридор, где было темно.

— Черт, лампочка перегорела. Сейчас позвоню Джонсону, пусть поменяют.

Насколько позволял свет с площадки, я рассмотрела длинный широкий коридор с тремя дверьми по одну сторону. Портреты висели и здесь. Люська открыла среднюю дверь, и мы вошли в большую светлую комнату с тремя окнами. Мебели в ней было немного — кроме, конечно, огромной кровати под гобеленовым покрывалом, на которой с комфортом могли бы спать даже не трое, а четверо. Две тумбочки с маленькими лампами для чтения, неширокая мягкая скамеечка с атласной обивкой в ногах, еще одна такая же у среднего окна. Комод для белья, туалетный столик, кресло у камина с мраморной доской, большая плазменная панель напротив кровати, несколько пейзажей на стенах — вот и вся обстановка.

Пока я озиралась, Люська сняла со стены телефон-трубку, набрала две цифры, дождалась ответа и быстро отдала распоряжения — я поняла только «коридор» и «лампочка».

— Смотри, такие телефоны висят везде, — сказала она, повесив трубку. — И списки внутренних номеров. Чтобы позвонить в город, надо набрать 0. Не поверишь, у дяди Скайворта были еще настоящие звонки. Как в кино — веревки с кисточкой. Ослиные хвосты. Первое, что сделал Питер, — установил мини-АТС. Сначала, конечно, все были недовольны, но потом привыкли.

— А это куда двери? — спросила я. — Как-то, на мой пошлый взгляд, их тут многовато.

В спальне действительно было слишком много дверей — кроме входной, еще четыре. Они располагались симметрично по обе стороны от кровати и в противоположной стене. Люська открыла одну из них рядом с телевизором. Там оказалась гардеробная — шкафы, большое зеркало, мягкая банкетка в центре. За второй дверью была большая ванная. Гардеробная и ванная были проходными, через них можно было попасть еще в одну комнату — с широкой тахтой под мягким пледом. Рядом с ней стоял журнальный столик и два кресла. Зеленые обои, зеленая обивка мебели, зеленый ковер. На стенах вьющиеся растения в горшках, несколько книжных полок, еще один маленький телевизор.

— Это мой лягушатник, — сказала Люська, поправив сбившийся плед. — Он же будуар. Должна же я где-то обижаться на мужа[20]. Если Питер очень сильно храпит, и мне никак не удается его перекатить на бок, ухожу спать сюда. У него с другой стороны точно такая же гардеробная и ванная, а вот личная комната побольше. Раза в два. Там у него кабинет. Ну все, пойдем.

Мы не стали возвращаться в спальню, вышли в коридор через еще одну дверь. И как только Люська терпит такое количество дверей? Меня они всегда раздражали, особенно открытые. Точно так же, как не закрытые шкафы или не задвинутые ящики.

Я шла за Люськой через площадку к противоположному коридору, когда почувствовала легкое дуновение. Как будто сквозняк в спину, только не холодный, а теплый. А еще — взгляд. Чей-то пристальный взгляд. Он был буквально физически ощутим — как прикосновение. Я обернулась — никого. Разве что в самом конце того коридора, откуда мы вышли, в самой тени?

— Люсь, мне кажется, на меня кто-то смотрит, — прошептала я.

— Где? — остановилась она.

— Там. В том коридоре.

— Не выдумывай, никого там нет.

Она вернулась, прошла по коридору до самого конца, подергала ручку последней двери

— У Питера закрыто, в спальне мы только что были, в будуаре тоже. Светка, я тебе говорю, ты просто сегодня устала.

Разумеется, устала. Мне захотелось упасть куда-нибудь на мягкое-теплое, укрыться с головой и проспать часиков так двести. Никакого ужина-обеда со слугами, вообще никакого замка, никаких Люськи с Питером, никакой Англии. Домой хочу, вот.

