Сага Форта Росс
(Книга 1. Принцесса Елена) - Петров Виктор Порфирьевич - Страница 15

— Доброе утро, Алексей Николаевич, — также весело ответили ему дамы приветствием, — что это вас принесло сюда в такое неурочное время. Вы, как-то, всегда пропадаете в своих полях днем со своей пшеницей и рожью. Что-нибудь случилось?

— Да, как вам сказать. Вот, хотел бы посоветоваться с Александром Гавриловичем. Сырость, вот донимает нашу пшеницу, ржавчина, так я тут кое-что нашел, чем можно бороться с ней, — отозвался агроном. Он был среднего роста с некоторой тенденцией на полноту, с широким лицом, мясистым носом «бульбой» и высоким умным лбом, который казался еще больше из-за полного отсутствия растительности на его голове.

Агроном Черных был специально выписан из России Российско-Американской компанией сначала на Аляску, а затем послан в Форт Росс, потому что ему, в сущности, нечего было делать в Ново-Архангельске. Форт Росс предполагалось сделать поставщиком хлеба для всей Аляски. Большие ожидания не оправдались и продуктивность форта стала катастрофически падать. Поэтому Черных и был прикомандирован к администрации Ротчева в селении Росс.

Ему были даны задания, определить причины падения продуктивности в хлебных злаках, а главное рекомендовать мероприятия по увеличению продукции полей и таким образом оправдать само существование Форта Росс, содержать который становилось невыгодным для правления компании.

В помощь Черных, компания также послала специалиста по животноводству Вознесенского — полная противоположность Черных во всем: в темпераменте, строении тела и даже в количестве растительности на голове. У Вознесенского шевелюра была просто роскошная, напоминающая великолепную гриву лошади. Длинные пышные волосы, целая копна волос, волнистыми струями ниспадавшие на его узкие плечи. В противоположность Черных, у него была «тонкая» кость, узкие плечи и сам он был высокий, худой, тощий с довольно большой головой и, как сказано выше, с непропорциональным количеством волос. По темпераменту, он совершенно не походил на живого, общительного Черных. Наоборот, он всегда был сумрачен, всегда чем-то озабочен, постоянно занят своими проблемами о здоровье и благополучии своих питомцев: лошадей, коров, овец, в жизни и благополучии которых он принимал самое живейшее участие. По имени Илья Гаврилович, он с легкой руки Черных стал известен в колонии под кличкой «Отец Илья», может быть потому, что он обладал по истине протодьяконской шевелюрой и таким же роскошным голосом — басом.

Жили оба ученых в холостяцком бараке, у каждого по небольшой отдельной комнате, безалаберно уставленных и заваленных книгами, бумагами, какими-то непонятными инструментами.

Оба ученых заходили, запросто, в комендантский дом, почти каждый день «выпить чайку», как они выражались, часов в пять дня. Им просто хотелось бывать в обществе Ротчевых и Анны, окунуться в среду интеллигентного общества, поговорить о своих проблемах и просто отдохнуть от ежедневной рутины.

Ротчевым и Анне также было приятно посидеть с обоими «профессорами», как они их называли и в разговоре с ними чувствовать, что не совсем они оторваны от жизни городов, от русской культуры.

Выходя из ворот, Елена оглянулась на стоявшего у пушки Черных и смотревшего ей вслед, и крикнула:

— Надеюсь придете сегодня выпить чаю с нами, с новым вареньем.

— Да, конечно, с большим удовольствием.

Он подошел к воротам и долго смотрел вслед Елене и Анне, неторопливо шедших по тропе, ведущей вокруг стены форта, по направлению к горам. Черных, как и Вознесенский, также как и все другие, живущие в селении Росс, был тайно влюблен в обеих женщин. Для него было удовольствием просто сидеть на веранде комендантского дома в обществе Ротчевых и Анны, неторопливо втягивать в рот горячий, обжигающий рот, ароматный чай с вареньем и говорить о чем-нибудь, чувствуя и видя пристальный взгляд Елены, смотрящей на него прямо в упор, или вдруг заметить слегка прищуренные темные глаза Анны, тоже исподтишка наблюдавшей за ним, когда он оживленно рассказывал что-нибудь веселое и занятное. Приятно было ощущение такого внимания, но еще приятнее было слушать звонкий, переливчатый голос Елены, ее заразительный смех, ее задорная манера держать голову, манера женщины, знающей, что она нравится. Не менее увлекательной была и Анна, у которой особенно притягивающим был ее низкий, ломающийся голос, похожий на голос мальчика, который пытается говорить низким голосом, а потом вдруг сорвется на высокую ноту дисканта или даже на фальцет. Слушать ее было равносильно музыке.