Люська открыла первую от площадки дверь с другой стороны, рядом с которой стоял маленький столик (ага, для утреннего чая, вспомнила я). Моя комната была хоть и поменьше, чем спальня хозяев, но тоже большая, на два окна. Ноги утонули в пушистом ворсе ковра цвета кофе с молоком. Обои и шторы были на пару тонов темнее, с едва заметными золотистыми узорами. Если кровать Люськи и Питера была вполне современная, разве что не из «Икеа», то на моей определенно отбывало к Морфею не одно поколение гостей. Причудливо вырезанные спинки и ножки, покрашенные белой краской, а главное — столбики и балдахин навевали мысли о милых куртуазных непристойностях.

— Тут и полог был, но мы его сняли, уж больно много пыли собирал. Как тебе?

— Офигеть! — только и могла сказать я.

Мои чемоданы стояли у большого платяного шкафа. Я спохватилась, что оставила где-то сумку, ноутбук и пакет с водкой, но они оказались здесь, на комоде, над которым висел небольшой телевизор с плоским экраном. Плащ, который остался в малой гостиной, тоже принесли сюда.

Как и в хозяйской спальне, рядом с кроватью с двух сторон стояли тумбочки с лампами, в ногах — банкетка, между окон туалетный столик, а у камина — кресло. Только дверей было всего две.

— Тут ванная, — Люська открыла одну из них. — Гардеробной нет, но, думаю, тебе и шкафа хватит. А тут просто комната.

«Просто комната» была побольше Люськиного будуара, но обставлена примерно так же: тахта, журнальный столик, два кресла, очередной телевизор (Люська не соврала: телевизоров в доме хватало), книжные полки. И выхода в коридор из нее не было.

— Ну все, переодевайся и спускайся в столовую. Не заблудись!

Люська ушла, а я тяжело плюхнулась на кровать.

С ума сойти, а ведь суток не прошло с тех пор, как я была у себя дома, за тридевять земель отсюда. В какой-то совершенно альтернативной вселенной.

Может, душ принять?

Часы на каминной полке показывали без двадцати восемь. Не успею. Хорошо хоть платье не мнется, а то пришлось бы разыскивать утюг. Или горничную с утюгом. Ужас!

Я открыла чемодан, вытащила платье, колготки и черные туфли, которые затолкала в последнюю минуту — ну, если уж платье брать, так и туфли, наверно. Быстро оделась, достала дорожную косметичку, подновила макияж, причесалась, побрызгала за уши духами. Встала перед большим зеркалом в дверце шкафа, внимательно рассмотрела свое отражение.

Люська не зря завидовала моей фигуре. И не только Люська. Думаю, мне позавидовало бы большинство женщин всей планеты. Лет так с шестнадцати у меня неизменно сорок четвертый размер одежды классического силуэта Х, я никогда не изводила себя диетами и могла есть все без исключения (впрочем, справедливости ради, повышенным аппетитом я никогда не страдала, к тому же не слишком люблю сладкое), а утреннюю зарядку делала исключительно ради мышечного тонуса и не каждый день.

Более того, любая, даже самая простенькая и невзрачная одежда сидела на мне идеально. Как ехидно замечала Люська, нашему подлецу все к лицу. Черное облегающее платье до колена с атласными вставками на плечах, талии и по подолу, купленное далеко не в бутике, выглядело на мне настоящим La Petite Robe Noire[21].

Но вот лицо, лицо… Тут Люська явно выигрывала по очкам. И дело даже не в том, что она красивее меня. В конце концов, я тоже далеко не дурнушка, у меня правильный овал лица, большие серо-зеленые глаза с длинными ресницами, высокие скулы, ровный нос, в меру полные губы. Но нет какой-то изюминки, которая заставляла бы мужчин изумленно вздыхать и оборачиваться вслед. Того, что всегда было у Люськи. Помню, один наш одноклассник сказал так: «Чиркова — толстуха, но уникальная, а Захоржевская — красотка, но одна из многих». И это заставляло меня чувствовать себя бледной молью рядом с полной, но яркой, как фейерверк, подругой. Так было всегда, а сейчас она еще и выглядела моложе. На ее круглой физиономии не было ни морщинки, а на моем идеальном лике отчетливо проступали все тридцать два года, как одна копеечка.