Елена с Анной, в это время, меньше всего думали о том, как они волновали воображение людей в колонии Росс. Они, медленно, не торопясь, шли по узкой тропинке, постепенно поднимающейся в гору. Осталась позади часовня, фруктовый сад, и тихое сельское кладбище. Тропа была протоптана скотом, регулярно поднимающимся здесь на пастбище по склонам холмов. В том месте, где тропа круто поворачивала налево, Елена решила подниматься прямо в гору, по траве.

— А, не опасно-ли? — Осторожно заметила Анна.

— Нет, чего тут бояться!

— Может-быть, на змею наступишь, — Анна очень боялась всех пресмыкающихся.

— Я не думаю, что здесь есть змеи, по крайней мере, никогда не слышала. А, пойдем, не бойся, Анна. Волков бояться в лес не ходить!

Подъем в гору, в теплый летний день, был не очень легким и, поднявшись футов на двести от тропы, они, с удовольствием, присели отдохнуть на мягкой тропе опушки, среди свежих зеленых кустов.

Вид с этого места был захватывающий. Форт Росс был перед ними, внизу, как на ладони. Они могли ясно видеть сверкающие на солнце крышу и купол часовни, ясно виден был каждый дом форта и селения рядом. Можно было даже различить фигуры людей, деловито шмыгавших между домами, входящих в ворота форта и выходящих из него.

Еще несколько футов дальше виден был крутой, обрывистый берег, почти отвесно падающий вниз на песчаный пляж, на который рокоча и пенясь накидывались неспокойные волны Тихого океана. Задористо кинется пенистая волна на берег, распластается по песку тонкой пенистой пеленой и потом вдруг стыдливо заторопится обратно в объятия океана, который сердито посылает в погоню волну за волной.

Бесконечный, извечный рокот моря можно было слышать даже здесь, высоко на горе. Здесь его можно было слышать даже лучше, чем в самом форте. Объяснение, вероятно, было в том, что здесь, высоко на горе, была абсолютная тишина и никакой посторонний шум не нарушал этой тишины, кроме, разве, слабого дуновения ветерка иногда начинавшего нехотя шелестить дремлющие листья. Какое-то дремотное настроение одолевало человека в этой тишине склона горы, в этом спокойствии недвижного леса. Ничто не доносилось сюда: ни звона наковальни, ни стука молотка или топора, ни голоса человека; только постоянный, неумолкаемый рокот моря, беспрерывно набрасывавшегося на берег.

— Знаешь, Анна. Здесь даже говорить не хочется, — наконец прервала молчание Елена, как-то, вдруг, притихшая и не похожая на обычную живую и веселую Елену. — Кажется, что произнести здесь слово, это значит оскорбить красоту природы, это кажется святотатством. Здесь нужно только молчать и упиваться красотой чудесного мира. Как чудно, как красиво вокруг, божественно красиво, не правда ли, дорогая?

— Да, — Анна тоже подпала под влияние очарования природы, — что здесь особенно привлекает, это постоянный шепот самой природы. Здесь тихо, тишина абсолютная, и в то же время, прислушаешься и слышишь этот тихий-тихий, почти неслышный, шепот. Может-быть, это листья на деревьях, может быть трава слегка пригибается от легкого бриза, и, конечно, говор благодушного сегодня и может-быть сурового завтра океана. Все это вместе говорит, что тишина здесь живая, что эта тишина, на самом деле, неумолкаемый шепот сил природы. Какая красота здесь! — вздохнула Анна, откинулась на спину и широко раскинула свои руки.

— Ты права, Анна, я тоже слышу, нет чувствую этот шепот, этот шорох… Тихо, Анна, не говори!.. Мне кажется, что я слышала чей-то осторожный шорох, будто, кто-то, с осторожностью раздвигал кусты и, кажется, я слышала чьи-то осторожные, медленные шаги! — тихо прошептала Елена.